Вася Алексеев - Ф. Самойлов

Спорили долго. Шевцов разглагольствовал о молодой горячности, о том, что не следует поддаваться разыгравшимся страстям:

— У нас есть правительство, Временное правительство, созданное революцией, ему доверено решать дела государства. Если вы считаете, что надо возбудить эти вопросы, что ж, не станем возражать. Но давайте обратимся к Временному правительству. Оно, без сомнения, прислушается к нашему голосу и сделает всё, что возможно. В правительстве есть министры-социалисты, мы можем всецело положиться на них.

— Знаем этих социалистов. С буржуями за одним столом сидят, одну песню поют. Нет им доверия!

В комнате становилось шумно.

Скоринко горячо поддерживал Смородина. Зернов вскакивал со стула, топал ногами:

— Хватит, чего там говорить! Ввести шестичасовой день с завтрашнего дня! Отработал шесть часов — бросай инструмент и за ворота! Кто не пойдет, с тем, как со штрейкбрехером, короткий разговор. Таким — по загривку или гайкой угостить, враз поумнеют.

Шевцов поднимал руки, призывая к порядку, и тряс председательским колокольчиком. Он был теперь официальным председателем исполнительной комиссии, главой всей организации. «Вот тебе и деловод», — с удивлением подумал Скоринко.

Вообще с исполнительной комиссией получилось как-то странно. Она возникла точно сама собой. Кто ее выбирал? Большая часть районов тогда еще и своих представителей не успела прислать, а тех, кто был, хотя бы петергофцев — Скоринко с Зерновым, тоже не спросили — преподнесли готовое. Вот, мол-де, наши вожди: Шевцов — председатель, товарищ председателя — Дрязгов, казначей — Метелкин и еще Бурмистров, Цепков да Кузнецов. Два анархиста, эсер, меньшевик, один играющий во «внепартийность» и один мальчонка, который еще сам не всегда знает, чего хочет.

Теперь эти «вожди» произносили длинные речи, в которых осуждали «крайности» и расхваливали предложение Шевцова. В самом деле, мол, Временное правительство не зря только что создало министерство труда с социалистом Скобелевым во главе. Оно полномочно разрешить вопросы, которые нас волнуют. Обратимся же со своими просьбами, со своими нуждами к нему, и всё возможное будет сделано.

— Перед буржуйскими прихвостнями шапку ломать?

Все-таки большинство во Всерайонном совете поверило исполнительной комиссии. Решили писать министру.

Вскоре после того дня Шевцов составил послание — высокопарное и туманное. Там было много слов о свете надежд, о вековечных основах, на которых зиждется человечество, и довольно мало о том, чего требует рабочая молодежь. Дрязгов с Метелкиным и Бурмистровым понесли это послание Скобелеву, но господин министр не пожелал с ними разговаривать и даже к ним не вышел.

Когда обескураженные и смущенные делегаты вернулись из министерской приемной, представителей Петергофско-Нарвского района уже не было во Всерайонном совете. Они ушли в знак протеста против обращения к Временному правительству.

Ленинское слово

Сказать по правде, они тогда не придавали особого значения связям с Всерайонным советом. Время было бурное, наполненное событиями, в которых каждый ощущал поступь истории. Молодые рабочие участвовали в этих событиях вместе со всей многотысячной путиловской массой. Особенно памятным стал для путиловцев день 12 мая.

На 12 мая был назначен общезаводский митинг. Задумали его эсеры и меньшевики. Они чувствовали, как падает их влияние, видели, что рабочие начинают от них отворачиваться, и решили призвать на помощь «главные силы» своих партий. От эсеров должны были выступать на митинге министр земледелия Временного правительства Чернов и один из организаторов их партии Авксентьев, от меньшевиков — Грибков и Вайсберг. Надежды на них возлагались большие, но всё повернулось совсем не так, как рассчитывали эсеры и меньшевики. О предстоящем митинге путиловские большевики сообщили в Петроградский комитет.

— Давно мечтаем, чтобы к нам приехал Ленин. Вы обещали похлопотать. Сейчас момент подходящий.

Когда Иван Генслер на заводском автомобиле приехал в ПК, ему сказали, что Владимир Ильич уже ждет представителя завода. И в самом деле Ильич сразу отправился вместе с ним.

