Игра теней - Петр Катериничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одно мне ясно: пора прекращать этот диалог параноика с шизофреником.
— И все-таки мне очень хреново… — произносит Аля. Потом смотрит на меня — все так же внимательно, но уже по-новому… Действие сонников ослабевает, значит, память заработала. — Нет, Тор нас не знакомил. Кто ты такой? И откуда ты взялся? И вообще — как я сюда попала и где моя одежда?
— Твоя одежда в ванной…
Не дослушав, девочка вылетела из комнаты. Все ее вещи я попросту забросил в таз, засыпал порошком не стирались они с полгода, а образ жизни она вела, надо полагать, далекий от домоседства… Все, что было в карманах, а именно: губную помаду, два презерватива, расческу и пустой пласт берлидорма, — выложил на подзеркальник.
Возвратилась она через полминуты, похожая на дикую кошку: верхняя губа чуть приподнята, глаза прищурены, в правой руке зажаты ножницы.
— Я тебя сейчас убью, гад. Прикончу, понял?
— Еще бы… Насмерть?
— Ты… Ты меня колол! Сука! — Девочка закатала рукав и показала «трассу», оставленную иглой.
— Капельница…
— Какая капельница? Ты меня ширнул, потом раздел И трахнул! Ты меня трахнул?
— Нет. А зачем?
— Что — зачем?.. А одежду намочил нарочно, чтобы я слинять не смогла? Так?
Как мне это надоело! И еще — я разозлился. Чуть раскачиваюсь назад и рывком встаю с кресла.
Потягиваюсь.
— С добрым утром…
— …тетя Хая. Кто ты такой?
— Дронов Олег Владимирович. Ученый-аналитик. Насчет аналитика, да еще и ученого, я, разумеется, приврал, но уж очень хотелось произвести на ребенка впечатление.
— Тремора у меня нет, а есть начинающаяся простуда. Это первое. Тебя я нашел в собственном подъезде, у батареи, в полной отключке. Отвез в больницу.
Там тебе сделали промывание желудка, прочистили кровь капельницей, отсюда «трасса» на руке. Это второе. Никакого Тора я не знаю. Это третье. И последнее — одежду твою бросил стирать, потому что эти грязные тряпки трудно назвать одеждой для нормального человека. Если тебе невтерпеж, можешь их высушить на батарее или утюгом и выметаться к чертовой матери. У меня все. Да, и ножницы положи, пожалуйста, на место.
Девочка застыла на секунду, губы ее затряслись, из глаз покатились слезы…
— Почему… Почему…
Я подошел, погладил по голове, девочка уткнулась мне в грудь, .подняла заплаканное лицо:
— Почему ты меня подобрал? Ведь никто же не подобрал… Всем на всех наплевать…
— Ты плохо думаешь о людях.
— А что в них хорошего… Насмотрелась я на людей…
— Значит, это были вовсе не люди…
— А кто?
— Так… Труха.
— Но ведь никто же не подобрал… Вчера…
— В полвторого ночи жители редко по подъездам слоняются.
— А ты чего?
— Из командировки возвращался…
— Ну и прошел бы мимо…
— Мне не нравится, когда дети умирают в подъездах.
— Я не ребенок. Давно.
— Так сколько тебе лет?
— Какая разница…
— А все-таки….
— Пятнадцать… Будет… В куклы я давно не играю.
— А жаль.
— Что?
— Аля… Кстати, что за имя такое? Восточное, что ли? — Да нет.
Нормальное, русское. Александра. Сокращенно — Аля. Саша мне как-то не нравится.
Ну а мне — как раз наоборот. Просто имена мы ассоциируем с людьми, которых знали когда-то, может быть, даже очень давно, в детстве. И если это были хорошие люди…
— А… Вас мне как называть?
— Как хочешь. Вернее — как удобнее.
— На «ты» можно? Просто во всех тусовках на «вы» называют или важных «чайников», или дутых лохов. А ты вроде хороший. Хотя и не тусовщик.
Признаться, я тоже за обращение на «ты» — но между своими. Обращение на «ты» в кругах киношных, писательских, богемных, творческих вообще — норма; «вы» говорят либо заведомым мэтрам, либо людям, не принадлежащим к «своему» кругу, либо ставшим крутыми начальниками, но и те обижаются, если в неофициальной обстановке им выкают. Ибо это — признак неуважения или неприятия.
Но я не принадлежу ни к богеме, ни к тусовке. И для меня общение с кем-либо на «ты» — признак вовсе не панибратства, но доверия. А доверие, как известно, обязывает. Если же я ошибаюсь и «клиент» решает, что, раз позволительно «ты», значит, уже и братан, и за водчоночкой слетаю, приходится растолковывать, и непонятливый впредь называет меня исключительно на «Вы», причем с заглавной буквы.
— На «ты» можно. Даже нужно. Очень хочется расспросить Алю, хотя бы о ее родителях, но чувствую — сейчас не время.
— Ты есть хочешь? — спрашиваю девочку.
