Вьюга юности - Ксения Беленкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот сейчас впервые за долгие годы Миша заскучал по той наивной мечтательности, которая рождалась за рулем тарахтящей «Божьей коровки» на коленях у Павла Львовича. Учитель же до конца жизни так и остался тем непуганым мечтателем, что оказывался в бескрайнем море или посреди жаркой пустыни не выходя из своего шаткого домишки. Взрослый ребенок, со своей мудростью, сохранивший наивность и пыл. Он всегда старался бережно хранить все, что попадало ему в руки, вот только нового ничего не приобрел. А теперь сын оказался тем долгожданным шагом вперед, устремлением в будущее, придающим смысл всему, что было ценно и дорого для Павла Львовича. И сейчас, как никогда, Миша осознавал свой долг перед человеком, который берег и охранял его всю жизнь. Пришло время реализовывать то, что учитель так долго и кропотливо вкладывал в своего ученика. В своего сына…
– Ты как? – Отец первым решился нарушить молчание. – Все в порядке?
Он с опаской поглядывал на Мишу, не зная, что можно от него ожидать.
– Кажется, неплохо. Будто так было всегда. Это правильно?
– Правильно, правильно! – Отец радостно закивал. – Главное не потерять то, что есть между нами. Ведь так?
– А я не против и что-то новое попробовать, – Миша глянул на отца. – Ты как… пап.
И вроде бы губы его лишь разомкнулись, чтобы через секунду снова сомкнуться. Один миг – а внутри все перевернулось. Новое слово. Неожиданное, желанное, казалось – навсегда потерянное. Такое короткое, что ветер унес его быстрее, чем оно могло долететь до слуха собеседника.
– Повтори…
Тогда Миша вдруг прижал к себе этого бледного, худого и самого родного человека на свете. Сгорбился, склонил голову ему на плечо и еще долго хрипел куда-то в потрескавшуюся кожу дубленки, все повторяя и повторяя это короткое и очень нужное им обоим слово. А художник гладил сына по голове, не решаясь успокаивать, и просто старался ощутить это счастье каждой клеточкой своего существа. Город снежно склонился над ними, кружа белой крошкой, заметая дорожки. Здесь не было прошлого и будущего. Здесь было только сейчас – сочное, глубокое – то, что остается навсегда…
– Что-то я совсем как маленький, – засмущался Миша, вытирая ладонью глаза.
– Это можно. Это так и нужно…
– Пойдем, я что тебе покажу! – Миша будто только сейчас вспомнил что-то важное. – Чуть не забыл, куда тебя вел…
И они начали спускаться к обледенелой реке. Слезы высыхали. Весь длинный разговор, которого немного побаивались и Миша и Павел Львович, свелся всего-то к одному слову. И оно решило все. Просто подведя черту всем тем чувствам, которые эти двое мужчин всегда питали друг к другу. Другого ничего и не надо было.
Река в этот день стояла перьевая: она казалась мягкой и пушистой. Запорошенная снегом, скрывающим укрепившийся за последние дни лед.
– Далеко ведешь, Сусанин? – шутил отец.
Но Миша понимал, что прогулка начинает понемногу утомлять его.
– Скоро! Почти пришли!
Они свернули с дороги и спустились по пологой узкой тропинке, которую протоптал сам Миша, почти что к самому берегу.
– Вот, гляди. Узнаешь?
У самой береговой кромки, на небольшом взгорье стояла ледяная машина. Дверей в ней не было вовсе, отчего забраться внутрь не представляло труда. Форма и размер не оставляли сомнений – это была сияющая «Божья коровка».
– Прокатимся? – Миша подмигнул отцу.
И хлопнулся на ледяное сиденье. Он положил руки на руль, подождал, пока папа усядется рядом, и только тогда завел мотор. Затарахтел, запыхтел, изображая его работу. А в лобовом стекле уже плясали далекие снежные равнины и взгорья. Они плыли по льду, немного искаженные, будто сказочные. И Мише, и Павлу Львовичу сейчас действительно казалось, будто они несутся по-над Истрой туда, где живут мечты. Прозрачные бока ледяной «Божьей коровки» украсил морозный узор, отчего машина теперь казалась расписной, почти гжелевской. У Миши в этот раз оказался великий и могучий помощник – сама природа.
– Стойте! Куда вы? Я с вами!
По тропинке вниз буквально летел Димка. Он размахивал руками, отчего напоминал огромную стрекозу. И вот уже он плюхнулся на заднее сиденье, возликовав на полном серьезе:
– Успел!
И «Божья коровка» буквально задрожала, зазвенела – это бился в ее ледяном теле смех: живой, радостный, беззаботный. Димка поначалу непонимающе оглядывался, а потом тоже расхохотался.
– Смейтесь, смейтесь, путешественники, – сказал он. – А я вас щелкнуть успел, с горочки.
– Как это щелкнуть? – Павел Львович вытирал слезы от смеха. – Мы что – орехи?
– Да на свой новый фотик! – Димка выставил вперед висевшую на шее камеру.
– У нас же теперь есть местный фотокорреспондент! – подхватил Миша. – Из-подо льда достанет!
– Вылезаем, пока не примерзли! – скомандовал художник.
И все выскочили из стеклянного панциря, продолжая смеяться и подначивать друг друга. Пора было возвращаться в город. И Миша был даже рад появлению друга, который, сам того не зная, снял напряжение последних часов. В компании Димки уже не надо было вспоминать недавний тяжелый разговор и молчаливый путь раздумий, пока они с отцом не вышли к реке. И Миша продолжал улыбаться, до поры до времени скрывая от Димки свалившуюся нежданно новость. Пусть сначала прорастет внутри, закрепится как следует. А то откроешь рот – и вылетит безвозвратно. У них с Димкой впереди еще много времени для того, чтобы успеть поделиться сокровенным. А пока пусть просто топает рядом, задает свои странные вопросы и щелкает новенькой камерой. С ним всегда легче, проще и как-то веселей. И уже возле старенькой хаты художника Миша вспомнил о расставании.
– Помочь чем нужно? – спросил он отца.
– Отдохну, а вы гуляйте! Небо вон проясняется…
Пока Димка зазевался, разглядывая в камеру каких-то голубей, Миша подскочил к отцу и шепнул:
– Я зайду завтра, пап?
– Заходи, непременно заходи…
Калитка скрипнула, и Миша до самой двери дома проводил взглядом худую спину отца. А оторвавшийся от голубей Димка уже подпрыгивал, вытянув вверх руку.
– До свидания! Еще увидимся! – выкрикивал он.
Но художник почему-то не повернулся. А Димка подскочил к Мише и затараторил:
– Я чего тебя искал-то – дело есть!
Миша откинул всякие неприятные раздумья, в такой день не хотелось вспоминать о плохом, и жадно уставился на Димку.
– Какое дело?
– Ну, разговор, – Димка понизил голос.
– Пошли к нам? – Миша развернулся к дому.
Но друг почему-то прирос к земле, не делая и шага вперед. Он отрицательно мотал головой.
– Нет-нет-нет! Только не к вам. Там же она!
