Мари - Генри Хаггард

— Вы могли бросить ту, кого назвали своей невестой, но которая никогда не была обручена ни с кем, кроме меня, могли бросить ее умирать от голода, минхеер!.. Почему же, в таком случае, вы сердитесь, что я подобрал то, что вы бросили и что фактически всегда было мое, а не ваше? Не принадлежи она мне, теперь у нас не было бы повода заводить ссору из-за этой девушки…

— Вы что, Бог, англичанин, что берете на себя смелость распоряжаться жизнью мужчин и женщин по своей воле? Это ОН спас нас, а не вы!

— Он, быть может, и спас вас, но сделал это при моей помощи. Я осуществил спасение этих бедных людей, которых бросили вы, и я выходил их, чтобы они вернулись к жизни.

— Я не бросал их, я просто ушел за помощью…

— Забрав с собой весь порох и единственную лошадь! Ладно, все это уже прошло и сделанного не изменишь… Теперь вы хотите одолжить товары у человека, которого вы ненавидите, чтобы с их помощью купить скот… Вы не горды, минхеер Перейра, когда до конца добиваетесь того, что вам нужно, куда бы этот конец не завел вас, — и я внимательно посмотрел ему в глаза.

Мой инстинкт предостерегал меня против этого лживого и вероломного человека, который, чувствовал я, в душе являлся интриганом, способным принести мне любое горе.

— Да, я не горд. И почему бы мне быть таким, имея в виду, что я готов отплатить вам вдвойне за все, что одолжу сейчас…

Я размышлял некоторое время. Конечно, наше путешествие в Наталь было бы приятнее, если бы он не ехал с нами, я уверен, что раньше, чем мы достигнем конца переселения, один из нас оставит свои мертвые кости на дороге… Короче говоря, я опасался, что тем или иным путем Перейра будет добиваться моей смерти, чтобы таким путем завладеть Мари. Мы находились в дикой стране, где не было и намека на законы, где сплошь и рядом могли совершаться беззаконные действия из-за отсутствия свидетелей и судей.

Так что я настроил свой мозг на то, чтобы согласиться с его желанием и мы начали заключать сделку. Результатом этого явилось то, что я одолжил ему столько из оставшихся у меня товаров, чтобы он мог купить у местных туземцев нужный ему скот. Этот скот, в общем, был невысокого качества, учитывая, что в таком нецивилизованном месте одного быка можно было выменять за несколько ниток бус, или же за дешевый нож. Далее, я продал ему несколько выезженных быков, ружье, немного патронов и некоторые другие необходимые вещи. На все это он дал мне расписку, написав ее в моей записной книжке. И надо сказать, я сделал еще больше: так как никто из буров не помог бы ему, я ассистировал Перейре в выборе скота, который он покупал, и даже согласился, когда он попросил меня, дать ему в услужение двоих зулусов из числа тех, которых я нанял.

Все эти приготовления отняли много времени. Если я правильно припоминаю, прошло еще двенадцать дней, пока Перейра, наконец, не отправился из лагеря Марэ, а к этому времени он был снова силен и вполне здоров.

Мы все собрались, чтобы посмотреть на его отправление, и Марэ прочитал молитву за безопасное путешествие своего племянника и за нашу счастливую с ним встречу в Натале, возле лагеря Ретифа, где должно было состояться наше свидание, если этот вожак буров еще находился в Натале. Никто больше к молитве не присоединился. Только фру Принслоо громко добавила собственную молитву о том, чтобы Перейра не возвращался и чтобы она — фру — никогда не видела его морду: ни в лагере Ретифа, ни в любом другом месте, если только доброму Богу будет угодно так устроить это дело…

Буры захихикали, даже дети Мейера, так как к этому времени ненависть фру Принслоо к Эрнану Перейре являлась посмешищем всего этого места. Но сам Перейра сделал вид, что не слышит, сказал всем нам «до свидания», весьма нежно обратился персонально к фру Принслоо, после чего мы уехали…

Я сказал «мы уехали» потому что с моим обычным счастьем, помогая ему с полуобъезженными быками мне было поручено сопровождать этого человека до первого места с хорошим водопоем, примерно в двенадцати милях от лагеря, где Перейра предполагал остановиться на ночь.

Так вот, когда мы отправились около десяти часов утра и вельд был замечательно ровным, я рассчитывал, что мы доберемся до намеченной остановки в три или четыре часа пополудни, что оставило бы мне время дойти назад до захода солнца. Фактически же произошло столько случайностей то с фургоном, то со скотом, что мы только туда добрались к наступлению ночи.

Последняя миля этого маршрута проходила через узкое ущелье, промытое водами в скалах. Здесь деревья стояли разбросанно, перемежаясь огромными папоротниками, однако дно ущелья, по которому привыкли проходить дикие животные, было достаточно гладким для фургонов, не считая нескольких упавших валунов, которые пришлось откатить с дороги.

Когда, наконец, мы добрались до места ночевки, я спросил Клауса, помогавшего мне тянуть упряжку, где Перейра, ибо я нигде не видел его. Готтентот ответил, что тот поехал назад в ущелье, чтобы найти там что-то, выпавшее из фургона, кажется болт или шкворень.

— Очень хорошо, — ответил я Клаусу. — Тогда скажешь ему, если мы не встретимся с баасом Перейрой, что я возвратился в лагерь.

Когда я отправился назад, солнце уже спускалось за горизонтом, но это ничуть не тревожило меня, поскольку у меня с собой было ружье, то самое легкое ружье, из которого я стрелял гусей в большом состязании. Также я знал, что полная луна сегодня будет высоко…

Солнце село и ущелье погрузилось во мрак. Теперь это место казалось жутковатым и почему-то внезапно я ощутил страх. Я начал думать, где сейчас может находиться Перейра и что он собирается делать. Я даже подумал было вернуться назад, к Клаусу, и поискать какую-нибудь окольную дорогу, однако вспомнил, что через окружающие холмы не проберешься… Так что я шагал дальше, с ружьем наизготовку, посвистывая для храбрости, что в этих обстоятельствах, естественно, являлось глупым, но, по правде говоря, я не поддался смутным подозрениям, шевелившимся в моем мозгу. Несомненно, думал я, сейчас Перейра уже давно разминулся со мной и добрался до стоянки…

Ярко светила луна — эта чудесная африканская луна, которая превращает ночь в день, разбрасывая сеть длинных черных теней деревьев и скал по тропе зверей, по которой я следовал. Справа впереди меня было особенно темное пятно этих теней, созданное отражением стены утеса, а над ним — такой же яркий блик лунного света. Что-то в этом темном месте вызвало у меня подозрение, хотя, конечно, я ничего не мог там рассмотреть, а все же чуткое ухо уловило звук какого-то легкого движения.

На один момент я остановился. Затем, подумав, что эти звуки, вероятно, вызваны каким-нибудь диким ночным созданием, которое, даже являясь для меня опасным, убежало бы при приближении человека, я смело двинулся туда. Когда я выходил на другом конце этого места, — тень была восемнадцати или двадцати шагов длиной, — меня осенило, что, если там затаился враг, я стану хорошей мишенью, когда ступлю за линию яркого света. Так что, почти инстинктивно, ибо я не припоминаю, чтобы я сознательно это делал, после первых двух шагов при свете я сделал небольшой прыжок влево, где была тень, хотя и не очень глубокая.