i 561dfab95dcca859 - Admin

Перед тем как покинуть кофейню «У Акопа», Дмитрий Медведев вновь повторил, что Россия не оставит Абхазию, и, обращаясь к сидевшему рядом Сергею Багапшу, заметил: «Но они и сами должны стараться. Будете?» Абхазский президент как будто обиделся: «А мы и стараемся».

После кофейни Дмитрий Медведев и Сергей Багапш побывали в Абхазской госфилармонии и во второй русской школе, которые были восстановлены на российские инвестиции. У Мемориала славы погибшим в 1992–1993 гг. за свободу Абхазии Дмитрий Медведев вновь вспомнил о своем решении двухлетней давности: «Мы правильно действовали: и людей спасли, и не допустили кровавой бани здесь». Эту же мысль он повторил и во время посещения российской военной базы в Гудауте. Если бы не помощь российских военнослужащих, «многих из них (мирных граждан. – Ред.) просто не было бы в живых», сказал президент РФ. «Российские военные в Абхазии и Южной Осетии не дают экстремистским силам навязывать собственные подходы, сеять вражду и ненависть и проливать кровь», – добавил он{237}

.

Договорщик

Договор о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ-3), при всей его неоднозначности, смело можно считать самым значительным успехом Дмитрия Медведева на ниве внешней политики. Но не единственным.

Работа над заменой Договора о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений 1991 г., срок действия которого ограничивался 5 декабря 2009 г., началась 15 декабря 2008 г. в Москве на заседании российско-американской группы по стратегическому диалогу.

Администрация президента США Барака Обамы, откликаясь на российскую идею о переговорах, рассчитывала, во-первых, вдохнуть жизнь в Договор о нераспространении ядерного оружия, во-вторых, возобновить диалог с Москвой, практически прервавшийся в предшествующие годы. Когда Барак Обама и Дмитрий Медведев встречались летом 2009 г., по умолчанию предполагалось, что к моменту истечения СНВ-1 (5 декабря того же года) новый документ будет согласован. Однако переговоры о разоружении – специфическая материя, состоящая из множества взаимосвязанных военно-технических проблем. Каждая из сторон считала, что партнеру по переговорам успех нужнее. Москва полагала, что Обаме, который не может похвастаться достижениями во внешней политике, крайне необходимо предъявить конкретный результат. Тем более что проблематика ядерного разоружения напрямую связана с иранским вопросом, а это – главный приоритет. Вашингтон исходил из того, что России не под силу поддерживать арсеналы на нынешнем уровне, они все равно будут сокращаться, так что Москве выгоднее делать это на обоюдной основе.

Американские неоконсерваторы вообще не видели смысла в подобном договоре. По их логике, после советского коллапса Россия не способна перегнать Америку в военном отношении. А значит, соглашения, ограничивающие свободу действий США, не нужны{238}

.

Как бы то ни было, после телефонного разговора, состоявшегося 27 января 2010 г., Дмитрий Медведев и Барак Обама заявили, что переговоры «почти завершены». По словам российского президента, «95% вопросов в новом договоре были согласованы». В ходе январских консультаций сторонам удалось найти развязки по обмену телеметрическими данными и числу носителей, и главной проблемой оставалось отражение в новом договоре темы ПРО, на чем настаивала Москва.

Косвенным подтверждением этого стали заявления Дмитрия Медведева 24 января, подчеркнувшего: «Мы эту тему будем поднимать обязательно, потому что это лукавство – говорить по стратегическим ядерным силам без ПРО». Но стороны все равно демонстрировали оптимизм. По завершении двусторонних переговоров с госсекретарем США Хиллари Клинтон Сергей Лавров сообщил, что российская и американская делегации возобновят переговоры в Женеве с 1 февраля. «Мы рассчитываем, что они буквально в течение нескольких недель работу завершат», – сказал он, отметив, что «предстоит еще техническая, юридическая и лингвистическая чистка» уже согласованных статей договора{239}

.

26 марта после очередной телефонной беседы президентов обеих стран было объявлено, что договор будет подписан 8 апреля{240}

.

