Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

— Прекрасно...— рассмеялся Карл, ощутив прилив необычайной бодрости, как всегда с ним бывало при встречах с опасностью.— Прекрасно, господа! Кто из вас не трус — едем в Дрезден, в логово ко льву, и еще раз убедимся, что перед нами теленок!

Повинуясь королевскому призыву, конвой беспечно помчался к городским воротам. В драбанты ведь выбирали храбрецов из храбрецов, и каждый рядовой драбант при переходе в армию получал чин лейтенанта. Генерал Шпарр поколебался некоторое время, но, решив, что лучше почетный плен с королем, чем позорная клички труса, последовал за драбантами.

- Кто таков?— грубо спросил в воротах краснолицый саксонский сержант, схватив за уздцы королевскую лошадь.

Перед тобой король Швеции и великий герцог Померании, дружок,— насмешливо ответил Карл.

Вот как! — ухмыльнулся сержант.— А может, ты сам римский папа или турецкий султан?!

Как все старые солдаты, не раз сражавшиеся со шведами, он ненавидел этих заносчивых наглецов, шныряющих теперь по всей Саксонии, как по своему дому, и хватающих все, что плохо лежит. А теперь вот и в Дрезден пожаловали...

Сержант знал, что в Дрездене стояла саксонская гвардия и кавалерия Флеминга. Этот город был хорошо укреплен, с его валов и куртин грозно глядели сотни орудий. Чувствуя все это за своей спиной, здоровяк сержант без дальнейших разговоров начал заворачивать королевскую лошадь под смех и улюлюканье солдат-караульных.

И тут Карлом овладело знакомое ему чувство бешенства, которое не раз охватывало его в бою и которое, как он всерьез полагал, досталось ему в наследство от его предков-викингов. Ударом плети наотмашь, сверху вниз, он сбил с сержанта треуголку и рассек ему до крови лицо, поднял жеребца на дыбы, бросил его на невольно расступившихся караульных и на бешеном аллюре, сметая все на своем пути, помчался по узеньким улочкам старого Дрездена. Эскорт драбантов последовал за ним так скоро, что караульные сделали предупредительные выстрелы, когда шведы уже были в городе.

Своего кузена и венценосного брата Августа Карл XII застал в зале для игры в мяч. Хорошо отоспавшись после обильного обеда, король Август вместе со своим другом Флемингом разминал косточки перед обильным ужином, когда в спешке вбежавший караульный офицер растерянно доложил, что его величество король Швеции прибыл с визитом в столицу Саксонии.

— Он у дворцовых ворот... — отчего-то шепотом продолжал докладывать караульный.

— Он что, со всей армией? — Флеминг, недавно произведенный наконец в фельдмаршалы, был ошарашен не менее, чем король, но старался не подавать виду.

— С малым эскортом, двадцать драбантов.

— Да не может быть!— вырвалось у Августа.

— А сколько солдат у нас в карауле?— вмешалась в развитие событий княгиня Козель, непременная участница королевской игры.

— Двести гвардейцев!— отчеканил караульный капитан.

— Так в чем же дело?— обратилась княгиня к Августу и Флемингу.— Впустите шведов и арестуйте их!

— Да, да, впустите и арестуйте!— машинально повторил было Август, но тут же спохватился: — Постойте! А как же международное право, Анна? Ведь я подписал с ними мирный договор!

— Договор с разбойником, который разорил Польшу и Саксонию и поселился в вашем доме, как в своем собственном? С разбойниками мирные договоры не подписывают, с ними заключают только временные соглашении. Ваш договор — пустая бумажка, разорвите его, а этого сумасшедшего викинга заприте в казематах Кенигштейна! Ему там самое место. И пусть шведы выкладывают украденные у нас денежки, если хотят получить обратно своего королька.

— Не забывайте, сир, что за королем стоит его армия в пятьдесят тысяч отборных шведских солдат! — вмешался Флеминг,— А у меня не наберется и пятнадцати тысяч. Простая арифметика, сир!

— Да, да, Анна, простая арифметика... — вяло поддержал Август своего фельдмаршала.

— Арифметика!— презрительно усмехнулась княгиня.— Да что значит армия без головы...

— Вы совершенно правы, княгиня! Армия без головы — это стадо баранов!— Король Карл собственной персоной стоял в дверях залы. Твердым солдатским шагом Карл перешел залу и протянул руку Августу.

— Здравствуйте, брат мой...

— Здравствуйте, кузен!..— Мягкая теплая рука Августа оказалась в холодной сухой руке северного викинга.

