На берегу - Невил Шют

— Пусть так. Мне куда спокойней будет в походе, если я буду знать, что ты во всем разбираешься лучше, чем сейчас.

— Ну ладно, рассказывай, — нехотя уступила Мэри.

Питер задумался. Заговорил не сразу:

— Рано или поздно все мы умрем. Не думаю, что такая смерть много хуже любой другой. Дело в самой болезни. Сперва мутит, а потом и впрямь начинает тошнить. И это не проходит, что ни съешь, тебя выворачивает наизнанку. В желудке ничего не удерживается. Понос. Становится хуже и хуже. Может немножко полегчать, а потом опять все сызнова. Под конец совсем ослабеешь… ну и умираешь.

Мэри выдохнула длинную струю дыма.

— И долго все это тянется?

— Я не спрашивал. Думаю, у всех по-разному. Дня два, три. А если на время поправишься, пожалуй что две-три недели.

Помолчали.

— Много пачкотни, — сказала наконец Мэри. — Наверно, если все захворают сразу, так и помочь некому? Ни докторов не будет, ни больниц?

— Думаю, так. Думаю, тут каждый воюет в одиночку.

— Но ты будешь здесь, Питер?

— Да, — успокоил он. — Я говорю просто на всякий случай, один на тысячу.

— Но если я окажусь одна, кто присмотрит за Дженнифер?

— Давай пока не говорить о Дженнифер. О ней после. — Питер наклонился к жене. — Вот что главное, родная. Выздороветь нельзя. Но незачем умирать в грязи. Когда все станет худо, можно умереть пристойно.

Он достал из кармана меньшую из двух красных коробочек.

Мэри впилась в нее взглядом. Прошептала:

— Что это?

Питер открыл коробочку, вынул пластиковый пузырек.

— Это бутафория, — сказал он. — Пилюльки не настоящие. Гоулди дал мне их, чтобы показать тебе, что надо делать. Берешь одну и запиваешь — чем угодно. Что тебе больше нравится. А потом ложишься — и конец.

— И умираешь? — Сигарета в пальцах Мэри погасла.

Питер кивнул.

— Когда станет совсем скверно, это выход.

— А вторая пилюля зачем? — шепотом спросила Мэри.

— Запасная. Наверно, ее дают на случай, если ты одну потеряешь или со страха выплюнешь.

Мэри молчала, не сводя глаз с красной коробочки.

— Когда придет время, об этом прямо скажут по радио. Тогда просто надо пойти в аптеку Гоулди и спросить у девушки за прилавком такую коробочку, чтоб была дома, у тебя под рукой. Тебе дадут. Их будут давать всем, кто захочет.

Мэри бросила погасшую сигарету, потянулась и взяла у Питера коробочку. Прочитала напечатанные черными буквами наставления. И наконец сказала:

— Питер, как бы худо мне ни было, я так не смогу. Кто тогда позаботится о Дженнифер?

— От этой болезни никто не уйдет. Ни одно живое существо. Собаки, кошки, дети — все заболеют. И я. И ты. И Дженнифер.

Мэри посмотрела на него с ужасом.

— И Дженнифер тоже заболеет этим… этой холерой?

— Да, родная. Этого никому не миновать.

Мэри опустила глаза.

— Что за гнусность! — сказала яростно. — Мне не так уж обидно за себя. Но… но это просто подло!

Питер попытался ее утешить:

— Всех нас ждет один конец. Мы с тобой потеряем многие годы, которые надеялись прожить, а Дженнифер и вовсе не узнает жизни. Но она не будет мучиться. Когда никакой надежды не останется, ты ей это облегчишь. Надо будет собраться с духом, но ты ведь храбрая. Вот что тебе придется сделать, если я к тому времени не вернусь.

Он достал вторую красную коробочку и начал объяснять, как обращаться с шприцем, жена смотрела на него со все возрастающей враждебностью.

