Время перемен (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

– Товарищи, я хочу вам напомнить, что означает понятие «диктатура пролетариата». Это, товарищи, такая форма власти, при которой рабочий класс – то есть, тот самый пролетариат, к которому принадлежит большинство из нас, обладает властью. А что такое власть, товарищи? Власть – это отношение господства и подчиненности. Так вот, рабочий класс, в союзе с крестьянством занимает руководящее положение в стране. А что же мы видим? Мы видим, что верхушка нашей партии, не посоветовавшись с нами, большевиками, плотью от плоти, так сказать, рабочего класса и трудового крестьянства, снова решила навязать нам господство буржуазии. И я, от имени многих рабочих, коммунистов, делегат от Ижорского завода, хочу твердо сказать – не выйдет, не пройдет! Мы требуем, чтобы съезд партии немедленно отменил ту часть декрета, в которой идет речь о введении частной собственности.

Товарищ с Ижорского завода хотел еще что-то сказать, но председательствующий Каменев постучал карандашом по графину, а когда комиссар запасного батальона его не услышал, то зазвонил в колокольчик.

– Товарищ Акперов, регламент. Следующий товарищ – сотрудник Политотдела Десятой армии.

Следующий оратор, в потрепанной гимнастерке, с живописной заплатой на подоле, и с орденом Красного знамени на груди, говорил, отчаянно рассекая воздух, словно шашкой рубил:

– По мнению коммунистов и беспартийных Десятой армии, пославшей меня сюда, новая экономическая политика должна быть немедленно отменена. Ведь что мы видим, товарищи делегаты? Мы видим отход от классовых идей нашего дорогого товарища Маркса и товарища Энгельса, завещавшего нам идею всеобщего равенства. Что произойдет, если все крестьяне начнут платить налог? Наша армия состоят, в основном, из беднейшего крестьянства, ушедшего на фронт добровольцами. Они знают, что если при продразверстке в деревне платил богатый крестьянин, то теперь станет платить и бедняк. А если богатей мог платить в пользу государства, и не поморщиться, то как станет платить бедняк? У бедняков просто нет средств, чтобы заплатить налоги в полном объеме. И в результате, богатые станут еще богаче, а бедные беднее. Такого нельзя допускать.

Странный, кстати, оратор. Непонятно, против чего он протестует? Против уравниловки в выплате налогов или против расслоения трудового крестьянства?

Таких докладов уже было штук пять. Я сидел и тихонько злился, раздумывая о том, что товарищей ораторов не клевало в одно место Тамбовское восстание, постоянные выступления крестьян в других местностях. Зажрались, паразиты! Да если бы Совнарком не принял декрет о переходе на нэп, уже полыхало половина страны, а в нынешних условиях неизвестно, чем это могло закончиться. И с Польшей еще мир не заключен, и с финнами. В той истории новую экономическую политику ввели из-за «малой гражданской войны», крови пролилось много, но тогда, по крайней мере, границы Советской России были уже сравнительно спокойны.

И вот, когда зал уже начал наливаться неприязнью к тем людям, что принимали решение, не посоветовавшись с большинством членов партии, не вынося программу экономических изменений на рассмотрение съезда, слово взял Владимир Ильич.

Вместо того, чтобы встать за трибуну, Ленин вышел на сцену, приблизившись к рампе, и начал говорить:

– Да, товарищи, вы все совершенно правы. Введение новой экономической политики неизбежно повлечет за собой изменение в экономической структуре общества. Но вдумайтесь – в течение трех лет все наши усилия были направлены на войну с внутренним врагом, и с капиталистическим окружением. И мы победили!

