Тайна герцога - Михаил Волконский

Так и на этот раз Шешковский был позван в сад и нашел Ушакова наклоненным над целым рядом клумб разноцветных тюльпанов.

— Здравствуйте! — встретил его генерал-аншеф. — Посмотрите, как нынче тюльпаны удались! И какая странность: желтые главным образом! А красные вот не так!.. Ну, что у вас нового?

— Все благополучно, ваше превосходительство! Ничего особенного!..

Ушаков поглядел на своего секретаря и, убедившись по его спокойному виду, что и впрямь все обстояло благополучно, в знак своего удовольствия достал свою золотую табакерку, открыл ее и потянул носом табак.

— Этого… как его там?.. Ну, словом герцогского поджигателя нашли, как было приказано его светлостью?..

— Нашли, ваше превосходительство.

— И взяли?

— Так точно!.. Он, оказалось, не был сумасшедшим. Это у него был бред, причем сегодня после ареста выяснилось, что у него натуральная оспа. Он лежит в карантинном каземате.

— Та-ак!.. — протянул Ушаков. — Бедный! Как же это он так заразился? — покачал он головой. — Как же мы будем теперь допрашивать его?

— Может быть, ваше превосходительство, господин Иоганн, из преданности к герцогу Бирону, пройдет для допроса к оспенным, в карантинный барак?

— Что же! Может быть! — усмехнулся Андрей Иванович. — Я доложу!.. А посмотрите, — показал он на огромный куст белой сирени, — ведь такой красоты вы, пожалуй, нигде во всем Петербурге не найдете! Хороши цветочки?

— Великолепные цветочки, ваше превосходительство!

— Я, как поеду к герцогу, так велю нарвать букет. Это, вероятно, доставит удовольствие его светлости! Ну, а с мамзелью что?

— Пока только выяснили ее имя… Ее зовут Эрминия.

— Она отвезена к доктору Роджиери?

— К сожалению, это нельзя было сделать!

— Почему?

— Потому что доктор Роджиери сам был сегодня раненый внесен в дом пани Ставрошевской, где находится эта Эрминия.

— И опасно ранен?

— Кажется, опасность серьезная.

Ушаков вдруг выпрямился и, сдвинув брови, воззрился на секретаря и произнес:

— Смотрите, Шешковский, как бы вам не сожалеть об этой ране, нанесенной итальянцу?

— Я очень сожалею, ваше превосходительство, об этом случае! — твердо и спокойно произнес Шешковский. — Но дальше сожаления пойти не могу, потому что решительно не знал, да и не мог знать, что господину Роджиери с господином Иоганном понадобится ночью шнырять под окнами польской пани. Очевидно, его пырнул совершенно случайно какой-нибудь негодяй, наткнувшийся на них; ведь если бы тут было заранее обдуманное дело, то его можно было бы оборудовать гораздо более тонко; но для таких людей не было решительно никакого смысла так грубо расправляться с итальянцем, существование которого, напротив, как я полагаю, нужно для хода известных событий.

Андрей Иванович прослушал все это очень внимательно, прищурив один глаз и наморщив лоб; очевидно, он усиленно соображал все происшедшее.

— Так что я могу быть по-прежнему доволен своим секретарем, — произнес он с расстановкой, — и мой друг Шешковский не позволил себе ничего лишнего?

— Решительно ничего, ваше превосходительство!

— Следствие производится?

— Я поручил пока расследование Дмитрию Жемчугову. Но, ваше превосходительство, посмотрите, кажется, что-то случилось! Бежит слуга!

И в самом деле, от дома к ним бежал слуга в ливрее Ушакова и прерывающимся голосом, растерянно еще издали докладывал:

— Ваше превосходительство, его светлость герцог Бирон изволили пожаловать.

— Сам приехал! — усмехнулся Ушаков. — Останьтесь здесь где-нибудь незаметно! — сказал он Шешковскому. — А я пойду к нему навстречу один.

Едва успел Шешковский зайти за живую ограду из густого и высокого кустарника, подстриженного в виде крепостной зубчатой стены, а Андрей Иванович направиться к дому, как оттуда уже показался спускавшийся по ступенькам террасы в сад сам герцог Бирон.

Спустившись, он пошел навстречу Андрею Ивановичу широкими шагами, сильно размахивая тростью, на которую опирался.

— Что же это такое, генерал? — заговорил он на ходу. — В Петербурге режут людей на улице?

— Что делать, ваша светлость! Это не в одном Петербурге, но и во всех городах в России и за границей! — невозмутимо ответил Ушаков, отвешивая на песке дорожки по-придворному церемонный реверанс и запахивая на груди свой шелковый архалук, в котором по-домашнему гулял в саду.

— Но это нельзя допускать! — горячился Бирон. — Ведь ранен доктор Роджиери!

— И, кажется, опасно, ваша светлость!

— Вы уже все знаете?

— Я был бы плохой начальник Тайной канцелярии, если бы не знал всего, что мне должно знать! — ответил по своему обыкновению Андрей Иванович. — Я не понимаю одного: как доктор Роджиери мог очутиться вместе с господином Иоганном ночью, среди Невской першпективы, у дома пани Ставрошевской. Конечно, я не мог даже предположить об их намерении сделать это, а то иначе непременно послал бы для охраны их своего агента.

— Вы уже начали расследование?

— На расследование командирован один из лучших агентов.

— Я хочу, генерал, чтобы вы сами взялись за это дело и немедленно отправились вместе со мной в дом к этой польке. Я хочу сам навестить господина Роджиери и узнать о его здоровье. Он — слишком видный иностранец, чтобы нам легко относиться к такому случаю с ним.

— Я сделаю, ваша светлость, все от меня зависящее, чтобы выяснить это дело. Но вы позволите мне допросить господина Иоганна, чтобы он подробно рассказал мне, как и почему он и доктор Роджиери оказались у этого дома.

Бирон поморщился.

— Я уже слышал это один раз от вас сегодня, но не понимаю, как могут гулять по Петербургу ночью негодяи, когда улицы заграждены рогатками. Но, впрочем, поедемте… — В этот момент герцог случайно взглянул на куст белой сирени и невольно залюбовался им, после чего произнес: — Очень хорошие цветочки!

«Будут и ягодки!» — подумал Ушаков и последовал за ним.

XLII. ЯГОДКИ

Герцог Бирон, посадив с собою в карету Андрея Ивановича Ушакова, ехал молча. Он не разговаривал потому, что его мысли были заняты соображением о том, что случилось вдруг там, откуда идет направление судьбы человеческой?

До сих пор все способствовало не только к упрочению его счастья, но даже к увеличению его. Все ему давалось, и стоило ему лишь захотеть, как сейчас же случалось желаемое.

И вот только в последние дни судьба словно противоречила ему. Все, происшедшее с пожаром дома, не нравилось герцогу.

Последняя неприятность — нанесенная кинжалом рана доктору Роджиери — вывела Бирона из терпения, и он решил взять это дело в свои руки и во что бы то ни стало добиться истины.