Небесные Колокольцы - Максим Макаренков

Его ударило, отбросило, осенняя роща окончательно исчезла, теперь они стояли посреди пустоты. Владислав постарался вернуть себе бесстрастную созерцательность, отключить любые эмоции, сосредоточиться только на получении информации. Он представил себе Любаву — какой запомнил в тот вечер, стоящую в круге теплого света под фонарем, плавную в речи и движениях, излучающую уют.

«Мама? Мама, я здесь!»

Ураган стихал.

«Нет, Глеб, прости».

Любава опять закричала… «А вот этого быть не может!» — вдруг понял Влад. Ее увели. Морок. Шуточки тех тварей, что живут во тьме.

— Куда ж тебя несет, Воронец, — раздался спокойный голос некроманта, — иди на свет! Не лезь куда не просят!

И тьма сгинула.

Они с Глебом сидели на склоне холма, откуда открывался прекрасный вид на море, пляж, белый пароход вдали. Кричали чайки. Солнышко пригревало по-летнему.

— Вот тут мы расстались, — сказал Глеб, — я в дом пошел.

Убийца влез в какие-то хорошие, теплые воспоминания и смог завоевать доверие жертвы. Кем же он предстал в воображении юноши? Но расспрашивать было некогда, и Влад задал единственный вопрос:

— Кто?

Лоб юноши прорезала морщинка.

— Не помню. Правда, не помню! Я за ним шел… Не знаю зачем.

Море померкло. Небо подернула серая дымка.

— Постарайся, Глеб, — попросил Воронцов, — хоть что-нибудь. Хоть лицо.

— Лицо… — повторил мальчишка. — Из тумана. Страшное.

На Влада надвинулся бледный лик, который тут же сменился дружелюбным, теплым. А потом вдруг возникло видение неприметного мужичка в кургузом пиджачке и кепке. Что-то в этой картине Владу показалось знакомым. Точно! Кусок афиши! Мужичок стоял возле цирка.

— Я предатель, — горько прошептал Глеб.

— Нет!

— Я предал всех! И вас, и Дениса, и даже Женьку! Всех! Он знает…

Глеб снова заметался, уютная картина разваливалась на куски.

— Неправда, Глеб, — пытался его успокоить Воронцов, — ты только что нас спас.

До спасения было далеко, но шанс действительно появился. Глеб не поверил до конца, но его хотя бы перестало корчить.

Влад махнул рукой:

— Ты свободен, Глеб. Спасибо тебе.

— Куда мне… — растерялся юноша.

— К свету, — донесся голос некроманта, — не к тусклому свечению. К яркому свету. Он может тебя напугать, но не беги. Иди ему навстречу.

А свет разгорался все ярче. Солнце выросло, заполнило собой все небо, море превратилось в голубое пламя, деревья Пылали, словно факелы.

— Уходи, Воронец! — сказал Федюша. — Это уже не для тебя. Уходи немедленно.

Сияние поглотило все вокруг, и прежде чем Воронцова вышвырнуло в ноябрьскую реальность, он успел удивиться тому, что нестерпимо яркий свет не ослепляет, и услышать Федькины слова:

— Не бойся, Глеб. Иди домой.

…Спасибо Ворожее, поставил своих ребят подстраховать. А то свалился бы Владислав Воронцов с лестницы, не удержавшись.

После загробного видения мир казался омерзительно бесцветным. Влад спустился, благодарно принял поднесенный кем-то термос. Другой инквизитор уже протягивал кулек с окаянными эклерами — Ворожея помнил, что нужно сладкое.

Федюше тоже подали чаю с пирожными. Мертвяк равнодушно жевал эклер, на благодарность Влада дернул плечом и ничего не ответил. Лицо его перекосилось от боли.

«Федька! — с теплотой подумал Воронцов. — Ну хочешь, полгонорара на твою церковь потрачу? Ты ж великое дело сделал! Пусть я имени не знаю, но хоть что-то. А вот чтоб имя узнать, мне придется тоже переступить через себя. И не думаю, что тебе было сегодня труднее».

Вслух он этого не сказал, а направился прямиком к уполномоченному.

Ворожея разжился пачкой папирос и заметно приободрился.

— Ну? — спросил он Воронцова. — Толк-то есть?

— Немного, — сознался Влад, — но кое-что… Марк Тойвович, за наглость не сочти. Дай мне еще час. И машину.

— Далеко собрался?

— До окраины. Могу трамваем, но тогда два часа попрошу.

— Шут с тобой, Воронцов, — вздохнул инквизитор, — бери. Потом куда — к нам или в цирк?

— Сначала к вам приеду, потом видно будет. — Влад стиснул зубы. Навалившаяся усталость была просто невыносима, а отдых откладывался на неопределенное время.

Как он сказал Ворожее? «Отсыпаться сутки буду». Ну-ну.

