Эра беззакония - Вячеслав Энсон

— Да, лучше! — Ксюне достался его характер. — Они не прячутся за своими погонами!

— И ребята твои тоже лучше?

— Уж взяток не берут!

— А ты знаешь, что они снимают порноролики? Причем детскую порнографию, для педофилов, — не сдержался Калмычков.

— Что снимают? Порнуху? — Ксюня споткнулась об это открытие, но злой запал взял свое. — Ну и пусть! А ваши — пьяных грабят и людей насмерть забивают. Я по телеку видела.

— А… — хотел заступиться за органы Калмычков, но Валентина не дала:

— Хватит! Она — ребенок, но ты-то…

Калмычков махнул рукой и пошел на кухню:

— То пристает — поговори… — бубнил про себя. Только ночью, в кровати он рассказал Валентине про Ксюниных друзей-фотографов. Она вся сжалась: «Какую беду миновали…»

Утром в понедельник посланные опера доложат: «В указанный адрес никто не возвращался. Упорхнули птички».

Айсберги

14 ноября, понедельник

На четырнадцатое ноября, полдень, количество самоубийств с применением видеозаписи достигло ста двадцати шести. Трое прибавилось в Питере, шесть в Москве. Остальные по восемнадцати областям. До предсказанной Лиходедом лавины пока не дотягивало, но послепраздничное похмелье из голов большого начальства выдуло.

Утром генерал Арапов отправил Калмычкова и Перельмана отчитываться перед руководством Главка. Больше досталось Перельману, и весь день он поскуливал, запершись в кабинете.

Калмычкову на переживания времени не хватило. Опер Володя Сапунов раскопал по учетам, что «фотохудожники» Иванов, Паршев и еще двое, не известные Калмычкову, привлекались по обвинению в изготовлении порнопродукции всего год назад. Заявление от родителей второклассников одной из школ поступило в 38-й отдел милиции. Дознание вели ребята из этого отдела и Адмиралтейское РУВД.

Калмычков немного остыл за выходные. Не дал злобе подмять разум. Правило «не лезть в чужие дела» тоже за пояс не заткнешь. Но разве дело — чужое? Он еще колебался, когда второй Володя, Трофимов, удивленно воскликнул: «Тридцать восьмое? Это ж мое отделение. Про фотографов — не помню. Наверно, я тогда в Чечню ездил».

Он набрал номер кого-то из своих сослуживцев, потом другого. Через пятнадцать минут Калмычков знал, что по заявлению родителей четверых второклассников школы №… было возбуждено дело и проводилось предварительное расследование по факту фотосъемки несовершеннолетних, с признаками развратных действий в отношении их. Опера 38-го участвовали в задержании. Подробности надо смотреть в деле. Помнят, что прокуратура довела его до суда, но была и какая-то возня. Дело поднимать надо.

Калмычков отзвонился в районную прокуратуру, благо, с адмиралтейскими у него лады. Выяснил номер дела. Следователь, работавший по делу, оказался в отпуске, но коллеги подсказали фамилию судьи, выносившего оправдательный приговор. Мельникова Ирина Сергеевна.

Время предобеденное. Шансов застать судью мало. Но Калмычков прыгнул в машину и понесся в районный суд. Зачем? Из глупой превычки разматывать ниточки до конца.

Судья Мельникова готовилась к заседанию. С боем прорвался через ее секретаря. Нацепил любезную улыбку, рассыпался в комплиментах. Но Ирину Сергеевну не покорил. Выслушала его краткую преамбулу, не глядя в глаза. Ухоженные пальцы в перстнях нервно постукивали по столу.

— От меня-то, что хотите, подполковник Калмычков? Запросите дело в рамках проводимого расследования. Ах, нет расследования. Личная инициатива?

Калмычков чувствовал себя идиотом. Вполне заслуженно.

— Ирина Сергеевна, как человек человеку… — канючил он. — В двух словах…

— Я не человек. Я судья! У меня есть права и обязанности. И вы, как милиционер, должны о них знать.

Терпеть вытирание об себя ног Калмычкову не впервой. Опер всем должен. Только ему — никто! Он вышел из кабинета, матеря про себя всех баб на неженской работе и судей — особенно. Но опер, даже бывший, есть опер! Хватки Калмычкову не занимать.

Он рванул на второй этаж, в кабинет председателя суда. Лишь бы не уехал на обед! Хомченко — одногруппник по университету. Калмычков пересекался с ним редко, но помнил как парня неплохого и доброго. Застать бы!..

Хомченко надевал пальто, когда Калмычков протиснулся в его кабинет. С вопросом вскинул брови, но узнал однокашника и расплылся в улыбке. «Я же помню — добрый…» — подумал Калмычков.

Хомченко обрадованно тряс его руку, предложил присесть. Присел и сам. Но пальто снимать не стал.

— Рассказывай, Коля, какими судьбами?

