Колымские тетради - Варлам Шаламов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Замшелого камня на свежем изломе[68]
Замшелого камня на свежем изломеСверкнувшая вдруг белизна…Пылает заката сухая солома,Ручей откровенен до дна.
И дыбятся горы, и кажется страннымЖурчанье подземных ключейИ то, что не все здесь живет безымянным,Что имя имеет ручей.
Что он занесен на столичные карты,Что кто-то пораньше, чем я,Склонялся здесь в авторском неком азартеНад черным узором ручья.
И что узловатые, желтые горыСлезили глаза и ему,И с ними он вел, как и я, разговорыПро горную Колыму.
Хочу я света и покоя
Хочу я света и покоя,Я сам не знаю, почемуГудки так судорожно воютИ разрезают полутьму.
Как будто, чтобы резать тучи,Кроить на части облака,Нет силы более могучей,Чем сила хриплого гудка.
И я спешу, и лезу в люди,Косноязыча второпях,Твержу, что нынче дня не будет,Что дело вовсе не в гудках…
Ты не срисовывай картинок
Ты не срисовывай картинок,Деталей и так далее.Ведь эта битва — поединок,А вовсе не баталия.
И ты не часть чужого плана,Большой войны таинственной.Пусть заурядного романаТы сам герой единственный.
Ты не останешься в ответеЗа все те ухищрения,С какими легче жить на свете,Да, легче, без сомнения…
Да, он оглох от громких споров
Да, он оглох от громких споровС людьми и выбежал сюда,Чтобы от этих разговоровНе оставалось и следа.
И роща кинулась навстречу,Сквозь синий вечер напролом,И ветви бросила на плечи,Напоминая о былом.
И судьбы встали слишком близкоДруг к другу, время хороня,И было слишком много рискаВ употреблении огня.
Воображенье — вооруженье
Воображенье — вооруженье,И жить нам кажется легко,Когда скала придет в движеньеИ уберется далеко.
И у цветов найдется запах,И птицы песни запоют,И мимо нас на задних лапахМедведи медные пройдут.
Нам время наше грозам
Нам время наше грозамНапрасно угрожало,Душило нас морозамиИ в погребе держало.
Дождливо было, холодно,И вдруг — такое лето, —Хоть оба мы — немолодыИ песня наша спета.
Что пелась за тюремнымиЗатворами-замками,Бессильными и гневнымиУпрямыми стихами,
Что творчества изустногоБыла былиной новой,Невольничьего, грустного,Закованного слова.
И песни этой искренность,Пропетой полным голосом,Серебряными искрамиПронизывает волосы…
Не только актом дарственным
Не только актом дарственнымРасщедрившейся сказкиТы проступаешь явственно,Как кровь через повязку.
И боль суровой кароюОпять ко мне вернулась,Затем, что рана стараяЕще не затянулась.
Пока еще мы молодыДушою и годами,Мы лечим раны холодом,Метелями и льдами.
Но, видно, в годы зрелыеНе будет облегченьяОт слишком устарелогоТаежного леченья.
И смело ночью звездною,Развеяв все туманы,Мы лечим эту грозную,Мучительную рану
Повязкой безыскусственной,Пропитанной простою,Горячей и сочувственнойДушевной теплотою.
Мы имя важное скрываем
Мы имя важное скрываем,Чужою кличкою зовемТу, что мы лучше жизни знаем,Чью песню с юности поем.
И от неназванного словаОстрее грусть, больнее боль,Когда мы явственно готовыЗаветный выкрикнуть пароль.
Что за подпольщина такая?Зачем уклончивее взорУ наступающего мая,Вступающего в заговор?
Что охватил листву предместья,Камней дорожных немоту.И я и ты мы с лесом вместеПережидаем темноту.
И в напряженное безмолвье,В предгрозовую духотуУсловный знак ярчайших молнийВнезапно кинут в высоту.
И в этом новом освещенье,Пока гроза недалеко,Мы забываем запрещеньяИ выдаем себя легко.
Есть мир. По миру бродит слово
Есть мир. По миру бродит слово,Не различая у людейНи малого и ни большогоВ масштабах действий и идей.
Оно готово все на картуПоставить из-за пустяка,Оно в своем слепом азартеЛегко дорвется до греха.
И, меря все единой мерой.На свой изломанный аршин,Не хочет жертвовать пещеройДля одиночества вершин.
Прочь уходи с моего пути!
Прочь уходи с моего пути!Мне не нужна опора.Я и один могу добрестиУзкой тропинкой в горы.
Дикие розы в горах цветутВ яркости небывалой.Каждая сопка кажется тутБудто от крови — алой.
Только лишь я разобрать могуКровь это или розы?Лед ли блестит на плотном снегуИли людские слезы?
Видишь — песок у меня в горсти?Это — песок дорожный,Не удивляйся и не грусти —Все сожаленья ложны.
Ветер похода щекочет грудь,Сердцу до боли тесно.Залит луной одинокий путь,Мне хорошо известный.
Все стены словно из стекла
Все стены словно из стекла,Секретов нет в любой квартире,И я гляжу из-за углаНа все, что делается в мире.
Людского сердца кривизнуЯ нынче вымерю лекаломИ до рассвета не уснуВ моем унынье небывалом.
И вижу я, что честь и ложьВступили вновь в единоборство.И в спину чести всажен нож,И странно мне ее упорство.
Упасть бы наземь ей давно.Тогда сказали б с одобреньем: —Вот что наделало вино, —И отвернулись бы с презреньем.
С тобой встречаемся в дожде
С тобой встречаемся в дожде,В какой-то буре, в реве, в громе,И кажется, что мы нигдеИначе не были б знакомы.
Нам солнца, видно, и не ждать.Нас не смутишь грозой нимало.И вспышки молний — благодать,Когда нам света не хватало.
Ты услышишь в птичьем гаме
Ты услышишь в птичьем гамеВ этот светлый, легкий час,Что земля с ее снегамиРасступилась под ногами,Но сдержала все же нас.
Суть бессилия мороза,Очевидно, только в том,Что мороз не может слезыОбъявить житейской прозойВ рассужденьях о былом.
Даже времени бессильеПодтверждается сейчасТем, что крепнут наши крылья,Не раздавленные былью,Вырастая во сто раз.
А бессилие пространстваНе полетами ракет —Измеряют постоянством,Несмотря на годы странствий,Без надежд и без побед.
Это — власть и сила слова,Оброненного тайком.Это слово — свет былого,Зажигающийся сноваПеред жизнью и стихом.
Это слово — песни сколок —Той, что пелась наугад,Не достав до книжных полок,Пелась в лиственницах голых,Шелестя, как листопад.
Заглушенная поземкой,Песня, петая негромко,У созвездий на глазахВ разрывающих потемкиОслепительных слезах.
Мы с ним давно, давно знакомы
