Блещет золото кровью алой - Евгений Сухов

Приготовления ко сну были недолгими. Бродяга потрогал кровлю и, убедившись в ее надежности, просто плюхнулся на ворох слежавшегося тряпья и вытянулся во весь рост.

Вряд ли от бомжа можно было ждать каких-то неприятных неожиданностей, в подавляющем большинстве народ они безобидный, но пренебрегать безопасностью все же не стоило. Мало ли чего!

Расстегнув куртку, под которой в кобуре находился пистолет, майор Никольский негромко сказал:

– Выдвигаемся! Будь настороже.

Неслышно подошли к жилищу бродяги, тот мерно и глубоко похрапывал (видно, намаялся за целый день, бедняжка). Включив фонарь, Никольский направил луч фонаря прямо в заросшее чумазое лицо.

Бродяга пробудился тотчас; открыв глаза, он ошалело взирал на подошедших мужчин.

– Кто вы такие? – спросил он перепуганным голосом.

– Мы из полиции, – ответил Илья. – Майор Никольский. Поднимайся. Разговор есть.

– Фу-у, – протянул тот с видимым облегчением поднимаясь. – А я-то думал…

– Что ты думал?

– Да все, что угодно! – с некоторым вызовом ответил бродяга. – Глянь вокруг! Сейчас весь мир против бродяг ополчился.

– Вот ты и скрываешься в лесу? – хмыкнул Кузнецов.

– Так получается, – не принял иронию бомж. – Если уж не убьют, так обязательно покалечат.

– Как тебя зовут?

– Можно Александром, – излишне торжественно произнес бродяга.

– Отлично, Александр! Разговор без протокола, если, конечно, не хочешь в обезьяннике посидеть. У нас там машина стоит.

– Что у вас приемы такие садистские, поспать человеку не дают, ведь никому не мешаю! А что не так – сразу обезьянник. Ладно, что у вас там?

– Позавчера ты ночевал здесь. Только не надо мне туфту гнать, – строго предупредил Никольский. – Я этого не люблю.

– Ночевал. И что с того? Ведь не запрещено. А потом, в гостиницу меня все равно не пустят. Так чего вы меня прессуете?

– Вижу, что ты не без юмора. Это хорошо. Значит, поладим. Ты здесь видел людей?

– Может, кого и видел, так разве их всех запомнишь. Шастают туда-сюда. Говорят, грибы! Хотя какие тут, на хрен, грибы!

– Я говорю про ночь. Подъехали две машины, была пальба. Будешь говорить, что ничего не слышал? – с некоторой угрозой спросил Никольский. – Знаешь, я сюда ночью приперся не для душевных разговоров с тобой.

Бродяга досадливо покачал головой:

– Ведь хотел же сегодня в другом месте нору подыскать. Так нет же! Комфорта захотелось! Чтобы крыша над головой была. И вот на тебе, угораздило! Разгребай теперь по полной! Только, гражданин начальник, ты уж меня нигде не свети, как будто бы меня вообще не было. А то, сам понимаешь, эти гаврики просто удавят меня, и все. Сделать им это, как в сортире опорожниться.

– Договорились. Что ты там увидел? Рассказывай! – поторопил Никольский.

– Подъезжали две машины. Сплю я чутко, мало ли… Проснулся, почапал на шум. Смотрю, какие-то кенты стоят. Вдруг один из будки выскочил и в лес ломанулся. Ну, его сразу из пистолета и подрезали, а тут другой какой-то в толпе рыпнулся. Его тоже уложили. Я за кустами стою, пошевелиться боюсь, а вдруг они меня того… тоже уложат! Один из них, сразу видно, какой-то блатной, я их по повадкам узнаю, говорит, отнесите их в лес и закопайте, и в мою сторону посмотрел, у меня прямо все внутри обмерло, и прямо на меня потопал, я пригнулся и по-тихому в кусты шмыгнул. Повезло, в общем. Пронесло! А то тоже уделали бы.

– Сколько их было?

– Я ведь не бухгалтер, подсчетов не веду. Но человек шесть, думаю.

– Как звали того блатного, помнишь?

– Погоняло Шатун.

– Уверен? – строго спросил майор Никольский.

– Что мне, креститься, что ли? – обиделся бродяга. – Погоняло его, конкретно! Такой сожрет и даже не поморщится, – протянул он с нотками уважения.

Сказанное походило на правду.

– Вот что, Александр, – проговорил майор. – Я тебе, конечно, верю, но твою информацию нужно проверить. Если все так, как ты говоришь, то можешь валить на все четыре стороны. Так что в этот раз тебе придется переночевать в тепле. Ну чего ты стоишь? Потопали! – поторопил Никольский.

Бродяга безрадостно вздохнул:

– Все-таки обезьянник?

– Не переживай, – усмехнулся майор, – там тебя покормят.

