Убийственная красота - Фридрих Незнанский

Она опять зарыдала в голос.

— Я… этого не хотела… Он говорил, что все будет понарошку…

— Понарошку… Господи, детский сад какой-то.

— Я не могла смотреть, как тебя истязают. Слушать эти звонки…

— Ну все, все, успокойся. Ты ради меня готова на все, я это знаю и ценю безмерно. Этот идиот устроил нам кучу проблем. Именно нам. Потому что сам-то он хоть и идиот, а понимал, что с него взятки гладки. Может быть, он даже умышленно сделал то, что сделал. Чтобы шантажировать нас всю оставшуюся жизнь. Но черта с два!

Марина отпрянула, взглянула в лицо мужа.

— Что? Что ты так смотришь? Что у тебя в голове? С ума, что ли, сошла? — вскричал он. — Это ты, а не я решилась на эти дурацкие покушения. Это у тебя в голове черт знает что творится!

Она упала на кровать и снова разрыдалась.

— Ну хватит!

— Я не могу с этим жить! Я все равно себя выдам. Они опять придут, или вызовут повесткой…

— Значит, так. Я сейчас же позвоню нашей участковой. Она даст тебе больничный с завтрашнего дня. Ты будешь сидеть дома. У тебя подскочило давление, вот — я по пульсу чувствую. Сейчас измеряю. — Он взял манометр, принялся прилаживать манжету. — Ну, конечно! Сто восемьдесят на сто! Ты должна отлежаться, понятно? И дверь никому не открывать, ясно? Никому! Из дома не выходить. Все продукты закуплены. На улицу ни шага, ясно? Это приказ!

— А ты?

— А я сейчас же поеду на дачу. Там нужно навести порядок. И завтра же займусь похоронами. Его же нужно похоронить, так? Родных нет, я это возьму на себя. Ты записала, куда его повезли, в какой морг? Я просил тебя все записать. Ты записала?

— Да.

— Ну и хорошо. Я оформлю себе отпуск на три дня за свой счет. За три дня управлюсь. Придется потратиться, чтобы ускорить процедуру, но это мой долг перед покойником, и я его выполню.

Марина Ильинична плакала, уткнувшись в подушку.

— За эти три дня ты должна привести себя в порядок, — словно не замечая ее слез, проговорил Литвинов. — Потому что они, конечно, рано или поздно могут тебя вызвать.

— Господи, но он же был у нас! Он же умер у нас на даче!

— И что? Я сейчас не хочу нагружать тебя. Вернусь, мы обсудим этот момент. А сейчас выпей снотворное. Ну давай приподнимись. Я же не могу поднять тебя, бегемотик мой.

Марина улыбнулась сквозь слезы, села, взяла протянутый мужем стакан воды и таблетку.

— Марат, если ты меня бросишь, я покончу собой, — вдруг проговорила она, глядя на него заплаканными близорукими глазами.

— Что за глупости? — раздраженно откликнулся он.

Дождавшись, когда жена наконец успокоилась, Литвинов сделал необходимые звонки и быстро собрался в дорогу.

Внизу его окликнула консьержка.

— Уходите, Марат Игоревич?

— Уезжаю, Маша, на пару дней.

— Что-то сегодня Марина Ильинична такая была…

— У нее давление поднялось. Еле вернулась с дачи.

— Ой, с давлением за рулем?..

— Вот именно.

— Как же она одна остается?

— Я дал ей лекарства. Просто ей нужен покой. А то извели уже эти следователи. Весь дом с ума свели. Когда нас чуть не взорвали, их не было. Месяц прошел — всполошились!

— Ой, не говорите!

— Все, Маша, до свидания.

— Может, Марине Ильиничне что-нибудь принести нужно будет? В магазин сходить…

— Спасибо, у нее все есть, — уже в дверях откликнулся Литвинов.

Едва дверь за ним закрылась, девушка потянулась к телефону.

Литвинов уверенно вел машину, обдумывая ситуацию. С Кругловым все, кажется, сложилось, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. И хорошо, что приехала туда Марина, а не он. И она вызвала «скорую». Все произошло так, как было задумано. Марина, правда, совсем теряет самообладание. Это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что в таком состоянии она способна на самые невероятные поступки. Например, кинуться на Нестерова с ножом, если он, Литвинов, скажет жене: фас! Это, конечно, перебор — насчет ножа. Но в принципе… Плохо то, что в этом состоянии она может взять и покаяться ментам. А для этого еще не наступил намеченный им срок. Потому для начала нужно похоронить Круглова. Хоть введенный им препарат и должен был «рассыпаться» в крови клиента на неопределяемые составляющие, но кто его знает, что там умеют делать нынешние криминалисты. На каждую гайку есть свой болт с винтом. Короче, нужно «закруглить» Круглова, усмехнулся он невольному каламбуру.

