Джек и Фасолька - Эд Макбейн

Я считал, что Санни Мак-Кинни убежала из-за собственного одиночества и страха, и задумался, много ли времени Вероника радовалась, пока Санни была ребенком, потом маленькой девочкой, потом подростком, пока не потеряла ее в мире более просторном, чем ранчо в четыре тысячи акров. Ирония судьбы в том, что мы растим их, чтобы потерять. Мы учим их летать и страдаем, когда они улетают из гнезда. Повезло тем родителям, у кого ребенок своевременно научился быть самостоятельным. Я считаю, что был как раз на пути к тому, чтобы стать удачливым родителем. Но кроме этого, я был человеком со своими собственными чувствами, в большинстве своем противоречивыми, и, конечно, огорчился, что не увижу Джоанну на этой неделе. Я досадовал, что ей понадобилось предпослать своей просьбе ласковое «папочка», я ведь не ребенок.

Она тоже больше не была ребенком.

Я открыл для самого себя, что она была на грани превращения в независимую молодую женщину. Она дала понять мне, что у нее есть право решать, как проводить этот уик-энд, нисколько не заботясь о юридических тонкостях. Сопоставляя свои четырнадцать лет и всю вселенную, она убеждала меня, что мы еще много времени будем проводить вместе. Мне показалось, что, вероятно, первый раз в жизни я видел ее. Возможно, до нынешнего момента я на нее только смотрел.

— …на Круг сегодня, чтобы купить новые туфли, — говорила она, — потому что зеленые атласные, которые я носила в прошлом году, стали совсем старыми.

Я колебался какое-то мгновение, а потом сказал:

— Джоанна, я должен кое-что сказать тебе.

— Конечно, папа, а что?

Я глубоко вздохнул.

— Мы больше не встречаемся с Дейл.

Гробовое молчание на линии.

— Гм, — сказала Джоанна.

Молчание продолжалось.

— Очень жаль это слышать, папа, — сказала она наконец. — Я знаю, она много значила для тебя. — Опять молчание, и затем: — Папа, я правда должна идти, мы хотим попасть на Круг до закрытия магазинов. Я очень тебя люблю, папа, и огромное спасибо, ты не знаешь, как это важно для меня.

— Я тоже тебя люблю, детка.

— Ты уверен, что все хорошо?

— Уверен.

— Я расскажу тебе обо всем в понедельник, ладно?

— Желаю хорошо провести время, детка.

— Пока, папа, — сказала она.

Я положил трубку и несколько мгновений сидел, глядя на телефон. Конечно, я должен был позвонить Веронике, но не говорить ей, что мои планы на уик-энд изменились и теперь я был свободен. У меня был большой соблазн пригласить ее на прогулку в последнюю минуту, потому что девушка, которую я пригласил вначале, отказалась.

Я позвонил, чтобы сообщить ей последние сведения по делу о земле, которую собирался купить ее сын. Ее голос стал холодным и чужим, когда она поняла, кто звонит. Она терпеливо слушала, пока я объяснял ей, что дочь Берилла подписала отказ. Я спросил, сможет ли она прийти в контору в понедельник утром подписать бумаги и нотариально заверить подпись. Она заглянула в календарь, и мы договорились на десять часов утра. Она вежливо поблагодарила меня за звонок и положила трубку.

Я обедал в одиночестве.

Перед едой я выпил два мартини, а за обедом полбутылки красного вина и сидел, потягивая коньяк и читая газету. Было всего восемь часов, я был одет, но мне некуда было идти. В Калузе две ежедневных газеты — «Геральд трибюн» утром и «Джорнал» после обеда. Обе они принадлежат одному и тому же владельцу, и точка зрения передовицы была одна и та же.

Фактически, кроме юмористических полос, они были точной копией одна другой. Возможно, именно поэтому владелец оставил себе дневной выпуск газеты, а утреннюю продал «Нью-Йорк таймс». После этого газета не очень изменилась, за исключением того, что теперь в ней помещали книжное обозрение, публиковавшееся раньше в «Таймс». Это означало, что многие (включая и моего компаньона Фрэнка) могли, как в «Нью-Йорк таймс», публиковать литературно-критические статьи. Я перескочил через книжное обозрение, прочитал рекламу кинофильмов и затем обратился к заметке, озаглавленной «Официальное сообщение об арестах».

«Окружные органы правопорядка Калузы сообщают о следующих арестах, произведенных в среду и в четверг», — так начиналась статья, и далее шло перечисление имен, возрастов, адресов мужчин и женщин, которые обвинялись в различных преступлениях, таких, как мелкая карманная кража, кража собственности, крупное воровство, хранение марихуаны, побои сотрудников полиции, хранение кокаина, опять крупное воровство, снова хранение марихуаны… и снова… и снова…

Калуза превращалась в маленький деловой город.