Москва и Вашингтон продумали систему взаимного контроля. Чтобы никто из сторон не вздумал устанавливать противоракеты под видом МБР, наступательные вооружения будут маркироваться специальными опознавательными знаками. По ним легко можно будет отличить ракеты в ядерном оснащении от неядерных аналогов. В частности, согласно договору, на каждую пусковую установку будет нанесен номер, по которому станет возможным отслеживать весь ее жизненный цикл. Но даже столь непринципиальный вопрос, как маркировка, вызвал ожесточенные споры переговорщиков. Они не могли решить, куда именно наносить опознавательные знаки. США были заинтересованы в том, чтобы российские мобильные пусковые установки «Тополь» маркировались таким образом, чтобы их можно было легко отслеживать со спутника. Однако российская сторона, считающая наличие у себя «Тополей» конкурентным преимуществом (на вооружении США нет мобильных наземных МБР), потребовала, чтобы маркировка наносилась на борт машины. Вашингтон с этим согласился. Но в ответ американцы настояли на том, чтобы их подводные лодки тоже маркировались только с боковой стороны.

Стороны заслуженно гордились компромиссами, к которым им удалось прийти за год напряженной работы над новым соглашением. Дмитрию Медведеву и Бараку Обаме часто приходилось лично подключаться к работе над документом. Они 14 раз с глазу на глаз или по телефону договаривались, как решить тот или иной вопрос, ставивший в тупик заседавшие в Женеве делегации{241}

.

Вот какую историю рассказал один из участников переговоров: во время долгой и вязкой дискуссии об обмене телеметрическими данными Дмитрий Медведев предложил Бараку Обаме размен – Россия представляет США телеметрию по всем пускам своих ракет в обмен на такую же полную информацию об американской системе ПРО. «Но Обама не согласился. Тогда и мы в ответ решили отдавать им не всю телеметрию. Хотя вариант был интересный. Ведь если доверять, то доверять»{242}

.

Лидеры двух стран, пожалуй, еще никогда не общались друг с другом так часто и настолько плотно, как во время подготовки договора СНВ. Они созванивались, улучали полчаса или час во время всевозможных международных форумов, чтобы уединиться и поговорить о ядерном оружии. В последний раз это произошло в Копенгагене на декабрьской конференции, посвященной климату, проходившей в огромном «Белла-центре». Во время саммита Медведев и Обама скрылись от посторонних глаз в пустынных коридорах и около часа совещались среди бутиков и манекенов{243}

.

8 апреля 2010 г. президенты России и США Дмитрий Медведев и Барак Обама подписали в Праге Договор о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений (СНВ-3). Президенты выглядели довольными проделанной ими работой. На итоговой пресс-конференции они говорили, что договор СНВ помог реальному сближению двух стран.

– Сегодняшняя церемония в Праге подтвердила, что старые враги могут устанавливать новые взаимоотношения, – сказал Барак Обама, обернувшись к Дмитрию Медведеву.

Тот с радостью принял этот пас:

– Договор помог нам выйти на новую дорогу. Между нами возникло то, что называют личной химией.

Эта фраза российского президента звучала, пожалуй, не хуже, чем сказанная когда-то Джорджем Бушем-младшим о том, как он заглянул в глаза Владимиру Путину. Впрочем, оба президента довольно быстро от сантиментов перешли к делу. Вернее, к делам, которыми они собирались заняться уже в ближайшее время{244}

.

Вслед за подписанием договора требовалась еще его ратификация Думой и сенатом. И никто не ожидал, что этот процесс будет простым. При подписании договора Дмитрий Медведев отметил: «Синхронная… дискуссия по этому поводу и последующее утверждение нашими парламентами – вот что нам нужно. За Россией в этом смысле задержки не будет»{245}

. В администрации президента РФ не сомневались, что Госдума и Совет Федерации ратифицируют документ, к которому приложил руку лично Дмитрий Медведев{246}

.

В американском сенате для ратификации договора демократам требовалось квалифицированное большинство – 2/3 из 100 сенаторов, или 67 голосов. Однако демократы контролировали там только 57 мест. Плюс им симпатизировали два независимых сенатора Берни Сандерс и Джозеф Либерман. Таким образом, для успешного прохождения документа через сенат Белому дому не хватало 8 голосов, которые можно было получить только в оппонирующем Бараку Обаме республиканском лагере (в сенате на тот момент заседал 41 республиканец){247}