ЛЮДИ КРОВИ - Алан Троуп

– Меня так воспитывали, – объясняю я. Но судя по тому, что Элизабет продолжает испытующе

смотреть на меня, ей недостаточно такого объяснения. Пожав плечами, я продолжаю: – Уже после смерти моей матери отец рассказал мне, что вся ее семья погибла при обстреле во Франции, во время Первой мировой войны. Она тогда была еще младенцем. Ее воспитали в детском приюте. Она даже не знала, кто она такая, пока не… пока не повзрослела. Тогда-то мой отец и нашел ее по запаху и взял в жены. Он говорил, что из трех его жен она была самой любимой. Он терпел ее пристрастие к искусству и литературе, но воспротивился, когда она пожелала и меня воспитать как человека и решила отдать меня в школу вместе с человеческими детьми. Он беспокоился, не сделает ли это меня слишком слабым и нежным. Мама же, напротив, говорила, что, узнав больше о повадках людей, я стану еще сильнее. В конце концов, отец уступил. Но я подозреваю, что сделал он это более из любви к маме, чем из уважения к ее доводам. Думаю, что в память о ней он и не забрал меня из школы после ее смерти.

– Вполне вероятно, – кивает Элизабет. – Мама болела несколько месяцев после рождения Хлои и разрешила одной из служанок заботиться о ребенке. Моя сестра очень привязалась к этой женщине.

Маме это не нравится, но Хлоя до сих пор каждый день проводит некоторое время с Лилой.

– Не думаю, что это сильно повредит ей, – говорю я.

– Ты-то, конечно, не думаешь,-Элизабет улыбается, слегка приоткрывая губы, как улыбается обычно перед сексом или когда чего-то хочет от меня добиться.

– Надеюсь,- она обвивает руками мою шею,- ты не думаешь, что выбрал не ту сестру?

Элизабет настаивает, чтобы нашу последнюю ночь на море мы провели на палубе. Мы с ней сидим на мостике и смотрим вдаль в надежде увидеть землю. Вечерний океан так спокоен, что похож на большое озеро, по которому «Большой Бэнкс» скользит, лишь слегка покачиваясь. Шум стелющегося за нами шлейфа брызг смешивается с ворчанием мотора В конце концов, все это укачивает меня, и я проваливаюсь в сон. Элизабет не засыпает и, увидев огни на горизонте, будит меня.

– Там все небо сверкает огнями! – говорит она, крепко прижимаясь ко мне.

– Да, мы уже почти дома, – киваю я.

Солнце появляется на небе незадолго до того, как мы доплываем до маяка.

Я снимаю катер с автопилота и беру штурвал. Скелет маяка вырисовывается в бледном утреннем свете. Он напоминает неуклюжее сооружение, построенное из детского конструктора. Элизабет смотрит на маяк, потом переводит взгляд на огни Майами, а потом – на пронизанные утренними лучами облака, плывущие по небу, которое сначала становится золотым, а потом – с восходом солнца – голубеет на горизонте.

– Так красиво! – говорит она.

Ее глаза удивленно расширяются, когда мы вплываем в канал и минуем первый из высоких домов, тянущихся вдоль побережья Майами, которое все еще очень далеко от нас. Но Бискайский риф – всего в нескольких милях справа. Он просто поражает Элизабет небоскребами из стекла и бетона

– Это Майами? – спрашивает она.

Я отрицательно качаю головой и взглядом указываю на высоченные дома, которые постепенно, издалека вплывают в поле нашего зрения.

– О! – восхищенно восклицает она.

Острая тоска по дому пронзает меня, когда я обращаю взгляд на юг и вижу зеленые верхушки деревьев на Солдатском рифе. Значит, скоро покажутся Своенравный риф и Кровавый риф.

– Видишь вон те острова? – спрашиваю я Элизабет.

– Это твой… то есть наш? – она указывает на Солдатский риф.

Я качаю головой:

– Южнее. Второй отсюда. Там твой новый дом. Она всматривается вдаль прищурившись, потом пожимает плечами:

– Я не вижу. Слишком далеко.

Я смотрю на песчаные отмели по сторонам канала и понимаю, что отлив еще только начался и у нас полно времени, чтобы доплыть до своего острова. Улыбаясь, я обещаю Элизабет.

– Скоро ты его увидишь.

17

Собаки первыми чуют наше приближение. Они поднимают лай, еще когда мы плывем каналом. Лодка движется вперед уже просто по инерции. Моя молодая жена стоит на носу. Глядя вниз, в воду, она предупреждает меня о скалах и время от времени кричит:

– Берегись!

Когда мы входим в маленькую гавань Кровавого рифа, выкрики Элизабет, лай собак, шум моторов заставляют Артуро Гомеса – бородатого, босого, длинноволосого и еще более загорелого, чем обычно, – появиться на палубе своей тридцатипятифутовой лодки «Морской Луч». В правой руке у него черный автоматический пистолет. Увидев меня, он ставит оружие на предохранитель и засовывает его в правый карман своих шортов. Карман отвисает под тяжестью пистолета, шорты спускаются чуть ниже, так что становится видно внушительное брюшко Артуро. Я улыбаюсь, видя, как он втягивает живот, заметив на палубе Элизабет, одетую в красный топ и обтягивающие шорты. Трудно поверить в то, что этот неопрятный бродяга – тот же самый человек, что и лощеный чиновник, всегда безукоризненно одетый президент концерна «Ла Map».

Как я и предполагал, Артуро бросил якорь посередине бухты, чтобы держаться подальше от собак. Его посудина перегородила всю бухту. Так что, чтобы причалить к берегу, мне приходится аккуратно огибать «Луч».

– Славная девушка, – говорит Артуро, прохаживаясь вдоль борта своего катера и внимательно следя за нашими движениями. Кажется, он думает, что от нас чего угодно можно ожидать: вдруг возьмем и нападем на него?

– Славная бородка, – в тон ему отвечаю я.

Он потирает щетину на физиономии и обнажает зубы в ослепительной улыбке:

– Да уж, ты дал мне достаточно времени, чтобы отрастить ее!

– Ты же сам говорил, что отпуск тебе не повредит.

– Отпуск! – смеется Артура – Меня так давно не было в офисе, что там, должно быть, решили, что я либо умер, либо меня уволили. Ты хоть знаешь, что уже август на дворе?

Я отрицательно качаю головой и удивляюсь тому, насколько неважным для меня сделалось время.

– Какой сегодня день? – спрашиваю я.

– Вторник, второе августа.

– Питер! – предупреждает Элизабет с носовой части.

Я смотрю вперед и вижу, что мы плывем слишком быстро. Замедляю ход, чтобы, причалив, не стукнуться носом о пристань. Элизабет – на посту, со свернутым канатом в руке. Она терпеливо ждет, когда можно будет спрыгнуть на сушу и пришвартовать лодку. Рубец, Шрам и еще с полдюжины рычащих собак поджидают нас на пристани. Их лапы широко расставлены, зубы оскалены, хвосты напряжены.

– Ты уверен, что ей ничего не грозит? – спрашивает Артуро из своей лодки.

Элизабет оборачивается и смотрит на него так, как будто от него воняет тухлой рыбой. Внезапно она резко, пронзительно свистит, и собаки мгновенно убираются с пристани. Мы с ней смеемся, глядя, как Артуро заливается краской.