— Здравствуйте, княгиня!— кивнул Карл фаворитке,— Много наслышан о вас. И право, не разочаровался. Вы — единственный настоящий мужчина в окружении короля Августа! Я, пожалуй, приму ваше любезное приглашение на празднество в замке Штольпен, которое вы прислали мне на прошлой неделе. Но только я теперь, зная вас, прихвачу, пожалуй, с собой бригаду гренадер. Так что заготовьте доброго пива для четырех тысяч черноусых бравых гостей.— Затем Карл обернулся к Августу: — Я давно хотел посмотреть галерею ваших красавиц, кузен!— И увел Августа от Флеминга и покрасневшей от ярости княгини.

Через час король Швеции со своим конвоем уже мчался от стен Дрездена. При прощании Карл XII холодно отклонил и пышный ужин, и «Балет цветов».

— Что я вам скажу, Шпарр!— доверительно рассмеялся Карл, выйдя из галереи красавиц, где были запечатлены сотни возлюбленных Августа.— У каждого мужчины своя цель в жизни. Король Август хорош тем, что хотя бы в этом он настоящий мужчина.

Вечером Карл XII, поужинав холодной похлебкой, лежал на солдатской шинели и читал сочинение пре-славного Куртиса о жизни Александра Македонского. Мысли его были заняты не Саксонией и Европой, а далеким востоком. Он был одинок, как человек судьбы, и одиноко сияла холодная звезда, стоявшая прямо над королевской палаткой.

Золото, заключенное в царском чеке Сонцева, заблистало на пирах и банкетах Августа, беспечально устраиваемых королем без королевства для своих недавних победителей — шведов. Королевскую охоту сменяли блестящие балы в загородных замках, концерты итальянских певцов — выступления королевского балета. Женщины заполонили шведский лагерь, и не только из офицерских, но и солдатских палаток доносился по вечерам беспечный женский смех.

«Он ведет себя как безумец, этот Август! Мало того что он подписал- неслыханный позорный мир, но он, кажется, первый веселится от своих потерь и несчастий!» — писала герцогиня Орлеанская своей подруге из Версаля.

Дипломатическая Европа с удивлением наблюдала за небывалым весельем подгулявшего короля. Между тем прошел май 1707 года, а шведы все еще танцевали в Саксонии, миновал июнь — лучшее время для начала летней кампании,— а шведская армия по-прежнему отдыхала в центре Европы. Кончился и июль, а генералы и офицеры Карла XII как ни в чем не бывало веселились на банкетах саксонского безумца. И вот подходил к концу уже август, а деликатный дипломатический баланс Европы все еще колебался на узком лезвии шведского штыка.

Куда все-таки бросит Карл свою отборную армию: на юг, через Чехию, на императорскую Вену, или на восток, на далекую Москву? По тем малым срокам, что оставались для летней кампании 1707 года, выходило, что до Москвы шведам все равно не дойти, а до Вены им хватило бы и десяти переходов. И снова в Саксонию помчались дипломаты и тайные агенты из всех главных европейских столиц, чтобы просить, требовать, умолять, подкупать. Людовик XIV прислал сразу трех послов, и они не скупились. К тому же в их руках был весьма заманчивый козырь — десять солдатских переходов до Вены.

Великий союз Англии, Австрии и Голландии в свой черед не жалел ни денег, ни трудов, ни талантов. Их главным козырем была неоконченная война Швеции с Россией и далекий Санкт-Петербург, воздвигаемый прямо под носом у шведского льва. Наконец, дипломаты маленьких европейских государств, разоряемых затянувшейся войной за испанское наследство, умоляли Карла XII взять на себя миссию миротворца и выступить могущественным посредником между воюющими сторонами.

Впрочем, последнее, как разъяснил Сонцев Никите тонкую механику европейской дипломатической кухни, есть токмо мечта. Всем было ведомо о недавнем посещении Карлом XII прославленного поля Люценской битвы, где в 1632 году шведы наголову разгромили германскую имперскую армию, но потеряли своего короля, прославленного воителя Густава Адольфа.

— Густав Адольф и нам, новгородцам, ведом! В смутное время сей король застолбил за собой Ижорскую землю и древние новгородские грады: Орешек, Ям и Копорье — и тем закрыл России все выходы к морю! — вырвалось у Никиты.

— Э, да ты еще в Новгороде получил вкус к большой европейской политике!— со всегдашней насмешкой ответствовал Сонцев и заключил не без грусти: — На поле Люценской баталии шведский Каролус так запечалился о своем предке-воителе, что воскликнул: «Как бы я хотел походить на него и воевать тридцать лет!» Словом, мира, я полагаю, с ним не будет. Но мирные и разумные пропозиции нашего государя мы ныне же в замке Штольпен этому Анике-воину вручим! Покажем Европе, кто йа деле хотел мира, а кто войны!