Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.) - Александр Зимин

За миролюбием держав скрывалось реалистическое понимание сложившегося положения. Для Сигизмунда постепенно становилось очевидным, что с тремя противниками (Крымом, Россией и Орденом) ему успешно воевать не удастся. Отсюда он сделал разумный вывод о необходимости заключения мира со своим грозным соседом, с тем чтобы подчинить себе слабеющий Тевтонский орден.

Для Василия III война с Литвою также не имела реальной перспективы. Ему необходимо было урегулировать отношения на западе, с тем чтобы проводить активную политику в Казани и на юге. Поэтому после деклараций обе стороны перешли к поискам обоюдно приемлемого выхода из сложной ситуации. Русская сторона предложила, чтобы «на Николин день осенний» (6 декабря) в Москву для продолжения переговоров были присланы «великие паны радные». Литовская сторона согласилась в принципе с этим, но настаивала на перемирии «хоти на год». Это было важно для Литвы, ибо тем самым русские теряли возможность начать летом военную кампанию. В конце концов достигнуто было компромиссное решение: сроком новой встречи послов установили «Масленое заговено» (10 февраля 1521 г.). Таким образом, в случае срыва переговоров Василий III мог попытаться на поле брани добиться того, что оказалось бы не достигнутым за «круглым столом». Это усиливало позицию русских дипломатов во время переговоров.

4 сентября 1520 г. литовские представители покинули Москву[779].

Вероятно, летом 1520 г. (во всяком случае еще до сентября) Москву посетил представитель римского папы генуэзец Павел Чентурионе[780]. Лев X давно уже вынашивал идею обращения в унию далекой Московии для того, чтобы использовать ее мощь в борьбе с турками. Эти планы не одобряли самые воинственные элементы главным образом из числа польских церковных и государственных деятелей. Так, например, в 1515 г. на Латеранском конгрессе епископ Иоанн Ласский говорил о невозможности примирения между православной русской и римско-католической церквами[781]. Первое послание Льва X (от 4 июня 1518 г.), как мы помним, должен был передать Василию III Николай Шонберг, который в Москву так и не попал[782]. В 1519 г. папа направил в Москву епископа Захария Ферари, но Сигизмунд его через свою территорию не пропустил[783]. Вот после Этого-то и был послан в Россию купец Паоло Чентурионе, который искал кратчайшего торгового пути в Индию для установления торговых отношений с этой сказочно богатой страной. На своем пути он побывал в Москве, где ему был оказан самый радушный прием[784]. Однако дальше общих разговоров о взаимной благосклонности дело не пошло. Беспредметными были и рассуждения Чентурионе о возможности соединения церквей.

Итак, итоги политики России на Западе к концу 1520 г. были вполне утешительными. Намечавшееся заключение перемирия с Литвой означало решение основной в комплексе европейских дел проблемы, волновавшей русское правительство.

Казалось, ничем не омрачались отношения Василия III и с восточными державами. В январе 1521 г. вернулся из Царьграда русский посол Б. Голохвастов, который привез с собой вполне дружелюбную грамоту султана Селима I от 28 октября 1520 г.[785] Однако в конце того же 1520 г. Селим умер, и огромную восточную империю наследовал его сын Сулейман, прозванный впоследствии Великолепным. Отношения с Портой приходилось возобновлять заново. Сведения о событиях в Порте достигли Москвы в мае 1520 г., и уже 20 июля в Царьград отправлен был дьяк Третьяк Губин с приветственной грамотой но случаю восшествия на престол Сулеймана[786].

Тучи сгущались в Крыму. Уже в конце 1519 г. Мухаммед-Гирей вступил в переговоры с Сигизмундом, которые продолжались и в 1520 г. 25 октября между Крымом и Польшей был заключен договор о перемирии. Он содержал также пункт о совместных военных действиях против России, в случае если таковые возникнут[787].

Предвидя возможные осложнения на юге, московское правительство поспешило с завершением работ по созданию оборонительных сооружений в Туле, ключевой позиции русской обороны на южных рубежах. Весной 1520 г. Тульский кремль («град камен») был закончен[788]. Сохранилось глухое известие о том, что в 1520 г. «царь крымской приходил на Украину, на берегу стоял, да и бой был не един, да и прочь пошли»[789].

