Великий Ленин. «Вечно живой» - Владимир Поцелуев

Большевики бойкотировали собрание, считая его сборищем контрреволюционных сил. В день открытия совещания большевики организовали массовые забастовки в Москве, хотя участники общего собрания рабочих и солдатских депутатов Моссовета 312 голосами против 214 отвергли подобные акции.

Цель совещания сводилась к тому, как отметил Керенский во вступительной речи, чтобы, увидев «картину великого распада, великих процессов разрушения, охвативших страну, оно указало бы пути выхода из этого состояния». «…Положение, граждане, – подчеркивал министр-председатель правительства, – очень тяжелое, и государство наше переживает час смертельной опасности… Мы ждем от вас, представителей русской земли, не распрей, не международных столкновений… Явите ли здесь, в Москве, собравшихся людей великой родины, явите ли вы здесь перед миром и перед нашими врагами зрелище спаянной великой национальной силы, прощающей друг друга во имя общего, или вы явите миру новую картину распада, развала и заслуженного презрения?» Блистая красноречием и душевной искренностью, Керенский страстно призывал к единству: «Этого можно достичь только великим подъемом любви к своей родине, завоеваниям революции, любви и беззаветной жертвенности и отказа от всех своих своекорыстных, личных и групповых интересов, во имя общего и целого…»[213]

Керенский с твердостью в душе и голосе стремился демонстрировать «силу власти». «Если, – заявлял он, – не хватит разума и совести, если – повторяю еще раз – мы будем захлестнуты волной развала и распада своекорыстных интересов и межпартийных распрей, то прежде, чем погибнуть, мы скажем об этом стране – мы позовем ее на помощь, а сейчас мы сами, своей неограниченной властью там, где есть насилие и произвол, придем с железом и со всей силою принудительного аппарата государственной власти»[214].

«Эта анархия слева, этот большевизм, – предупреждал Керенский, – как бы он ни назывался у нас, в русской демократии, пронизанной духом любви к государству и к идеям свободы, найдет своего врага… – продолжал министр-премьер, – всякая попытка воспользоваться ослаблением дисциплины, она найдет предел во мне».

«Верховный вождь» армии Керенский предупреждал и своих подчиненных. «Все будет поставлено на свое место, каждый будет знать свои права и обязанности, но будут знать свои обязанности не только командуемые, но и командующие»[215].

Бурная, театрально-эмоциональная речь министра-председателя длилась почти два часа. «Выражение глаз, которые он фиксировал на воображаемом противнике, – так описывал выступление Керенского П. Милюков, – напряженной игрой рук, интонациями голоса, который то и дело целыми периодами повышался до крика и падал до трагического шепота… этот человек как будто хотел кого-то устрашить и произвести впечатление силы и власти… В действительности он возбуждал только жалость»[216].

Иное впечатление произвел на Милюкова генерал Л.Г. Корнилов, которому 14 августа Керенский предоставил слово. «Низенькая, приземистая, но крепкая фигура человека с калмыцкой физиономией, с острым, пронизывающим взглядом маленьких черных глаз, в которых вспыхивали злые огоньки, появилась на эстраде. Почти весь зал встал, бурными аплодисментами приветствуя «верховного». Его речь была кратка и прямолинейна, хотя по политически-тактическим соображениям он не высказался. Заявив о «погроме» армии, анархии в армии, он предупредил о неизбежных новых поражениях и предложил усилить дисциплину путем предоставления всей власти начальникам, поднятия авторитета и престижа офицерства, ограничения функций армейских комитетов «хозяйственными вопросами». «Меры, принятые на фронте, – подчеркивал он, – должны быть приняты и в тылу… Разницы между фронтом и тылом относительно суровости необходимого для спасения страны режима не должно быть… Нужны решимость и твердое непреклонное проведение намеченных мер»[217].

Мысль Корнилова развил донской атаман генерал А. Каледин, призвав Временное правительство «освободиться наконец в деле государственного управления и строительства от давления партийных и классовых организаций, вместе с другими причинами приведших страну на край гибели… «Страну, – заявил Каледин, – может спасти от окончательной гибели только действительно твердая власть, находящаяся в опытных и умелых руках лиц, не связанных узкопартийными групповыми интересами, свободных от необходимости после каждого шага оглядываться на всевозможные комитеты и Советы…»

С иных, левых позиций выступил председатель ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов Н. Чхеидзе. Он говорил не только от имени Советов, но и фронтовых и армейских организаций, кооперативов и профсоюзов, фабзавкомов и др. организаций, представляющих революционную демократию. Обвинив самодержавие, «трупный яд» которого «заразил все части народного организма», Н. Чхеидзе предупреждал, что «всякая попытка разрушить демократические организации, подорвать их значение, вскрыть пропасть между ними и властью и сделать власть орудием в руках привилегированных и имущих есть не только измена делу революции – это есть прямое предательство родины… Революционная демократия, – подчеркнул Чхеидзе, – защищает не исключительно интересы каких-либо классов или групп, а общие интересы страны и революции»[218].

Чхеидзе изложил и предложения Советов, которые, по его мнению, диктуются «жизненными интересами страны». Предлагалось установление твердых цен и регулирование заработной платы, введение налога на прирост ценностей и предметы роскоши. Заявлялось о необходимости «отвергнуть всякие захваты чьих-либо земель», а упорядочение земельных отношений временно возложить на местные земельные комитеты. Самые жизненные вопросы должны были регулировать органы самоуправления, избранные всенародно. Национальное самоопределение от России могло решить лишь Учредительное собрание.

Без сомнения, программа эсеро-меньшевистских Советов была демократичной, но малоэффективной в условиях неудачной для России войны, надвигающегося экономического и политического хаоса.

Выступления генералов прошли под бурные аплодисменты, крики одобрения. Речь Чхеидзе вызвала лишь приветствие слева и «части центра». Реакция зала Государственного совещания полностью отражала настроение общества, большинство которого требовало решительных мер по улучшению жизни.

Большевики, отчасти присутствовавшие на совещании в составе профсоюзной, кооперативной и других делегаций, передали в президиум свою декларацию, в которой заявляли, что прибыли в Москву «протестовать от имени рабочих и беднейших крестьян против контрреволюционного собора, чтобы разоблачить перед страной его истинный характер». Конкретных предложений не последовало.