Клуб желаний - Ким Стрикленд

Молчание.

Теперь уже Клаудия вглядывалась им в глаза. Куда катится этот мир, думала она, если детям больше не разрешают носить в школу циркули? Старый добрый инструмент для рисования окружностей угодил под запрет наравне с оружием и наркотиками. Выносить циркули из кабинета математики строго запрещалось. До чего сузилась окружность нашей нравственности.

Удивительно еще, что педсовет заодно не предложил переименовать и саму мат. лабораторию, — очень уж напоминает «мат», а поди догадайся, к чему это может привести. Хотя, по правде говоря, название мат. лаборатория совершенно идиотское. Не поджаривают же они там косинусы на бунзеновских горелках.

Двадцать пять пар глаз не открыли ей ровным счетом ничего. Никто не стукнул на владельца. Клаудия вздохнула.

— Я это забираю.

Она прошла в конец класса и подняла циркуль.

— Политика абсолютной нетерпимости и все такое. — Клаудия указала на острый кончик, собираясь высказаться в том смысле, что все это смешно. Но тут палец коснулся циркуля, и она резко отдернула руку — на пальце появилось ярко-красное пятнышко крови. «Будем надеяться, никто не заметил».

Клаудия обошла стол, открыла нижний ящик и бросила циркуль в сумку, сделав мысленную отметку: не забыть попозже занести его в мат. лабораторию. Черкануть себе памятку не хотелось даже пробовать.

Задвигая ящик, Клаудия быстренько облизнула палец, затем вернулась на прежнее место, снова уселась на стол, скрестила ноги, снова уложила на колени «Антологию» и постаралась не обращать внимания на вкус крови во рту.

— Приемная доктора Сили, — радостно пропела Мара в трубку, хотя радости не испытывала. В последнее время такое с ней случалось чаще и чаще. А началось все в конце прошлой недели — ее голос стал позволять себе слишком много вольностей. Некоторые предложения звенели веселой песенкой — по телефону особенно заметно. — Понедельник и среда с восьми до пяти, вторник и четверг с девяти до семи. — На Марин слух, звучало как детский стишок. — Пятница — с семи до полудня.

Полу-у-дня. Мара залилась, как хороший дверной звонок. Да что с ней такое?

Слава богу, дама на том конце провода сочла это милым. Старушка, похоже, сильно впечатлилась Мариной жизнерадостностью:

— Мне еще не доводилось говорить с такими регистраторами! Обычно они такие грубиянки!

Мара хотела объяснить, что она не регистратор, но это вышло бы грубо, — к тому же она наверняка пропела бы это в своей новой манере, которая только вызывала приступы болтливости у бабули. Сейчас старушка объясняла, что у нее неладно с деснами и как именно неладно, а Мара молча внимала, не доверяя собственному голосу и не решаясь открыть рот. Дама хотела записаться на эту неделю — вторую неделю марта, — и Мара чуть не расхохоталась. Но это тоже было бы грубо.

— До тринадцатого апреля у нас все забито, — сказала она.

Трубка надолго замолчала.

— Тогда запишите меня на тринадцатое апреля. У вас такой милый голос. А у нас в Фонде так рекомендовали доктора Сили… Уверена, он мне понравится.

Вот будет любопытно взглянуть на выражение ее лица, когда она встретится с доктором Сили. Впрочем, старушки его обожают, особенно престарелые тетки из Женского фонда. Необъяснимо, но факт: дантист д-р Сили — любимчик чикагских светских дам в возрасте. Чем только он их притягивает? Кабинет, прямо скажем, так себе и расположен не бог весть в каком районе. Должно быть, привередливым старухам странным образом по нраву полное отсутствие индивидуальности и холодность доктора Сили. Возможно, он им напоминает богатеев-мужей. Нынешних или бывших. А скорее всего, им просто нравится, как доктор Сили сплетничает — будто вовсе и не сплетничает. «Как поживает Энн Батиста?» — «Прекрасно, а что?» — «Да так, ничего. Просто я очень переживал за нее. А как же, ведь после развода у нее ничего не осталось». И глаза пациентки загорались огнем. «Да что вы говорите? Совершенно ничего не осталось после развода? Я так и знала, новый „Мерседес“ — это ширма!»

Мара переложила телефон в другую руку и записала данные бабули. Можно бы прямо сейчас завести карточку, чтоб не возиться, когда пациентка придет, но Мара проголодалась. Она полезла в стол, чтоб чем-нибудь подкрепиться, и замерла над раскрытым ящиком. Все вроде так — да не так, будто кто-то здесь рылся. Небось доктор Сили совал свой нос, подумала Мара и вытащила пакетик инжира. Хоть не отчитал за то, что она держит в столе съестное, и на том спасибо. Струхнул, должно быть, что придет ее муж и наподдаст как следует, подобьет оба глаза ему

Целлофановый пакетик от инжира шелестел, перекрывая успокаивающие звуки «Лайт-радио». Мара подпевала: «Ты ветер под моим крылом». Терпеть не могла эту песню, но и поделать с собой ничего не могла. Хрустя семечками инжира, подкатилась на стуле к шкафу у стены за пачкой новых карточек. И здесь тоже кто-то покопался — будто искал что-то, а потом запихал все назад, но как попало.