Это не мешало продолжающимся дипломатическим сношениям. Летом того же 1520 г. из Крыма приходили послы, настаивавшие на выполнении договорных обязательств и на посылке войск под Астрахань, ибо туда направился сам Мухаммед-Гирей. Не желая окончательно рвать отношения с Крымом, Василий III дал Мухаммед-Гирею «в помочь 7 городов силы судовой»[790]. К Казани «в судах» отправился князь Андрей Иванович Булгаков, а также князь Иван Ушатый (очевидно, сухим путем)[791]. Судя по тому, что в походе были воеводы не первого ранга, силы, посланные Мухаммед-Гирею, не отличались многолюдностью. Так как в разрядах говорится о походе под Казань (а не под Астрахань), а с казанцами войны не было, то, возможно, просто до Астрахани русская рать не дошла. В официальном летописании о походе не говорится вовсе.

Глава 10

Политический и экономический подъём

Первое двадцатилетие XVI столетия было отмечено экономическим и политическим подъемом России.

Крупных успехов к началу 20-х годов правительство Василия III достигло во внешней политике и также в объединении русских земель. С восточными державами — Турцией и Крымом — установились мирные отношения. В Казани на престоле сидел русский ставленник Шигалей. Дружеские договорные обязательства связывали Россию с северными державами — Данией, Ливонией и Тевтонским орденом. Благожелательности Русского государства искали могущественная Империя и папская курия. Затяжная, но не изнурительная война с Великим княжеством Литовским велась по преимуществу за пределами России. В ее ходе был присоединен Смоленск, а Сигизмунд в начале 20-х годов готовился пойти на перемирие с Россией, будучи занят своими западными делами.

Внутри страны неуклонно развивался объединительный процесс. Ликвидированы были два последних полусамостоя-тельных государства — Псков и Рязань. Великий князь Рязанский Иван Иванович, вероятно, зимой 1520/21 г. был «пойман»[792]. По Герберштейну, события развертывались так:

Иван Иванович Рязанский «призывает к себе татар и насильно овладевает княжеством… которым доселе еще владела его мать»[793]. После этого князь Иван ведет переговоры с Василием III, «чтобы тот позволил ему властвовать так же, как и его предкам, никому не обязанным и свободно управлявшим и владевшим княжеством». Во время переговоров князя Ивана оболгали (что-де он сватает себе дочь крымского царя). Василий III вызвал рязанского князя к себе и с помощью Семена Коробьина заточил его в темницу. Затем была изгнана из Рязани и заключена в монастырь рязанская княгиня, а многие рязанцы «выведены» из княжества[794].

Итак, крымские симпатии князя Ивана, его стремление к утверждению своей самостоятельности в условиях обострения русско-крымских отношений привели к падению Рязанского княжества. Еще в 1518 г. после смерти Василия Стародубского его большое княжество присоединено было к владениям Василия III. Таким образом, на юге страны оставался еще один полунезависимый правитель — Василий Шемячич (в Новгороде-Северском), но дни его были уже сочтены.

Приближался последний час и уделам ближайших родичей Василия III. После смерти Федора Волоцкого (1513 г.) и Семена Калужского (лето 1518 г.) их уделы были ликвидированы. На уделах оставались Юрий Дмитровский, Дмитрий Углицкий и с 1519 г. князь Андрей, послушный воле великого князя.

Около 1520 г. произошло столкновение («брань») детей боярских Козельска и воротынцев с жителями Мезецка: последний принадлежал князю Дмитрию Ивановичу, а Козельск — Василию III (ранее же — князю Семену). Козличи и ворот ынцы пограбили мезчан с санкции державного правителя («по великого князя веленью»). Чем кончилось разбирательство спора, остается неизвестным[795]. Но распря, очевидно, вызвала явное неудовольствие со стороны углиц-кого князя. Об этом свидетельствует отрывок «речей», которые должен был говорить князю Дмитрию Шигона Поджо-гин от имени Василия III. В нем содержались упреки по адресу князя «в козельских дёлех». Речь, очевидно, идет о столкновении козличей с мезчанами. Но кроме того, «речи» содержали недвусмысленное требование подчиниться воле монарха, чтобы «который наш недруг (т. е. Сигизмунд или Мухаммед-Гирей. — А. 3.) тому [раздору] не радовался»[796].

Подействовало ли предупреждение Василия III или нет, сказать трудно. 14 февраля 1521 г. князь Дмитрий Иванович скончался[797]. Несмотря на просьбы угличан захоронить князя в Угличе, Василий III распорядился доставить тело покойного в Москву, и 23 февраля его положили в Архангельском соборе вместе с другими родичами и предками великого князя. Незадолго до своей смерти князь Дмитрий составил завещание. В нем было сказано и о вкладах в монастыри, и о судьбе драгоценностей, но о том, кто наследует княжение, он ничего не написал[798]. Возможно, он не предполагал так скоро умереть и мог рассчитывать, что еще вступит в брак и у него появится наследник. Этого не случилось, и Углицкий удел вошел в состав великокняжеской территории.