— Я плохо понимаю, — сказала она сердито. — Ты что же, стараешься растолковать, как мне убить Дженнифер?

Он понимал, что бури не миновать и надо ее выдержать.

— Да, верно, — сказал он. — Если станет необходимо, придется тебе это сделать.

И тут ее взорвало.

— По-моему, ты сошел с ума! — гневно воскликнула она. — В жизни я ничего подобного не сделаю, как бы Дженнифер ни болела. Буду заботиться о ней до последнего. Ты, видно, совсем помешался. Ты ее не любишь, вот и все. Никогда ты ее не любил. Она тебе всегда была помехой, она тебе просто надоела. А мне не надоела. Вот ты мне надоел. Надо же, до чего дошло, ты мне объясняешь, как ее убить. — Мэри вскочила, бледная от бешенства. — Скажи еще хоть слово, и я тебя убью!

Никогда еще Питер не видел жену такой. Он тоже поднялся.

— Как знаешь, — сказал он устало. — Не хочешь этим пользоваться — не надо.

— Тут что-то кроется, — со злостью продолжала Мэри. — Ты обманщик, ты хочешь, чтоб я убила Дженнифер и покончила с собой, хочешь от нас избавиться. А сам уйдешь к другой женщине.

Такого оборота Питер не ждал.

— Не будь дурой, — резко перебил он. — Если я вернусь, я и сам приму это зелье. А если не вернулся, если в такое время ты осталась одна, значит, я уже мертвый. Пошевели наконец мозгами, сообрази. Это будет значить — я уже мертвый.

Мэри молча, сердито смотрела на него в упор.

— Подумай лучше вот о чем. Вдруг Дженнифер проживет дольше тебя. — Питер поднял первую из красных коробочек. — Ты можешь выбросить это в мусорное ведро. Можешь сопротивляться болезни изо всех сил, до самой смерти. А Дженнифер будет еще жива. Представь-ка себе, она живет еще несколько дней, лежит в кроватке, вся перепачканная, и захлебывается рвотой, и плачет, а ты лежишь рядом на полу мертвая, и некому ей помочь. В конце концов, ясное дело, она умрет. Хочешь для нее такой смерти? А вот я не хочу. — Он отвернулся. — Подумай-ка об этом и не будь такой бестолковой дурехой.

Мэри молчала. На мгновенье Питеру показалось — сейчас она упадет, но он был так зол, что не подошел ее поддержать.

— Пора тебе проявить хоть на грош мужества и посмотреть правде в глаза, — сказал он.

Мэри повернулась и выбежала вон, почти сразу до него донеслись из спальни ее рыдания. Но он не пошел к ней. Он налил себе виски с содовой, вышел на веранду, опустился в шезлонг и сидел, глядя на море. Черт побери женщин, живут, укрытые от суровой действительности, в своем воображаемом розовом мирке! Будь они способны посмотреть правде в глаза, они были бы опорой мужчине, верной, надежной опорой. А когда жена цепляется за свой воображаемый мирок, она просто жернов на мужниной шее.

Около полуночи, после третьей порции виски, Питер пошел в дом, в спальню. Мэри лежит в постели, свет погашен… боясь ее разбудить, Питер разделся в темноте. Мэри лежала к нему спиной; он отвернулся от нее и уснул, виски помогло. А среди ночи, часа в два, проснулся и услышал рядом ее всхлипывания. Питер протянул руку, утешая. Все еще всхлипывая, она повернулась к нему.

— Прости, Питер, я была такая дура.

О красных коробочках больше не говорили, но наутро Питер положил их в домашнюю аптечку в ванной, засунул поглубже — они не слишком бросались в глаза, но Мэри никак не могла вовсе их не заметить. И к каждой приложил записку с объяснением, что это бутафория, но вот где и как можно будет получить настоящую. И каждую записку закончил несколькими словами, полными любви, ведь очень возможно, что она их прочтет, когда его уже не будет в живых.