Золотая Кастилия (сборник) - Густав Эмар

— Я вижу, что вам надо уступить. Служите мне хорошенько, и я награжу вас так щедро, что даже испанский король не мог бы сделать больше.

— Решено, я рискну. Теперь скажите мне, каких услуг вы требуете от меня?

— Я хочу, чтобы вы помогли мне захватить врасплох остров Черепахи, на котором вы долго жили и с которым вы, кажется, сохранили связи.

— Не вижу в этом ничего приятного, и, прежде всего, позвольте одно замечание.

— Какое?

— Я не могу ручаться вам за успех этого смелого предприятия.

— Это замечание справедливо, но будьте спокойны: даже если остров хорошо защищен, он будет еще лучше атакован.

— В этом я убежден… Но что дальше?

— Я вам скажу после, когда придет время, сеньор, а теперь мы должны заняться другими делами.

— Как вам угодно.

— Теперь, как я уже имел честь сказать вам вначале, я знаю, что вы человек очень хитрый и способный проскользнуть, как змея, между пальцев без малейшего зазрения совести. Так как я хочу избежать этой возможности, сделайте мне одолжение, отправляйтесь сейчас же на мой люгер.

— Пленником? — с досадой осведомился испанец.

— Нет, не пленником, любезный дон Антонио, а как заложник, с которым будут обращаться со всем вниманием, совместимым с нашей общей безопасностью.

— Но слово дворянина…

— Годится между дворянами, это правда, но с такими негодяями, как вы нас называете, оно, по-моему, не имеет никакой цены. Даже вы, идальго старой Испании, считаете для себя возможным нарушать ваше слово без малейшего зазрения совести, когда вас побуждают к этому выгоды.

Дон Антонио потупил голову и ничего не ответил, в душе признавая, хотя не хотел этого выказывать, справедливость слов флибустьера. Тот с минуту наслаждался смущением испанца, потом три раза ударил по столу рукояткой ножа. Немедленно вошел работник капитана.

— Что вам нужно, Монбар?

— Скажи мне, мой храбрый товарищ, — обратился к нему авантюрист, — не видел ли ты краснокожего кариба, не бродит ли он вокруг этого дома?

— Монбар, краснокожий кариб спрашивал меня несколько минут назад, здесь ли вы. Я ответил утвердительно, но не хотел нарушать ваше приказание и не впустил его, несмотря на его просьбу.

— Очень хорошо. Человек этот не сказал, как его зовут?

— Напротив, он тотчас сказал, что его зовут Прыгун.

— Это тот человек, которого я и ждал; впусти его, пожалуйста. Он, должно быть, ждет у дверей. И сам приходи вместе с ним.

Работник вышел.

— Чего вы хотите от этого человека? — спросил испанец с беспокойством, которое не укрылось от проницательных глаз авантюриста.

— Этого индейца я назначу вам в караульные, — сказал Монбар.

— Стало быть, вы действительно хотите задержать меня?

— Безусловно, сеньор.

В эту минуту вошел работник вместе с карибом, который был одет в свой традиционный костюм, но воспользовался позволением Монбара, чтобы вооружиться с ног до головы.

— Прыгун и ты, друг мой, выслушайте хорошенько, что я вам скажу. Видите вы этого человека? — сказал флибустьер, указывал на испанца, все такого же бесстрастного.

— Видим, — ответили они.

— Встаньте по обе стороны от него, доставьте на люгер и отдайте моему матросу Мигелю Баску, приказав ему от моего имени не спускать глаз с этого человека. Если по пути к люгеру он попытается бежать, стреляйте в него без всякой пощады. Вы меня поняли?

— Поняли, — ответил работник, — положитесь на нас, мы ручаемся за него головой.

— Хорошо, полагаюсь на ваше слово… Милостивый государь, — прибавил флибустьер, обращаясь к дону Антонио, — прошу вас отправиться с этими людьми.

— Я повинуюсь силе.

— Да, я все понимаю. Но успокойтесь, ваш плен будет непродолжителен и не жесток. Я сдержу обещание, данное вам, если вы со своей стороны сдержите ваше. Ступайте же. До свидания!

Испанец ничего не ответил, встал между караульными и вышел вместе с ними.

XVI

Продажа невольников

Через минуту Монбар встал, надел плащ, который при входе бросил на стул, и хотел выйти из дома. На пороге двери он очутился лицом к лицу с капитаном Дрейком.

— А-а! Ты здесь, брат? — воскликнул Дрейк.

— Да, я завтракал.

— И правильно делал.

— Пойдешь со мной на продажу невольников?

— Нет, мне не нужны работники.

— И мне не нужны, но ты знаешь, что тотчас после продажи начнется набор.

— Да, правда! Дай мне только сказать несколько слов моему работнику, и я пойду с тобой.

— Твой работник вышел.

— Я же велел ему не выходить!

— Я дал ему поручение.

— А-а, тогда другое дело. Оба флибустьера ушли.

— Ты не спрашиваешь меня, какое поручение я дал твоему работнику, — заметил Монбар через несколько минут.

— А для чего мне спрашивать? Меня это не касается.

— Это касается тебя гораздо больше, чем ты думаешь, брат.

— Каким образом?

— Ты оказал гостеприимство одному незнакомцу, не так ли?

— Да. Но при чем здесь…

— Сейчас поймешь. Этот незнакомец, которого ты не знаешь… Ты ведь не знаешь его?

— Нет. Что мне за дело, кто он такой? В гостеприимстве отказывать нельзя.

— Это правда, но я узнал этого человека.

— Да? И кто же это?

— Ни больше ни меньше как испанский шпион.

— Вот тебе раз! — сказал капитан, остановившись.

— Что с тобой?

— Ничего, ничего! Я только пойду прострелю ему голову, если ты еще этого не сделал.

— Нет, брат, я убежден, что этот человек окажется нам очень полезен.

— Каким же образом?

— Можно умеючи извлечь выгоды даже из испанского шпиона. Пока что я отправил его с твоим работником и моим человеком на люгер, где его будут стеречь, так что он от нас не ускользнет.

— Полагаюсь на тебя… Благодарю тебя, брат, что ты избавил меня от этого негодяя.

Разговаривая таким образом, оба флибустьера дошли до того места, где происходила продажа работников.

Направо находился большой навес из досок, открытый и ветру, и дождю. Посреди этого навеса поставили стол для секретарей Компании, которые производили продажу и составляли контракты. Для губернатора было приготовлено кресло возле довольно высокого помоста, куда каждый работник или работница всходили поочередно для того, чтобы покупатели могли свободно их рассматривать. Эти несчастные, обманутые агентами Компании в Европе, заключали соглашения, последствий которых не понимали, и были убеждены, что по приезде в Америку, по истечении более или менее продолжительного срока, они получат свободу зарабатывать себе пропитание как захотят. Среди них находились также сыновья разорившихся родителей и кутилы, для которых труд был делом презренным и которые воображали, будто в Америке, стране золота, богатство свалится на них, как во сне.