Непостижимая концепция (антология) - Виктор Точинов

Митрофан резко остановился, подняв взгляд на попутчика. Тот от неожиданности запнулся, едва не врезавшись в Митрофана. Ноги его поехали на грязи, и облаченная в явно недешевые, но совершенно не подходящие для здешних хлябей штаны задница плюхнулась в склизкую коричневатую жижу.

– А тебя как звать-то? – запоздало поинтересовался Митрофан, даже не пытаясь помочь барахтающемуся в скользкой слякоти человеку.

– Михаил… – крякнув, мужчина запнулся на полуслове. Он явно собирался сообщить и отчество, но, видимо, сообразил, что в сложившихся обстоятельствах представляться столь торжественно не стоит.

– Ехал бы ты лучше, Михаил, отсюда с первым же обозом. Думаю, пацаны вездеходы через день-два загрузят под завязку, могут и тебя взять. Если попросишь, – с этими словами Митрофан повернулся и пошел от все еще сидящего в грязи знакомца прочь.

– А Сухостой сказал, что надо остаться! – выкрикнул вслед Михаил.

Митрофан остановился, рисуя абстрактные закорючки носком заляпанного ботинка в чавкающей грязи. Он явственно ощущал, как по спине от поясницы, добравшись уже почти до загривка, шустро побежали мурашки.

– Ну, раз Сухостой так сказал, значит, останешься, – негромко пробормотал Митрофан и пошел дальше.

– А Мушиное – где? – не унимался Шкодин. – В какую хоть сторону идти?

Митрофан, не сбавляя шага, показал рукой на северо-запад, туда, где лежало Мушиное болото. Сам бы он туда не пошел, нечего там без Сухостоя делать, это он точно знал. А раз Михаилу так надо – его дело, пусть попытается.

– Недалеко оно от поселка, часа четыре ходу, – сказал он.

Надо хорошо выспаться. И не пить до намечающейся «экскурсии» – Сухостой же сказал, что дня через три, скорее всего, выходить придется. И вещи велел собрать. Просто так он вещи брать не будет. Стало быть, опять пойдут туда. В то самое место, о котором так настойчиво хотел узнать этот непутевый Михаил. Какого черта ему там надо? Хотя Митрофан догадывался, но догадываться одно, а знать – совсем другое.

У себя дома Михаил, похоже, был шишкой. Не самой крупной, но все же шишкой. Сразу заметно – властные интонации, нос свой везде сует. Плевать ему, как бы, на всех. Ну ничего, еще наплюется. Раз Сухостой ему так сказал…

Митрофан зло сплюнул в грязь и, поболтав ногами в ржавом кособоком корыте, зашел в барак, в котором жил уже второй год. Несмотря на импровизированную мойку для обуви, линолеумный пол в коридоре был густо измазан грязью, и приходилось придерживаться руками за стены, чтобы не упасть, поскользнувшись. Зимой холодно, но не в пример чище.

Только зимой тут делать нечего. Большая часть поселенцев разъезжалась, кто-то вернется весной, кто-то – нет. А Митрофан, как попал сюда, не уезжал ни разу. Тут и зимовал. Вместе с техниками, следящими за газовым оборудованием. И с Сухостоем. Не пришло еще его время.

А на болота зимой ходить незачем – топи на несколько метров вглубь промерзают.

Правда, Сухостой все равно на Мушиное продолжал таскаться, и Митрофана с собой часто брал.

Ключ легко повернулся в замке, чахлая дверь, прошуршав трагично опустившимся вниз углом по полу, легко открылась, и перед бородачом предстало его жилище. Две тесных комнатки, одна из которых была чем-то вроде спальни, вторая – вроде как гостиная, совмещенная с прихожей. На самом деле это все было именно «вроде как». Один лишь потертый топчан с измятым и давно не стираным бельем обозначал местно для сна. Окна измазаны чем-то – Митрофан уже и не помнил, чем и когда, но совершенно точно знал, что измазал их он сам. Чтобы заглядывать в них неповадно было.

Бородач скинул сапоги и тулуп и, как был в одежде, завалился в кровать. Вещи он соберет завтра. Тут, куда ни глянь, – одни вещи. Те самые, что хотел видеть в походе Сухостой: какие-то камни, поросшие мхом, мешочки с сушеными травами, банки с мелкой галькой, костяные амулеты и рога, десятки раскидистых, кажущихся пушистыми рогов северных оленей. Вот это и были нужные проводнику вещи, о палатках или смене белья он не вспоминал никогда.

…Как Сухостой и сказал, делегация явилась на четвертый день. С неба на вертолете спустились. Не иначе, со Станции прилетели.