Я вышел из ресторана в половине девятого, и, когда вернулся домой, было уже темно. Еще на полпути от улицы я заметил в своей подъездной аллее красный «порше». Санни, подумал я и вспомнил, что она сказала при нашей первой встрече: «Мистер, я злобная, как дикий тигр». Видимо, прийти сюда, вместо того чтобы пойти домой к матери, было проявлением ее злобы. Потом меня осенило, что на «порше» могла приехать Вероника. Может быть, Санни в конце концов вернулась домой, и, может быть, Вероника сейчас здесь, чтобы сообщить мне хорошие новости. Я поставил «гайа» за «порше», вошел в дом через кухонную дверь и включил свет в доме и в бассейне. Потом открыл раздвижную дверь и вышел на террасу, намереваясь приветствовать или леди, или тигра.

Это была Санни, и она снова была в моем бассейне.

Но на этот раз она не была нагой. Она была одета в фиолетовое платье, которое расплылось вокруг нее как чернильное облако.

Но она не плавала.

Она лежала на дне бассейна лицом вверх.

Два полицейских водолаза с аквалангами, в масках и скафандрах спустились за телом. Не думаю, что скафандры были необходимы, так как термометр показывал температуру воды восемьдесят восемь градусов. Но вероятно, департамент полиции Калузы имеет собственный свод правил относительно одежды водолазов при извлечении мертвой двадцатитрехлетней девушки со дна плавательного бассейна.

За операцией наблюдал капитан Хопер.

Водолазы подняли Санни на поверхность, поднесли к лесенке на мелком конце бассейна и осторожно положили на черепицу террасы. Фиолетовое платье прилипло к ней. У нее во лбу было отверстие и еще одно в левой щеке, сквозь которое виднелись осколки кости.

— Убита первым выстрелом, — сказал наконец Хопер и взглянул на меня. — Когда, вы сказали, вы нашли ее?

— Как раз перед тем, как позвонить в полицию, — ответил я. — Примерно без пятнадцати девять.

— И вы говорите, что до этого обедали вне дома?

— Да.

— Кто был с вами?

— Я был один.

— И вы вернулись сюда…

— Да.

— …включили свет в бассейне…

— Да.

— …и обнаружили тело.

— Да.

— Почему вы включили свет в бассейне?

— Я увидел «порше» и решил, что кто-то может быть на террасе.

— Вы подумали, что на террасе может быть девушка?

— Или ее мать. Я подумал, что это может быть и ее мать.

— Почему вы так подумали?

— Я знаком с ее матерью.

— Вы знакомы и с девушкой?

— Да, сэр, знаком.

— Хорошенькая девушка, — сказал он, разглядывая ее сверху. Он снова поднял глаза на меня. — Кто-нибудь еще был здесь, когда вы приехали?

— Нет.

— Вы кого-нибудь видели?

— Нет.

— Просто включили свет и увидели девушку, так?

На террасу вышел Блум.

— Я только что позвонил матери, — сказал он. — Она приедет, как только сможет добраться. Ни одной машины нет на ранчо, она постарается найти какой-нибудь транспорт.

— Нет на ранчо? — переспросил Хопер. — Что вы имеете в виду? Украли?

— Нет, сэр, — объяснил Блум, — это просто означает, что ими пользуются те, кто работает у нее.

— Почему вы не предложили послать за ней машину?

— Это была бы двойная дорога, туда и обратно. Я думаю, нам следует ждать ее здесь довольно скоро.

— Как хорошо вы знакомы с матерью? — спросил меня Хопер.

— Можно сказать, мы хорошие друзья.

— Можно сказать, — уставился на меня Хопер. — Как хорошо вы знали дочь? С ней вы тоже были хорошими друзьями?

— Я бы так не сказал. Я был знаком с ней очень поверхностно.

— Не так, как с матерью, мать вы знали лучше, чем поверхностно, так?

— Да, сэр.

— Здесь М. Э., — сказал Блум.

Медицинский эксперт в рубашке с короткими рукавами с ярким гавайским рисунком выглядел странно на фоне сотрудников полиции, одетых либо в форму, либо в деловой костюм. Это был коротышка с очень красным лицом, которое резко контрастировало с зелено-желтыми тонами его рубашки, что делало его похожим на неоновую вывеску. Он коротко кивнул.

— Капитан… — И наклонился над телом.

— Ясно видно, что ее принесли сюда и утопили, — сказал Хопер. — У нее на лице огнестрельные раны.

— Так, посмотрим, — сказал М. Э.

— Я видел достаточно огнестрельных ран, чтобы распознать их, — сказал Хопер.