— Вообще-то не очень.
— А я — хочу. Так что делимся: я иду за едой, ты приводишь хибару в сияющее состояние. Идет?
— Попробую… А если хозяева вернутся?
— Хозяин здесь я.
— Что-то не похоже… Хата роскошная.
— А что здесь плохого?
— Ничего. Только… ты совсем не выглядишь богатым.
— Я тщательно маскируюсь. К тому же квартирка досталась мне вроде как в подарок.
— Это кто же такой щедрый?
— Гудвин. Великий и Ужасный.
— А-а… Я читала в детстве. Что-то про волшебную страну.
— У нас вся страна — волшебная. Сейчас — время чудес. Скоро оно закончится.
— Если и так — об этом никто не пожалеет.
— Это точно. Поле чудес бывает только в стране дураков. А кому охота считать себя дураком… Ну что, договорились?
— О чем?
— Ты прибираешься, я бегу за хлебом насущным.
— Давай.
— Только не сбегай.
— Голая? Одежду ты намочил.
— Вот и постирай ее заодно. — Набрасываю куртец, открываю дверь…
— Олег… А ты меня в приемник сдашь, да?
— Девочка, я бы сделал это еще вчера. Смекай. На улице первым делом разыскал исправный таксофон. Набрал прямой Круза.
— Слушаю! — после первого же гудка.
— Привет банковским воротилам!
— Воротилы на Уоллстрит. А у нас все трудящиеся. Привет, Дрон. Как покаталось?
— С прохладцей. Ларин доложился?
— Ага. В основном на русском общеупотребительном. Но смысл донес. Вы изрядно промерзли.
— Круз, он или слабо выразился, или ты плохо понял. До столицы доехали просто два остывающих трупа! К тому же я заболел.
— С каких это пор ты начал болеть?
— Сразу после смерти. Духовной, разумеется. И-у меня проблемы. Хочу денег.
— Олег… Аванс ты уже получил…
— И потратил…
— Сам выбрал гонорарную систему оплаты…
— Был не прав. Погорячился. Потряси своих офисных крыс, пусть раскошелятся.
— В офисе у нас сотрудники, а крысы — в подвале.
— Изведи, и немедля. Иначе они у вас там все баксы сожрут. И банк лопнет.
Все сотрудники останутся без работы. Так-то. Ты записываешь?
— Запоминаю.
— Это — рационализаторское предложение. За него положена премия.
Есть в море закон, он стар, как земля, Открыт неизвестно где — Если крысы бегут с корабля — Быть кораблю в беде, — пропел Круз с чувством. — Вспоминаешь классику, Вла-димирыч?
— «Из тех бы крыс хотя бы одну, и люди могли б спастись…» Макаревич велик. К тому же готовит хорошо. Рацпредложение снимаю. Погорячился. И это не удивительно — у меня температура. Но в деньгах нуждаюсь все равно. У меня проблемы. Две. Хотя можно считать их и сюрпризами.
— Излагай.
— Хату мне выставили.
— Так. Что-то ценное было? — «Ценное» в понятиях Димы Крузенштерна — это информация, касающаяся банка «Континенталь».
— Нет. Компьютер с собой возил.
— Тогда это не проблема, а недоразумение. Кто, по-твоему?
— Лохи.
— Ладно. Уже записал: металлическая дверь, путевые замки, что еще?
— Мебель, ковры, приличный принтер, телик, видик — ну и остальное по мелочи, на ваше усмотрение… Да, книжки мои перевезите со старой квартиры:
Толик не сетует, но ему они в лом — прибавку семейства ожидает.
— Дрон, а ты, оказывается, склонен к обуржуазиванию…
— В соответствии с веяниями времени и генеральной линией…
— Чего?
— Гайдая. «Жить — хорошо. А хорошо жить — еще лучше!» Вспомнил?
— Нетленка. Но как там же мудро заметил товарищ Аджабраил — «ты не путай свою личную шерсть с государственной». В «Континентале» я поставлен как раз для того, чтобы блюсти интересы банка. Так что все вышеупомянутое изобилие — в счет гонорара.
— Буржуй. И банк твой — буржуинский.
— На том стоим. В чем вторая проблема?
— Я нашел девочку.
— Дрон, с каких это пор «нашел девочку» стало для тебя проблемой? Вот если бы ты «нашел мальчика»… Она что, «залетела»?
— Извини, Дим, я неточно выразился. Я буквально нашел девочку, почти ребенка, спала в подъезде.
— Ну и…
— «Колес» наглоталась, отвез в больницу, прочистили…
— И сейчас она у тебя дома…
— Да.
— Ты узнал, кто она такая, откуда?
— Только имя.
— Дрон… Знаешь, кто ты такой?..
— Догадываюсь. Кстати, лохи, что квартиру выставили, начертали это слово мелом на стене. Крупно.
— Олежек, твои действия достойны очерка в «Пионерской правде» двадцатилетней давности. Под заголовком: «Он не мог поступить иначе!» Но головой ты не думаешь!