Митрофан медленно обошел свесившую обмякшие лопасти винтокрылую машину, придирчиво разглядывая маркировки на фюзеляже. Пилот, стоявший рядом с кабиной, посмотрев на Митрофана, словно на дикого туземца, усмехнулся и закурил сигарету. Митрофан втянул ноздрями дым – курево у летчика пахло хорошо, не самопальное. Точно, со Станции: и «этикетки» все на месте, и дым, значит, правильный вертолетчикова сигаретка источает.

– Куревом не угостишь, любезный? – оторвавшись от лицезрения «этикеток», спросил Митрофан. Он обтер немытую с утра ладонь о не особенно чистую куртку и, сделав пару шагов вперед, протянул руку пилоту. – Митрофан я, – представился он.

– Угу, – промычал вертолетчик, но руку не пожал, а спешно порылся в кармане, явив оттуда едва початую пачку, вытряхнул из нее три сигареты и протянул их Митрофану. Откупиться, стало быть, решил.

– Ну, благодарствую, – усмехнулся Митрофан. Потом, хлопнув пилота по плечу, спрятал трофей и пошел обратно, к «Полноге».

Перед титопластовой дверью стояли двое в кевлайкре. Профессионалы, сразу видно: внимательно осматривают пространство, причем каждый свою сторону, так что мертвых зон практически не остается. Оба, никого не стесняясь, держали в руках по «коловороту».

Митрофана спросили, кто таков. После представления просветили сканером затылок – обычно «балалайку» Митрофан не носил, только по надобности вставлял чип, как сейчас, – и, быстро ощупав одежду, пустили внутрь.

Сухостой, понятное дело, был в «Полноге». По его распоряжению Митрофана и пропустили в кабак – сегодня пустующий, по причине прибытия в поселок большой шишки. Митрофан точно не знал, кем является человек, с которым Сухостой в обычной своей безразличной ко всему манере сейчас беседовал за центральным столиком, но, насколько смог понять, он владел чем-то довольно крупным и был чуть ли не настоящим верхолазом. С самого верха слезшим в их заполярную грязь. Единственно, что Митрофан знал точно, это имя немолодого, очень дорого одетого человека, лениво, но с неподдельным интересом и даже каким-то нетерпением взирающего на говорящего Сухостоя, – Алексей Майнер.

Вроде бы в прошлом этот Майнер был каким-то элитным наемником, а потом сколотил команду таких же, как он, бойцов, быстро превратившуюся в довольно большой и доходный охранный бизнес. Попутно не обделенный умом наемник для отвода глаз прикупил какую-то корпорацию – наверняка давно и надежно загибающуюся – и превратился в верхолаза. По статусу, но он явно страстно желал стать им и по размеру состояния. «Для того, наверное, – подумал Митрофан, – он сюда и приплелся, поверив в басни Сухостоя».

– Выходим сегодня, после обеда, – сказал Сухостой.

Майнер поджал губы и повернул голову направо, встретившись глазами с давешним знакомцем Митрофана Михаилом. Тот был совершенно трезв и выглядел озадаченно и очень печально – не нравилось ему в поселке на трезвую голову, очень не нравилось. Особенно – после того, как он вернулся с болот. Что он там нашел и нашел ли – Митрофан не знал. Но вернулся Шкодин один, хотя увел с собой, говорят, всю троицу угрюмых бойцов.

Никто мнения Шкодина здесь, похоже, не спрашивал. Михаил коротко пожал плечами и покачал головой.

– Может, лучше завтра с утра? – предложил Майнер, заглядывая в глаза Сухостою настолько пристально, будто надеялся обнаружить подтверждение собственной правоты выжженным на сетчатке собеседника.

Сухостой медленно покачал головой, отчего тут же стал похож на отощавшего медведя. Он поднялся и, легонько, без нажима отпихнув с пути здоровенного детину – надо думать, одного из охранников этого Майнера, – направился к выходу.

– Сегодня после обеда, – повторил он, не оборачиваясь.

Митрофана он поманил за собой.

– Чего от тебя хотел этот Михаил? – спросил он, когда они отошли от «Полноги» метров на пятьдесят – Сухостой, неспешно переставляющий длинные ноги, а Митрофан, семенящий следом и пытающийся понять, что происходит и что ждать в дальнейшем.

– Да, ничего особенного. О тебе спрашивал.

– Что спрашивал?

– Что ты за человек, откуда.

– И что ты ему сказал?

Митрофан остановился, глядя вслед Сухостою.

– Да ничего не сказал, – крикнул он вдогонку. – Ты же сам велел ему идти с нами.

Сухостой усмехнулся.

– Мог бы тогда и сказать.

Значит, правильно Митрофан понял насчет Михаила этого.

Вообще-то, Сухостой мужик не злобный. Мрачный, но не злобный, без нужды даже комара не задавит. Раз решил насчет пришлого, стало быть, так нужно. Вопрос только – кому.

– Ты же помнишь, что делать? – спросил проводник.

Сухостой не изменился в лице – все то же безразлично-мертвенное выражение, – но Митрофан понял, что он несколько… взволнован, что ли.