Бехеровка на аперитив - Корецкий Данил Аркадьевич

Конечно, не исключено, что под лоском почтительности бурлят совсем другие мысли, типа: «Столько жрать и пить в твоем возрасте вредно, козел! А соблазнять молодых девушек, похожих на мою дочь, – еще вреднее, ты можешь окочуриться прямо на ней, как старый развратник Гонза в прошлом году! Чтоб ты лопнул!»

Из двух равнозначных вариантов надо всегда ориентироваться на худший, но сейчас я отдыхаю, а потому предпочитаю толковать все только в свою пользу. Так приятней. К тому же, в глазах «графа» нет враждебности, значит, скорей всего, я не ошибаюсь.

– Все верно, пан? – повторяет «Дракула».

– Абсолютно верно, – кивнул я.

«Граф» удовлетворенно улыбнулся и с достоинством удалился, отражая лаковыми штиблетами хрустальный свет люстр. В свете моей трактовки происходящих событий, этот немолодой человек сейчас счастлив, будто всю жизнь ждал именно такого тонкого клиента, как я, а теперь, дождавшись, может спокойно умереть. Но, слава Богу, он выжил и вернулся с «Хеннеси» довольно быстро, а по коротким любопытным взглядам молодых официантов я понял, что удивил не только ресторанного ветерана. Даже заказав два ведра икры, я бы не привлёк к себе такого вежливого и благожелательного внимания. Конечно, при толковании этих взглядов в свою пользу.

«Граф» обслуживал нас проворно и аккуратно. Прекрасно приготовленные блюда замечательно гармонировали с тонкими напитками. Мы медленно и приятно пьянели. Тихо звучала классическая музыка. Галина с аппетитом ела, охотно пила, поддерживала разговор, смеялась моим шуткам и анекдотам. Она разрозовелась и вполне могла представлять Россию на европейском конкурсе красоты. А может, и на всемирном. Короче, обед удался на славу.

Счёт в узкой кожаной папочке усилил благоприятное впечатление: 2250 крон – около трех тысяч рублей… В Москве аналогичной суммой оценили бы, в лучшем случае, только первые три строчки заказа. Положив под чек три тысячные купюры с изображением Франтишка Палацкого, я снискал искреннюю благодарность «графа», который, судя по фамилии в счете, оказался не Дракулой, а Мартинеком. Потом я заглянул в туалет, который стерильной чистотой сделал бы честь любому пищеблоку. По странному стечению обстоятельств рядом оказался давешний дородный чех, критиковавший английский снобизм. Я знал, что его зовут Карел, а в некоторых документах называют Карлом.

– Кажется, вырисовывается перспективная связь, – негромко сказал он, меланхолично журча в фарфоровый писсуар. – Завтра, в кафе гольф-клуба в Марианских Лазнях, между пятнадцатью и шестнадцатью…

Карл продолжал бубнить себе под нос, но я не обращал на него никакого внимания, мало ли кто что бормочет.

Галочка скромно ждала в вестибюле. Я уже привычно взял ее под руку и вышел в мир, на вид приветливый и благостный, но на самом деле отнюдь не такой простой и приятный, как ресторан грандотеля «Пупп».

– Тебе нравятся гранатовые украшения?

– Конечно! Они очень красивые!

Похоже, что слово «красивый» стало ключевым в восприятии Галиной карлсбадской жизни. И неудивительно. Мы находимся в мире красоты. Крытые черепицей, выдержанные в готическом стиле старинные дома с остроконечными чердаками, башнями и башенками: полусферическими, коническими, четырехугольными, пирамидальными, вогнуто-плоскими, сходящимися в грань, как клинок хорошо заточенной шпаги. Башни увенчиваются шпилями – некоторые с флажками или шариками на конце, но большинство голые – как громоотводы, осиротевшие флагштоки, или салютующие рапирные клинки. Чистые гладкие улицы, далекая медь военного оркестра, заманчивые витрины кондитерских и магазинчиков, пафосные наряды отдыхающих, плоские кружечки с питьевыми носиками, – куда ни посмотри, глаз радуется…

– Сейчас мы тебе купим что-нибудь интересное…

– Ой, правда?! Вы просто принц из сказки!

Я вновь снисходительно улыбаюсь. Что ж, может быть. Только из страшной сказки. Такими пугают маленьких девочек. И больших тоже.