А на заводе уже шел митинг. Больше двадцати тысяч рабочих заполнили огромный двор у прокатных мастерских. Узнали о митинге и на Путиловской верфи. Оттуда тоже пришло много рабочих. Вася Алексеев видел с трибуны, как люди облепили стоявшие во дворе вагоны и платформы. Молодые рабочие взобрались на выступы и крыши ближних зданий. Особенно много ребят было на крыше старой конторы. С ними Вася поддерживал «зрительную связь». Так уж было у них заведено. Ребята слушали ораторов и поглядывали на Васю. Он им перед митингом сказал:

— За кепкой моей следите. Как нахлобучу ее на глаза, так и устраивайте концерт…

Первым выступал Чернов. Он старался убедить рабочих, что Временное правительство денно и нощно печется о них, и требовал, чтобы путиловцы отливали больше пушек для фронта.

Собравшиеся угрюмо молчали. А Чернов между тем начал атаку против большевиков. Он вспомнил сказку о рыбаке и рыбке и стал уверять, что рабочие под влиянием большевиков ведут себя так, как старуха из этой сказки, — мол, чем больше Временное правительство старается для них, тем больше они требуют от него.

Тут уж собравшиеся не выдержали, раздались многочисленные выкрики:

— Довольно нас сказками кормить!

— Скажи лучше, когда войну кончите?!

— Когда землю дадите крестьянам?!

Вася Алексеев нахлобучил кепку, и ребята, сидевшие на крыше, сразу приняли сигнал. Они завели известную песню:

Ночь пройдет — настанет утро,Пройдет утро — будет день…

Песня не отличалась глубоким содержанием, зато имела другое бесспорное достоинство: ее можно было петь без конца.

Шум всё нарастал, выкрики становились всё резче, и Чернов, потеряв самоуверенность, скомкал свою речь. Несколько эсеров подхватили его под руки, окружили и повели сквозь совсем недоброжелательно настроенную толпу…

Ленин приехал после выступления Чернова. Представители заводского комитета встречали его у ворот, а по двору уже разнеслась весть о том, что на заводе Владимир Ильич. Многотысячная масса людей всколыхнулась. Всем хотелось увидеть Ленина. Не только ребята, но и пожилые рабочие полезли на деревья, на крыши. Навес над входом в заводский комитет даже обвалился под тяжестью взобравшихся на него людей. Рабочие всё теснее окружали трибуну. Радостные приветственные возгласы неслись над огромной площадью.

Ленин не слышал выступления Чернова, но первые же слова Ильича разбивали вдребезги все доводы эсеровского лидера. Ленин говорил о политике соглашателей, идущей вразрез с интересами народа. Ленин говорил об империалистическом характере войны, он говорил о том, что было важнее всего, что глубоко волновало рабочих. Мир! Земля! Власть Советам! За это Владимир Ильич призывал бороться.

Он говорил просто, и каждое слово доходило до десятков тысяч людей. Он говорил так, что всё сказанное до него эсеровским министром казалось водой, пробежавшей под ногами. А слова Ленина захватывали и зажигали, в сердцах людей закипала жажда борьбы.

Ленин кончил речь, и снова радостно, взволнованно загудела площадь. Не было конца приветственным крикам. С трибуны пытался говорить меньшевик Грибков, но его и слушать не хотели. Рабочие огромной толпой двинулись к воротам, провожая Владимира Ильича.

— Да здравствует Ленин! — неслось над двором.

Солдат Судаков из шрапнельной мастерской поднялся на трибуну, оттесняя меньшевистского оратора. Перед тысячами людей он снял со своей груди георгиевские кресты и медали, полученные на фронте:

— Эти награды, что я заработал кровью, отдаю на ленинскую «Правду»!

Солдат на митинге было много. «Георгии» посыпались в шапку, подставленную молодым рабочим. Некоторые снимали с себя нательные кресты и тоже бросали туда:

— Пригодятся на нашу газету!

Старый рабочий Белоусов, которого эсеры незадолго перед тем уговорили вступить в их организацию, вечером пришел в помещение трактира «Марьина роща» (там заставские эсеры устроили свой штаб):

— Вы меня, старика, обманом завлекли сюда, а Ленин меня просветил. Вы обманываете народ. Ноги больше моей у вас не будет.

И среди молодых рабочих не было других разговоров, кроме как о речи Ленина. Она взволновала всех. Немало ребят, шедших до того за эсерами, меньшевиками или анархистами, говорили Васе Алексееву:

— Правда, выходит, ваша. Теперь мы видим.

Те, кому не удалось быть на митинге, жадно расспрашивали товарищей. Они хотели, чтобы им повторили каждое ленинское слово, и сокрушались, что не слышали сами, своими ушами. Был среди этих ребят и Ваня Скоринко.