Разумеется, после этих слов весь зал разразился аплодисментами. Мне же вдруг показалось, что Владимир Ильич говорит не для участников съезда, а именно для меня. Переждав шквал аплодисментов, Владимир Ильич продолжил:

– Сегодня все наши усилия направлены на то, чтобы добиться перехода от отношений войны с капиталистическими странами к отношениям мирным и торговым. Понимаю, что это будет нелегко. Но нам необходимо менять свое отношение к текущему времени. Тот декрет, принятый по решению Совнаркома, и за который проголосовало Политбюро, был принят так быстро из-за острейшей нехватки времени. Согласитесь, чтобы каждому из вас приехать на съезд, в Москву, вам пришлось потратить изрядное количество времени. А вот времени, для того, чтобы вовремя все обсудить у нас и не было. Нам требовалось укрепить реальный союз рабочих и крестьян не на словах, а на новой экономической основе. Продразвёрстка, проводившаяся в условиях «военного коммунизма» и гражданской войны, была вынужденной мерой, но она легла тяжким грузом на плечи крестьянства. Поясню – в конце прошлого года руководство партии и государство осознало, что гражданская война уже заканчивается, но в наших силах было ускорить ее конец. И вот этим ускорением и стал декрет «О замене разверстки натуральным налогом». Крестьянство и в годы империалистической войны, и в гражданскую, понесло огромные потери – и людские, и материальные. Необходимость перехода от продразвёрстки к продналогу диктуется тем, что нужно всемерно облегчить положение трудящегося крестьянства и создать условия для подъёма сельского хозяйства и всего народного хозяйства. Мы часто повторяем, что крестьянство – это мелкобуржуазный класс, привязанный к своей земле, к своему дому. И это так, товарищи. Но давайте посмотрим на «мелкобуржуазность» крестьянства с другой стороны. Да, крестьянство – это мелкая буржуазия, но это наши братья, трудящиеся. Перестроить крестьян, перевести их с «мелкобуржуазных» позиций на пролетарские – это задача не одного дня, и даже не одного года. Но наша задача состоит еще и в том, чтобы совершить переворот в сознании крестьянства. Нам необходимо, чтобы он перешел от индивидуального хозяйства к коллективному. Укрепление союза рабочего класса с крестьянством на экономической основе обеспечит успешное строительство социализма.

Ленин именно говорил, а не выступал. Он позволял себе проходить вдоль рампы, иногда засовывать руки в карманы брюк, браться за вырезы жилета. И говорил он без пафоса, без надрыва, чем страдают иные ораторы. В нем не было монументальности, как в Троцком, ни сознания собственного величия, как в некоторых из членов Политбюро, но от этого речь казалась еще роднее, еще доступнее. Та «картавость», что прорывалась в разговоре Владимира Ильича куда-то ушла, а легкое грассирование лишь добавляло обаяния его голосу, делало его речь еще более убедительной. Кажется, перед тобой не глава государства, обладающий чудовищной властью, а старый друг, приехавший пообщаться.

И я, пытающийся изо всех сил быть отстраненным (я что, Ленина не видел? Да я с ним даже чай пил!) кажется, раскрыл рот и слушал, норовя вобрать в себя каждое слово.

Владимир Ильич вел разговор дальше, но теперь, в некоторых местах, он подпускал в голос немного «металла»:

– Сегодня уже немало сказано о предательстве интересов социализма. Но разве нэп является предательством интересов социалистического государства? Нет, не является. Большевики не допустят, чтобы политическая власть ушла из наших рук. В распоряжении государства останутся «командные высоты социализма»  - крупные предприятия, железнодорожный транспорт и недра. Земля тоже не будет отдана в частные руки. Мы сохраняем государственную монополию во внешней торговле. Одной из первейших задач новой экономической политики станет кооперация, как фактор социалистической экономики.

Надо ли говорить, что после выступления Ленина делегаты единогласно одобрили декрет «О замене продразверстки продналогом», да еще и какую-то резолюцию? Нет, название я слышал, но пропустил мимо ушей, да и какая разница, если сам Ленин предлагает[2]?

За выступлениями не заметили, как наступил обеденный перерыв и делегаты съезда повалили в фойе, где были развернуты столы с горячим чаем и бутербродами. Тут тебе и сыр, и колбаса, и черная икра. Но знающие люди подсказали, что можно спуститься в подвал, где имеется столовая, а там можно перекусить чем-нибудь посущественнее.