Мы неспешно идем по набережной Теплы, в сторону Колоннады. На растяжках между берегами висят двухметровые фанерные бутылки – изобретения доктора Бехера. Сквозь прозрачную гладь воды видны стайки довольно крупных форелей, деловитые утки гоняются за брошенными кусочками хлеба, как гидросамолеты, взлетают и садятся невесть откуда взявшиеся здесь чайки. От реки тянет прохладой.

Ранняя осень – моё любимое время года, но осень в Чехии люблю особенно. Словосочетание «Злата Прага» так же привычно слуху, как и «Москва Златоглавая», а Карловы Вары осенью будто погружены в котёл с кипящим золотом – горы, окружающие курорт, ярко вспыхивают в лучах заходящего солнца увядающей листвой. Если правда, что в Ирландии существует сорок разновидностей цвета травы, то здесь не меньше шестидесяти оттенков жёлтого.

А сколько оттенков знаменитого чешского граната в витринах ювелирных бутиков! От насыщенно-рубинового и ярко-пурпурного до вишнево-черного и экзотического зеленого! Впрочем, нет, зеленый – это уже чужестранный, чилийский, он скорее исключение из правил, стоит гораздо дороже и нам не подходит. Ибо мы патриоты Чешской республики. Но даже патриотам тут есть из чего выбирать! Сколько разновидностей колец, сережек, кулонов, браслетов, колье… Сорок, шестьдесят, сто?

Мы медленно идем вдоль всего этого великолепия, и я предвкушающе ласкаю нежное Галочкино предплечье, у теплой, впалой, напоминающей уютную норку подмышки.

– Вы только посмотрите – какое бесстыдство! – послышался подстрекающий шепоток слева. Моя безуспешно молодящаяся соотечественница пыталась мобилизовать общественное мнение на борьбу за чистоту морали. – Он же ей в дедушки годится, а туда же!

Что за гнусная клевета! В какие дедушки может годиться пятидесятилетний мужчина в самом расцвете сил – двадцатилетней девушке?! Ну максимум, в отцы! Так будьте же объективны, уважаемая дама! Из Амстердама…

С благородным и вполне оправданным возмущением поворачиваю голову, брюзгливо выпячиваю нижнюю губу и с сожалением рассматриваю открывшуюся по левому борту картину. Как человек порядочный и непредвзятый, не стану говорить, что «дама из Амстердама» годится мне в матери. Не буду даже утверждать, что ей уже под шестьдесят, нет – объективности ради признаю, что она, скорей всего, моя ровесница, хотя и заметно хуже сохранившаяся из-за невоздержанности, нездорового образа жизни и, конечно, завистливости, иссушающей душу и деформирующей тело…

Но помилуйте, разве может женщина в столь почтенном, далеко не детородном возрасте весить больше центнера, обтягивать мощные ляжки шелковыми зелеными бриджами, выставляя напоказ похожие на рояльные подставки икры? Может ли она курить на улице и так вульгарно жестикулировать с зажатой между толстыми пальцами дымящейся сигаретой? Может ли она безапелляционным тоном делать вздорные замечания, извращающие чистые и романтически-возвышенные отношения других, куда более достойных людей? И при всем этом иметь столь самодовольное лицо и изображать борца за идеалы?

И хотя три столь же яркие и безвкусные подружки с восторгом внимают каждому ее слову и целятся в нас осуждающими взглядами, я вынужден ответить на все поставленные выше вопросы, увы, отрицательно. Эта компания, в отличие от меня, не может научить молоденькую девушку ничему хорошему!

Наши эскадры расходились. Я обнял Галочку за плечи и, повысив голос, дал ответный залп:

– А ты знаешь, милая, что Чехия входила в состав Священной Римской империи? А чешский король Карл IV был еще императором и германским королём!

Зеленые глазки наивно захлопали.

– В самом деле? Как интересно…

Я удовлетворенно кивнул. Вот так, уважаемые! А вы знаете, что Священной Римской империей называлась Германия? Вряд ли… Скосив глаза, свысока рассматриваю фрегаты противника. Приятно чувствовать себя просветителем молодежи!

– Никогда не кури, а то быстро состаришься, – делаю я еще один залп. И, напоследок, добавляю снайперский выстрел в крюйт-камеру:

– А сейчас пойдем, я куплю тебе красивый гранатовый набор!