Ускоряя шаг, Воронцов шел по тропинке, все глубже уводившей его в лес. Шел, стараясь дышать ровно и глубоко, пытаясь успокоиться, настроиться на предстоящий разговор, но перед глазами вставали лица Любавы, Дениса, бился в голове призрачный бестелесный голос мальчика, навсегда потерявшего маму, и хотелось самому завыть, заорать, свернуться калачиком посреди тропы и рыдать от бессильной злости.

Но это никому не помогло бы, и Воронцов снова и снова успокаивал дыхание, вспоминая слова наставника: «Когда вам не из чего будет делать оружие, когда вам будет казаться, что кругом пустота и вы захотите выть от отчаяния, вспомните, что пустоты нет. Делайте оружие из своего отчаяния, злости, страха, из чего угодно. Но делайте. Перековывайте себя до тех пор, пока не станете тем, чем и должны стать — клинками, холодными как лед и безжалостными как время. Убейте эмоции. Они мешают выполнять задачу».

Вдох. Лицо Любавы. Это лишнее. Выдох — тело мальчика, страшный мертвый глаз. Не нужно, мешает. Короткий животный вой женщины, раздавшийся, когда ее сына снимали с ограды и укладывали в черный клеенчатый мешок… Остановись, Воронцов, этого не было! Любаву к тому времени уже увели, не отвлекайся. Вдох — спокойное мужское лицо, широкоскулое, неприметное. Внимательный взгляд карих глаз. Вот, это то, что нужно.

Воронцов вышел на круглую поляну. Здесь он не раз занимался с Денисом. Вон там дерево, переломленное учеником. Ствол разлетелся пополам. Словно спичка, обломки так и лежат на краю прогалины. Мальчишка стоял гордый, как слон… Не время, не время, отвлекаешься, Воронцов, хитришь с самим собой, тебе просто не хочется говорить с Трансильванцем. Но выбора нет, по обычным каналам Ворожея будет узнавать об этом убийце не один день, да и узнает ли… А старому мерзавцу известно наверняка, но до чего же не хочется…

Воронцов неторопливо разделся, аккуратно сложил брюки. Положил их поверх полупальто, рядом поставил ботинки, потянулся сухим поджарым телом и сел в позу лотоса.

Место он выбрал наспех, прежде всего потому, что сюда никто бы не сунулся — барьер, поставленный для занятий, надежно защищал от любого, кому вздумалось бы шляться по лесопарку в несусветную рань. Но знакомое до чертиков место вызывало ненужные воспоминания и мешало сосредоточиться. «Хватит!» — прикрикнул на себя Влад. Пусть будет ночь. Летняя ночь. Запах трав, тепло, полнолуние. Как тогда, когда юному Воронцову впервые удалось выйти на связь с наставником, ждавшим его зова в городской квартире.

…Луна выскользнула из-за облаков, посеребрила неподвижную фигуру в центре лесной поляны, превратив в изваяние древнего забытого божества. Тени стали глубокими, бархатными, лес преобразился, деревья оделись черной густой листвой. Владислав сосредоточился на холодном лунном свете, позволил ему полностью захватить себя, растворить в серебре ощущение бытия. Он почувствовал, как земля стремительно удаляется, делается плоской и незначительной, как распахиваются перед ним, казалось, навсегда забытые пространства, и не то спросил, не то позвал:

— Трансильванец?

Вокруг заклубился серый туман, потянуло речной прохладой и совсем слегка тиной. Раздвигая туманную завесу, показалась длинная, тонкая, словно лезвие шпаги, фигура. К Воронцову приближался высокий, стройный… Нет, не мужчина — скорее юноша. Он двигался с грацией балетного танцора, слегка улыбался, на бледном лице выделялись темные провалы глаз — бездонные, затягивающие обещанием запретных тайн.

Воронцов рассматривал Трансильванца и вспоминал залитый ослепительным солнцем летний день, горящее пшеничное поле за спиной и неестественно высокую тощую фигуру, завернутую в немыслимо драный и грязный балахон. Существо шло прямо на цепи наступающей пехоты, согнувшись, выставив вперед мертвенно-бледную лысую башку, перепачканную копотью. Выпростав из балахона руки, оно расставило их в стороны, зашевелило тонкими, похожими на никогда не видевших света червей, пальцами и зашептало. И шепот этот громом прокатился под куполом равнодушного голубого неба и обрушился на людей.

Только тогда Воронцов понял, почему, перед тем как их группу высадили в месте прорыва, регулярные армейские части отвели так быстро, что это напоминало паническое бегство. Трансильванец не щадил никого. Группу спасали выданные перед заданием амулеты и собственные силы знающих.

Так Владислав впервые увидел еще один облик существа, которое они называли Трансильванцем. Истинного же его лица, похоже, не знал никто…