«Что он искал-то? Мог бы уж и запомнить, где у меня что лежит».

Мара перестала жевать. Книги. В столе лежали две книжки по колдовству! Викканские заговоры — «Повседневная магия для обычных людей» и «Викка, основные принципы». Мара открыла средний ящик, тот, который она могла запирать, но никогда себя этим не утруждала. Книги были на месте. В этот ящик явно вообще не заглядывали. Что бы доктор Сили ни искал, похоже, он нашел это прежде, чем добрался до ящика с книгами. Мара сунула в рот еще одну инжирину.

— Знал ли ты, что ты герой мо-о-ой!

Да что на нее такое нашло? Ненавидит эту песню, а все поет да поет! Мара выключила радио. Брр.

Песня по-прежнему крутилась в голове. И она ее напевала. Не могла остановиться. Не могла перестать петь.

— Хочу, чтоб ты знала, мне правда известна.

Черт, черт! Мара с трудом проглотила последний кусочек инжира, подняла трубку и набрала номер Клаудии.

Как только урок закончился и ученики вышли из класса, Клаудия устроилась за столом с ручкой и листом бумаги и попробовала написать собственное имя. Не вышло. Несмотря на все ее старания, нужные буквы не выводились. Клаудия попробовала другие слова — с тем же успехом. Перед ней лежал тетрадный листок, покрытый неразборчивыми каракулями, черточками и точками.

У нее не получается писать! Что ж теперь делать? Она перебрала в уме все — от артрита до болезни Альцгеймера, все известные ей недуги, вследствие которых тело начинает само себя разрушать и отказывается выполнять простейшие движения. Но ведь только нынче утром она преспокойно печатала на компьютере, когда проверяла почту, и в учительской благополучно донесла чашку с кофе до стола, не разлила, не опрокинула. И перед уроком завязывала шнурки на туфлях. А писать не может. Что ж такое стряслось с ее руками?

Клаудия облокотилась на стол, подперла подбородок ладонями. Сняла очки, потерла переносицу и принялась рассеянно грызть дужку. Но как только сообразила, что делает, тут же вытащила дужку изо рта. Только этого не хватало! Еще одна нервная привычка.

Нужно срочно поговорить с кем-нибудь из Клуба. С Линдси или с Гейл. Да, но из класса по мобильному не позвонишь, а к воротам некогда — скоро второй урок. Можно попробовать запереть дверь, но с ее везением кто-нибудь непременно явится — Эйприл или медсестра Марион, а то и сам директор Питерсон — и застукает ее за нарушением школьной дисциплины.

Да и чем поможет разговор с подругами? Две недели назад Клаудия поделилась с Линдси. «Мне кажется, — сказала она тогда, — что я нашла подкидыша благодаря своему желанию». А та лишь отмахнулась. Потрясающая способность перекраивать реальность под собственную точку зрения! Если сама начала худеть и задница стала уменьшаться с каждым днем — это сбылось желание, а если Клаудия нашла младенца (немедленно, как и пожелала) — это всего-навсего забавное совпадение.

— Такое случается сплошь и рядом, Клод. При чем тут твое желание? Мы же загадали, чтоб ты забеременела, а не натыкалась на готовых младенцев, которые валяются где попало.

— Он не валялся где попало. Я нашла его в моей школе, в туалете на этаже, где мой класс…

— Не думаю, дорогая…

— Я знаю, что ты не думаешь! А вдруг боги понимают наши желания… буквально? Может, обращаясь к ним, надо выражаться как можно точнее?

Но Линдси уперлась рогом, и Клаудия позвонила Гейл. Эту убеждать не пришлось, она перебила Клаудию на полуслове:

— По-моему, беда с Эндрю приключилась из-за нас. Из-за нашего… из-за моего желания!

Клаудия хотела найти единомышленника, который разделил бы ее опасения, что с исполнением желаний что-то не так, а теперь… теперь, когда Гейл оказалась на ее стороне, Клаудия многое отдала бы, чтобы разубедить подругу. Если Гейл решит, что дети пострадали из-за нее, это ее убьет. Клаудии хотелось ее успокоить — но каким образом? Как женщина, которая не верит в совпадения, которая убеждена, что на все имеются свои причины, сможет убедить Гейл, что Клуб не виноват в несчастье с Эндрю?