Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник) - Александр Дюма

Взяв Константинополь и намереваясь сделать его своей резиденцией, Магомет II, чтобы согласовать признательность к своим воинам с уважением к будущей столице, разрешил грабеж, но запретил поджигать дома. На это отведено было только три дня, и потому солдаты усердно пользовались позволением и проникали в самые сокровенные убежища. Стена, ограждавшая греческий монастырь, считалась неприступной; полагаясь на это, настоятель ничего не боялся и спокойно жарил себе рыбу к обеду. Вдруг вбежал монах и закричал, что турки пробили в стене пролом и проникли в монастырь. Эта весть показалась настоятелю столь невероятной, что он пожал плечами и сказал: «Я скорей поверю, что эти рыбы соскочат со сковороды и начнут прыгать по полу». Только что он выговорил это, как рыбы – разом на пол, и ну скакать и прыгать. Испуганный этим зрелищем, настоятель выпустил их на волю, но, лишь только он вышел в сад, один турок, думая, что он хочет убежать и унести какие-нибудь сокровища, ударил его кинжалом в грудь. Несмотря на смертельную рану, настоятель продолжал бежать и упал уже на берегу пруда. Рыбы поскакали в воду и зажили по-прежнему.

Потомки этих-то почтенных рыб привлекают к пруду путешественников всех стран, любопытных иностранцев, и никто не уходит без того, чтобы не оставить в монастыре более или менее значительной милостыни, смотря по своему званию и богатству. Мы тоже дали кое-что доброму монаху, который показал нам рыб.

Из монастыря, стоящего на половине дороги в Перу, мы отправились на турецкое кладбище, на которое уже издали любовались. Подобно древним римлянам, турки простирают любовь к неге и за пределы жизни. Одно из величайших наслаждений в этом знойном климате есть, без сомнений, тень и свежесть. Мусульмане всю жизнь ищут этих благ, столь редких на Востоке, и потому заботятся о том, чтобы наверняка наслаждаться ими и после смерти. Поэтому турецкие кладбища – не только прекрасное место упокоения для усопших, но и не лишенное красоты место прогулок для живых. Памятники обыкновенно состоят из колонны, покрытой розовой или голубой краской, увенчанной чалмой и исписанной золотыми литерами. Они нисколько не напоминают о смерти и скорее походят на прихотливые украшения сада. Кладбища служат местом для любовных свиданий, и тут турецкие ловеласы, развалившись на дерне, ждут, чтобы греческий невольник или еврейка явились к ним с поручением от какой-нибудь красавицы. Впрочем, как только начинает смеркаться, эти прелестные места, делаются достоянием воров, театром мщения, и там нередко по утрам находят трупы.

Было уже поздно, мы объехали все стены, то есть проехали миль восемнадцать. Поэтому велели своему проводнику показать нам, что еще остается смотреть любопытного. Но для этого нам надо было вернуться в посольский дом и взять янычара: иначе мы могли бы подвергнуться оскорблениям и даже нападениям в стенах священного для мусульман города, они очень жалеют о том, что предместья и окрестности предоставлены гяурам. Мы отправились к господину Эдеру. Он задержал нас на несколько минут и по турецкому обычаю велел подать нам трубок, шербету и кофе, потом мы снова пустились в путь и еще раз переехали через Золотой Рог из Галаты в Валиде: это была та самая дорога, по которой мы в первый раз шли к послу. Мы узнали улицу, где встретили несчастного Дукаса, когда его вели на казнь. Я невольно взглянул на окно, из которого тогда слышался женский крик, и мне показалось, будто за частой решеткой блестят два черных глаза. Я отстал немножко от своих спутников, тоненький пальчик просунулся сквозь решетку и бросил на улицу какую-то вещицу. Проехав пять или шесть шагов, я отдал свою лошадь подержать носильщику, который тут стоял, а сам сошел, как будто что потерял. Это был перстень с богатым изумрудом. В твердой уверенности, что он не уронен, а брошен, я поднял его и надел на палец, надеясь, что это талисман, который поведет меня к какому-нибудь любовному приключению. Надо сказать, что для новичка я исполнил маневр свой очень удачно: никто не догадался, зачем я сходил с лошади, за исключением только нашего еврея-проводника, тот раза два взглядывал на мою руку, но напрасно: перстень был уже у меня под перчаткой.

Признаюсь, что с той минуты я погрузился в самые безрассудные мечты, и одно уже мое тело посещало достопримечательности турецкой столицы. Мы осматривали снаружи Софийскую церковь, превращенную в мечеть, в которую нынче пускают одних правоверных, ипподром, обелиск, цистерну, трех тщедушных чахоточных львов, которых содержат в сарае, да нескольких черных медведей и дрянного слона. Только серальские ворота, увешанные отрубленными головами и отрезанными ушами, привлекли на минуту мое внимание, и я возвратился на корабль, мечтая о приключениях, каких нет и в «Тысяче и одной ночи». Я сразу же побежал в свою каюту, запер дверь и принялся рассматривать свой перстень, думая, нет ли в нем какой надписи, которая показала бы мне, кому он принадлежит, но надежда моя оказалась тщетной: то было простое золотое кольцо с большим и прекрасным изумрудом, и мои розыски нисколько не вывели меня из недоумения, а только еще более воспламенили мои мечты.

Я вышел на палубу, чтобы полюбоваться последними лучами солнца, которое уже садилось за азиатскими горами и каждый вечер представляло нам самое великолепное зрелище. Весь экипаж вымылся и принарядился: матросы не забывали, подобно мне, что это воскресенье, и вели себя чинно, как обыкновенно английский народ в этот день. Одни спали на люках, другие читали, лежа на канатах, третьи прохаживались по палубе, как вдруг на берегу, около большого здания, раздались страшные крики, и все головы обратились в ту сторону. Какой-то турок, преследуемый яростной толпой, выбежал из ворот, бросился к берегу, вскочил в лодку, отвязал ее и отчалил с проворством и силой отчаяния. Сначала беглец, по-видимому, не знал, куда ему обратиться, но толпа тоже бросилась в лодки, стоявшие у берега, и погналась за ним. Он обратил обитый железом нос своей лодки к «Трезубцу» и, несмотря на то, что вахтенный в него прицелился, он схватился за трап, взбежал на палубу, бросился к шпилю и потом, став на колени, раздирая чалму свою и крестясь, произносил какие-то слова, которых никто из нас не понимал. В это время еврей, получив от лорда Байрона плату за свои труды, вышел с ним на палубу. Моисей объяснил нам, что этот человек, должно быть, сделал какое-нибудь преступление и, чтобы приобрести наше покровительство, говорит, что хочет сделаться христианином. В ту самую минуту с моря раздались ужасные крики и несколько голосов требовали, чтобы убийцу выдали. «Трезубец» был осажден пятьюдесятью или шестьюдесятью лодками, в которых было, по крайней мере, триста человек.