Подняв какой-то небольшой мешочек с пожитками, бродяга в сопровождении майора Никольского и Кузнецова направился к машине.

Явившись рано утром на службу, Илья Никольский был несказанно удивлен, когда из оперативно-разыскного отдела пришло сообщение о том, что возможности для местного розыска еще не исчерпаны, а потому оснований для федерального розыска Владлена Лозовского не имеется.

По какой-то причине разыскная система провернулась на холостом ходу, дала сбой, отрыгнув столь неприятное сообщение. Надо признать, что разыскной аппарат всегда имел немало секретов, нередко приходилось удивляться, почему одних преступников разыскивают куда более рьяно, чем других, причем за правонарушения куда меньшие.

В этом подразделении вечно существовали какие-то «тайны мадридского двора», с которыми приходилось считаться и до которых рядовых исполнителей просто не допускали. Ясно одно, что постановление не прошло через Главный информационный центр МВД, и Владлен Лозовский не был объявлен в федеральный розыск.

Приходится начинать все сначала, проводить мероприятия, связанные с местным розыском: опрашивать знакомых, делать запросы в места, где мог бы появиться Лозовский, совместно с участковым инспектором проверять известные адреса, через московский информационный центр рассылать по органам полиции сведения о Лозовском, включая его приметы и основания для розыска.

Неужели им невдомек, что за это время тот мог просто съехать куда-нибудь в соседний регион, а то и просто находится где-то на пути к границе.

– Что у нас по Шатуну? – спросил Илья Никольский вошедшего Кузнецова.

– Здесь все, – положил тот на стол толстую папку. – Собран материал за последние десять лет. Он и сейчас находится под наблюдением.

– А в двух словах? – потребовал Никольский, открыв первую страницу.

С фотографии на первой странице на него глянул худощавый мужчина с тонкими и правильными чертами лица. Ровным счетом ничего такого, что могло бы указывать на его преступную сущность. Взгляд упрямый, прямой, отличающий человека с большой волей. Такой человек больше напоминает диссидента, чем вора.

– Павел Петрович Шаталов, сорок пять лет. Погоняло Шатун. Почти двадцать пять лет провел в местах лишения свободы.

– Вор?

– Статус неопределенный. Одни говорят, что он законный, другие, что он был развенчан сразу после того, как получил корону. Однако авторитет среди арестантов у него всегда был высоким. Однажды зэки разморозили зону, когда хозяин надумал устроить ему правилку и посадил в пресс-хату. Заключенных пришлось успокаивать спецназом.

– Чем он сейчас занимается?

– Контролирует столичный антиквариат.

– Для вора это весьма необычно.

– Согласен, но и человек он неординарный. Вечерами обычно просиживает в ресторане «Метелица». Нередко выступает в роли третейского судьи.

– А где живет?

– На Петербургской с какой-то молодой девицей.

Илья Никольский посмотрел на часы – большая стрелка подбиралась к восьми часам утра. Пробило время для больших дел.

– Вызывай спецгруппу, и выезжаем на Петербургскую.

– Прямо сейчас?

– Чего тянуть? Хочется вытряхнуть его из теплой постели!

Еще одной страстью Шатуна оставалась живопись. Обладая редкой коллекцией красочных альбомов, многие из которых были выписаны из-за рубежа и представляли собой антикварные издания, он, когда на него накатывала бессонница, любил полистать их в одиночестве, под светом настольной лампы, погружаясь с каждой перевернутой страницей в мир красок. Особенно нравилась ему флорентийская живопись, славившаяся своей реалистичностью. Ему приходилось бывать во Флоренции, иначе как музей под открытым небом ее не назовешь, так что совершенно неудивительно, что там творили гении: Леонардо да Винчи, Микеланджело, Бартоломео, Орканья, Мазаччо, Альбертинелли. Однако среди них был еще один художник, не уступавший в славе самому Микеланджело, а может, даже в чем-то превосходивший его.

Звали этого мастера Доменико Мантиси.

Перевернув страницу, Шатун внимательно всмотрелся в его портрет, лик которого обессмертил великий Бартоломео. На него взирал юноша ангельской внешности с длинными вьющимися русыми локонами, в камзоле, расшитом золотыми нитями. В кроткой внешности весьма удачно уживались дьяволы. Пожалуй, во всей Флоренции трудно было найти более разгульного и порочного человека, чем этот юноша. Доменико Мантиси соблазнял монашек, убивал соперников на дуэлях, бесчестил знатных матрон, смеялся над его святейшеством и презирал герцога. Не однажды перченый язык приносил ему существенные неприятности, он бывал неоднократно бит, имел пару серьезных ранений и несколько раз попадал в каземат. Казалось, его жизнь должна была закончиться бесталанно, где-нибудь на плахе в тюремном дворе. Однако всякий раз находился влиятельный покровитель, который ручался за него, а то и просто выкупал из узилища за большие деньги.