Калмычков глядел на сильно располневшего Хомченко в дорогом костюме, в дорогом пальто. Платиновые запонки. Очки в золоте. На столе бронза и горный хрусталь.

— Хорошо суды живут. Почти как адвокаты… — непонятно к чему ляпнул Калмычков.

— Не жалуемся… — Хомченко забарабанил пальцами по столу, как перед этим Ирина Сергеевна. — У нас, как у похоронщиков — работа есть всегда. Вершим, так сказать, правосудие.

Калмычков сбивчиво рассказал о цели своего визита. Говорил, а сам чувствовал, как мелка его суета на фоне хомченковского кабинета. На фоне его костюма, ботинок и запонок. Неуместная суета.

Хомченко улыбнулся. Расслабился и еще сильнее подобрел.

— Я думал, ты о себе. Неприятность какая. Знаю, как по лезвию ходите. Чуть что — уже нарушил. Давай по рюмочке, за встречу… — он достал из стола коньяк и два бокала.

Выпили.

— Ирина Сергеевна у нас молодец. Все по букве Закона! Дотошная, пунктуальная. Лучший кадр в моей богадельне… — Хомченко налил по второй. — Гаишники нам не страшны.

— Хома! Прости, Максим Петрович, я ведь по-человечески. Дела пока нет, может, и не будет, а информация нужна. Направление почувствовать. Понимаешь, о чем я? — Калмычков уже не рад был, что с судейскими связался.

— Не понимаю, Николай… Иванович, кажется? Мы не очень-то по отчествам в студенчестве… В суде все четко и определенно, без намеков. Что тебя интересует? — Хомченко говорил неторопливо, но Калмычков уже второй раз заметил быстрый взгляд на часы.

— Всего-то хотел узнать у твоей мегеры, почему приговор вышел оправдательный… — сказал Калмычков.

— За отсутствием состава, если память мне не изменяет. Год прошел. Всех дел не упомнишь… — Хомченко снова бросил взгляд на часы. Торопится. — По этим статьям редко сажают. Почти никогда.

— Ну, ладно, извини за беспокойство! — Калмычков начал откланиваться. — Спасибо, что не забыл. Обращайся, если что…

— Лучше вы к нам…

Калмычков пулей выскочил из здания и понесся к себе в Главк. Подальше от гнезда Правосудия!.. Мужики насели с расспросами, он отнекивался, но все же признал, что толком ничего не выяснил.

— Кончаем бодягу! За дело надо браться серьезно или никак… — хлопнул ладонью по столу.

— Серьезно будет стоить сто рублей, — подошел к нему Володя Трофимов.

Калмычков непонимающе уставился на него.

— Третий день пустой хожу. Жена только на перекус дает. С долгами расплачиваемся. Что вы на меня так смотрите, Николай Иванович? Давайте стошку, через два часа доложу. Узнаю, что смогу… — сказал Володя и протянул руку.

До Калмычкова дошло. Он протянул Володе двести рублей.

— Закуски купи, а то до завтра не дождемся.

— Не представляете, какие у нас в 38-м орлы! Рукавом занюхают и в бой… — Володя сунул в карман деньги и уже от двери крикнул. — Через два часа!..

— Не к добру возня эта… — проворчал из своего угла майор Нелидов.

К пятнадцати часам из министерства долетело распоряжение об откомандировании подполковника Калмычкова в распоряжение генерала Бершадского. Калмычков занялся оформлением документов и билета. Пробегал часа полтора. Когда вернулся в кабинет, опер Трофимов уже сидел в кресле, курил и рассказывал анекдоты. На вид — почти трезвый.

— Докладываю! — вытянулся шутливо, когда вошел Калмычков. — Ребята присутствовали на суде в качестве свидетелей. Все, что рассказали, — не под протокол.

— Разумеется, — согласился Калмычков.

— Разработали этих фотографов хорошо. Потому, что быстро. За два дня с момента подачи заявлений потерпевшими. Взяли во время работы. Обнаженный мальчишка и два взрослых дяди. Судя по снимкам, до дела не дошло. Пацан домашний, приручать только начали. Но в архиве — чего только нет!

Короче — повязали. Вещдоки, показания свидетелей. Эти уроды полкласса на съемку переводили. За сладости, за игрушки. Прокуратура дело повела. Наши, как положено, отписались и по другим расследованиям побежали. Тут Кузя и обозначился.

— Кузя?.. — спросил Калмычков. — Что-то знакомое… Бандит Кузнецов?

— Он самый, — продолжил Володя. — Только бандитов теперь нет, все коммерсанты. И Кузя — не пойми что. Местночтимый святой.

Оказалось, он этих фотографов крышует. И кормится с них. Наехал на оперов. Те от наглости опешили, но, очухавшись, скрутили. Не успели в участок привезти, как уже извинялись и наручники трясущимися руками снимали. В пиндюлях, как ежики в иголках!