Потом Нестеров. Этот Нестеров все никак не давался. Словно Иванушка перед печкой растопырил ручки и ножки. И здесь был один, но существенный прокол: они с Зоей не знали, что Нестеров попал в больницу по «скорой». Никто их об этом, ясное дело, не уведомил. И ночные звонки продолжали поступать Литвиновым в то время, когда Анатолий валялся на больничной койке. Но что поделаешь! Без проколов ни одно дело не проходит. Ладно, они с Зоей кинули Турецкому кость под названием «танцор». А это клиент Анатолия. И мотив ревности зазвучал… Неужели всего этого мало? Можно надеяться, что ночные звонки отойдут на задний план. И нужно позвонить отцу, путь еще раз надавит на генерального. И вот только тогда придет очередь Марины. Конечно, он устроит ей психиатрическую экспертизу. Быть мужем преступницы — это невозможно. Это ударит и по его репутации. А вот муж безумной женщины, находящейся на принудительном лечении… Мужчина, не бросающий свою несчастную жену, опекающий ее… это красиво. Это вызовет уважение. И никакого развода с разделом имущества. Не для того он вкладывал деньги в эту квартиру. Марина будет лечиться долго… Это он устроит.

И можно будет перевезти к себе Зою. В такой ситуации это будет прилично. А то, что они устроили прошлой ночью: ее ночной визит — это на грани фола.

Но в том и была прелесть Зои, что она любила риск, обожала пиковые ситуации. Наверное, потому и длится так долго их роман, что с нею невозможно пресыщение.

Однако эта страсть к острым ощущениям порой дорого ей обходится… Он вспомнил ресторан… Усмехнулся. Жизнь — весьма увлекательная штука, если позволять себе делать то, что ты хочешь. Но за все приходится платить.

Турецкий нажал на кнопку звонка, едва удерживая одной рукой букет цветов и сумку с провизией. За дверью стояла тишина.

«Все! Она обиделась и ушла из дома. Это конец!» — в отчаянии подумал Александр. Дверь тихо отворилась. На пороге стояла заплаканная Настя.

— Что? Что с тобой? — испугался Саша.

— Я… Я думала, ты меня уже бросил, — пролепетала она и заплакала.

Саша шагнул внутрь, захлопнул дверь, сбросил куртку, почти бросил на пол пакет, кинул цветы на что-то стоявшее в прихожей и схватил ее, прижал к себе. Она дрожала.

— Что ты? Что ты, девочка? — Он целовал ее волосы. — Как ты могла? Разве я мог бы? Что ты! Ты самая лучшая девочка Москвы и Московской области, — пытался он шутить.

— Ты опоздал на… два… часа… Разве так можно?

— Это все работа, будь она проклята! Ну не плачь, я люблю тебя!

— Я не буду. Я просто вспомнила папу… Он нас тоже бросил…

— Почему — тоже? Что ты? Ну что ты, маленькая моя! Разве я тебя бросил? Я так спешил к тебе…

Настя громко всхлипнула, обняла его за шею. Он поднял ее на руки и понес в комнату.

…Потом она ушла в ванную, и Турецкий только теперь осмотрелся. Почти пустое пространство. Два надувных матраса, вернее, кровати — большие, почти квадратные, друг напротив друга. Кровать у противоположной стороны стены чинно застелена покрывалом.

Сам Турецкий сидел среди вороха туго накрахмаленных, но уже смятых простыней. Часть комнаты, напротив окна, отгорожена шторой. Мягкая ткань, синий цвет переходит в голубой и далее в белый. Этакое домашнее море.

У окна небольшой столик с лампой на прищепке. На стенах несколько фотографий в рамочках. Над Настиной постелью семейный снимок: мужчина с женщиной и двумя маленькими девочками. Женщина похожа на Настю. Вернее, это Настя очень похожа на свою маму. А мужчина… Ну да, смахивает на него, Турецкого. То есть наоборот. Вот в чем дело…

Дверь скрипнула. Он увидел ее, замотанную в большое банное полотенце.

— А что это там, за шторой?

— Это? Там у нас гардеробная.

Настя обернулась, отдернула штору. Длинный шест, закрепленный на обеих стенах, был густо завешан «плечиками» с девичьими нарядами.

— А ты, оказывается, любопытен! — Она задернула штору, шагнула к Саше, придерживая на груди полотенце.

— Иди сюда. Сними его, — попросил он.

Настя размотала кокон, полотенце упало к ее ногам.

— Боже мой, какая ты красивая, — только и смог выговорить Александр.

— Иди в ванную, а я сооружу стол, — как бы не заметив его восхищения, сказала девушка.

— Закрой глаза. Я не хочу, чтобы ты меня видела.

— Обнаженным? Но я тебя уже видела! — рассмеялась она. — Ты прекрасно сложен.

— Все равно.

Она послушно закрыла глаза, он обошел ее сзади, осторожно поцеловал шею, поднял упавшее полотенце, обернул его вокруг бедер и направился в ванную.