Счастье в награду - Кэтрин Стоун

Ласково, осторожно Гален снова и снова проводила пальцами по спутанным черным прядям маленькой куклы.

— Конечно, Джулия и не подумала стыдиться. Когда она смотрела на сестренку, то видела лишь любовь и преданность, хотя всем остальным Винни могла показаться… — Гален умолкла, не в силах подобрать нужные слова.

— Кем? — Его голос был так же ласков, как ее пальцы. — Вы не можете вспомнить? Или Винни кажется вам такой же, какой ее видела Джулия, — милой маленькой девочкой?

— Да, — прошептала Гален. — Такой Винни и была, но она родилась с врожденными аномалиями, и скрыть их было невозможно. Врачи вообще считали, что смерть заберет ее вскоре после рождения.

— Но ей исполнилось полгода, когда вы увидели ее впервые.

— Да. К тому времени врачам надоело удивляться и пытаться предсказать, сколько еще она проживет на свете. Правда, одно они знали точно: Винни никогда не сможет ходить самостоятельно. И это оказалось правдой. Врачи, кроме срока ее жизни, ошиблись еще в одном. Она не была слепой. Однако видела Винни в какой-то своей, искаженной палитре. В ее мире дневной свет имел зеленый оттенок, а ночь казалась золотой, с луной цвета аквамарина. Но больше всего ей нравился цвет кукурузных полей — бирюзово-синий.

«Бирюзово-синий…» — повторил Лукас про себя. Совсем как бесформенное пальто и варежки у одной его знакомой. — А вместо рождественской елки Винни представляла себе фуксию?

— Да. Мои варежки — это ее подарок, их вышили Джулия с бабулей. — Лицо Гален озарила счастливая улыбка, и, немного помолчав, она продолжила свой полный воспоминаний о душевном тепле и любви рассказ. — Сперва все шло как нельзя лучше. Я вроде бы жила дома, то есть у моей матери и Марка, но почти все время проводила с Винни, Джулией и бабулей. Но потом… — дрогнувший от боли голос предупредил Лукаса о том, что сейчас он услышит о самой тяжелой и невосполнимой утрате жизни Гален, — бабуля умерла. Она совсем немного не дотянула до восьмидесяти двух и ушла из жизни быстро и безболезненно. Но все равно это было ужасным ударом. Ее не стало в марте моего последнего года в школе. Я очень переживала эту смерть и не оправилась даже к маю, когда все и произошло.

— Девятого мая.

— Да. Девятого мая. — По мере того как Гален перечисляла свои невзгоды, ее голос перестал дрожать от боли и наполнился горечью. — Тогда я вернулась от Джулии и Винни довольно рано. Они вообще ложились спать рано. Джулия старалась подчинить свою жизнь режиму Винни, чтобы та поменьше оставалась одна. Я думала — дома никого нет. У матери были занятия в вечерней школе, а у Марка — ночное дежурство. Я зашла на кухню попить воды, когда появился он. Прямо в мундире.

— В мундире?

— Марк служил в полиции. То есть служит в полиции.

— Час от часу не легче, — буркнул Лукас.

— На самом деле он уже отработал свою смену в дневное время — кого-то подменил — и просто немного задержался, оформляя какие-то протоколы. Он заявил, что давно меня не видел голой, что я по-прежнему страшнее пугала — во всяком случае, когда напяливаю на себя эти жуткие шмотки. Но ведь мне уже восемнадцать — значит, под ними у меня должно все-таки что-то быть. И он желает на это поглядеть. Я сказала ему, что он псих и извращенец, пригрозила, что расскажу обо всем матери и его шерифу. Но Марк только рассмеялся. По его мнению, извращениями страдала я, а не он, поскольку дружила с Джулией и Винни. Ему удалось выследить меня, и с тех пор он каждый день ездил на машине за Джулией. Это стало для него навязчивой идеей. И при этом он обвинял в сумасшествии меня. Да и к тому же кто поверит, что ему была охота приставать к такой уродине, как я? Но он добрый парень и готов пойти на великую жертву и сделать меня женщиной, прямо не сходя с этого места.

— И тогда вы заметили нож на кухонной полке.

— Да. Марк позволил мне взять его. И я даже попыталась им защищаться. Но едва представила, как пронзаю его этим ножом, мне стало так противно, что рука разжалась сама собой. А Марк захохотал и закричал: «Вот, видела? Ты же меня хочешь! Ты всегда меня хотела!» Он успел расстегнуть свой мундир, и лез целоваться, и лапал рукой у меня за пазухой, когда вошла мать.

И Лукас понял, что это был конец. Что дальше были только холод и лед. Бесконечная зима, убившая мечту и надежду на счастье.

— И… — мягко подбодрил он, глядя в заледеневшие синие озера.

— На ней был надет купальный халат. Наверное, она спала. Если ей нездоровилось, мать могла отменить занятия в вечерних классах и остаться дома.

— И?

— И Марк начал распинаться вовсю, как только ее увидал. Дескать, он только что вернулся домой и ужасно до ней скучал, хотел ее целый день. Особенно после того как побывал на месте автокатастрофы, насмотрелся на всю эту жуть и понял, как мало мы ценим жизнь и любовь. Но ее дома не оказалось — по крайней мере он так считал, — зато оказалась я и начала к нему приставать. Причем уже не в первый раз! Но он держался и отказывался от моих предложений вплоть до этой ночи, когда ему так не хватало женщины! Хотя, конечно, это не может служить ему оправданием и мать имеет полное право вышвырнуть его вон.

— Но вместо него она выгнала вас.

— Я ушла сама раньше.

— Значит, вы так и не знаете.

— Чего я не знаю?

— Что она собиралась сделать.

— Я отлично все знаю, — резко возразила Гален. «Она поверила бы Марку, так как любила его, а не меня!»

— Но вы ведь ни разу даже и не пытались рассказать ей о том, что Марк таскается в вашу спальню, верно?

— Нет… — «Конечно, нет! Она бы пропустила это мимо ушей из-за своего чувства…»

— Мать казалась вам такой счастливой, — закончил за нее Лукас. — И вы не посмели лишить ее этой радости.

Его ласковые слова ошеломили Гален, отняли способность сопротивляться и мягко, медленно повлекли назад, в прошлое, к той мечтательной девочке, обожающей смотреть на маргаритки… и помнившей материнские смех и любовь — прежние, первые, до Марка. Та любящая и любимая дочка помнила многое. И ради этих воспоминаний она пыталась сделать вид, что в их доме все в порядке. Ее мать не должна даже заподозрить, как ведет себя Марк, когда они остаются вдвоем.

И девочка, погруженная в мечты о счастье, предпочла таиться от матери, с которой когда-то была так близка, которой так доверяла. Но теперь доверие утратило прежнюю полноту. И первой отдалилась именно Гален. Действительно ли она желала сохранить запоздалое счастье своей матери? Или все же винила ее в том, что в их жизни появился Марк?

Гален пыталась сохранить видимость счастья, не допуская никаких упреков в сторону матери. Поначалу. Но рано или поздно она не могла не обвинить Бесс Чандлер в том, что вынуждена мириться с Марком. Эта скрытая обида исподволь разъедала ей душу, хотя и оставалась тайной, так же надежно оберегаемой, как и самый сокровенный ее секрет — тот удивительный мир, в котором Гален жила с Джулией, Винни и бабулей. В прошлом она непременно поделилась бы с матерью радостью сопричастности к этому заповедному миру. Когда-то, до Марка, мама с дочкой вместе стали бы шить наряды, которые Гален скроила для Винни, — уникальные платья для неповторимой Вин.