Генрих Третий. Последний из Валуа - Филипп Эрланже

Надо сказать, что Лига существовала и была достаточно сильной организацией уже с 1561 года, когда во главе правоверных католиков встал Лотарингский дом и повел борьбу против гугенотов и слишком умеренной политики двора. Но смерть Франсуа де Гиза, политический гений Екатерины и, наконец, Варфоломеевская ночь помешали ей выйти на авансцену, и только победа протестантов выдвинула Лигу на первый план в общественной и политической жизни страны.

Подлинную силу Лиги составляли не толпы, орущие «Смерть гугенотам! Брата Генриха в монастырь!», а тайные организации, которые опутали своей сетью всю страну. Монастыри стали убежищами для членов Лиги, среди которых было немало подлинных революционеров, мечтавших перевернуть основы государства.

У этого тела была голова: она находилась во дворце Гиза, а мозгом стали иезуитские колледжи.

За тридцать пять лет существования орден, учрежденный Игнатием Лойолой, уже набрал силу и мог помериться славой со своими старшими братьями. Церковь, едва не рухнувшая под натиском протестантов, именно иезуитам была обязана своим возрождением. Иисусово братство хотело вернуть Европу к средневековой теократии, к героическим временам Григория VII и Иннокентия III, а для этого была необходима сильная Франция. Вот почему, полагая, что Валуа слишком независимы, слишком ориентированы на национальные интересы, иезуиты хотели заменить их новой династией. Уже и Гизы заглядывались на корону. И если герцог Генрих еще испытывал угрызения совести и страх, то его младшие братья, высокомерный кардинал де Гиз, герцог де Майен и особенно их сестра, Екатерина де Монпансье, подлинный руководитель семейного клана, бурлили и негодовали. Эта хромая красавица долго охотилась за королем, в ту пору еще герцогом Анжуйским. Она твердо верила, что ей удалось завоевать сердце героя, пока не появилась Мария де Конде и не разрушила ее надежд. Тяжело пережив свою неудачу, молодая представительница Лотарингского дома вышла за герцога де Монпансье и, как истинная дочь своего рода, решила отомстить. Даже сама Медея не преследовала неверного любовника с такой яростью. Разжигая дерзкие и честолюбивые устремления своего брата, Екатерина в течение пятнадцати лет была душой всех заговоров. Она поклялась, что заставит короля удалиться в монастырь, и не жалела сил для выполнения поставленной цели.

Это герцогине пришла в голову мысль при помощи сложных и сомнительных построений доказать, что Лотарингский Дом ведет свое происхождение от Карла Великого и является его законным наследником. Результаты этих трудов были направлены папе римскому с несколькими посланниками; все они ехали разными дорогами. После того как один из них, адвокат Николя Давид, попал в засаду, король с изумлением узнал, о чем мечтает его «прекрасная кузина».

Каждый вечер перед сном Генрих читал Макиавелли. Снова, как в недавние времена, власти угрожали слева и справа различные партии, стремящиеся изменить существующий порядок. Не ощущая в себе силы, чтобы сражаться с двумя партиями сразу, Генрих решает натравить их друг на друга.

План этот, однако, требовал, чтобы монсеньор, который после последнего мирного договора стал герцогом Анжуйским, сохранял нейтралитет. Королева-мать, горя желанием снова занять свое прежнее положение, помчалась в Сомур, где Франсуа с дикими оргиями праздновал свою победу. Показав своему сыну генеалогическое древо Гизов, она заставляет его испугаться, что он может потерять наследство, а затем предоставляет действовать Шарлотте де Сов, которая без труда его побеждает.

Проливая слезы умиления, Екатерина заставляет братьев-врагов протянуть друг другу руки. Теперь Генрих мог действовать.

Он признал Лигу и обещал назначить ее вождя. Весь двор ожидал, что будет названо имя герцога де Гиза, но король назначил себя самого. Католики были озадачены, а Генрих почувствовал себя достаточно сильным, чтобы созвать Генеральные штаты.

Король торжественно вошел в большой зал замка в Блуа 6 декабря 1576 года. Четверо дворян держали балдахин, под которым выступал Генрих III, одетый в белоснежный камзол, поверх которого была накинута лиловая мантия, расшитая золотыми цветками лилии. За ним шли три королевы, а позади – монсеньор, принцы крови, пэры Франции. Когда все заняли свои места, торжественная церемония началась. Генрих взял слово. Его умная, убедительная речь, проникновенный голос обеспечили бы ему славу великолепного оратора и несколько веков спустя. Косноязычие канцлера, выступающего сразу после короля, резко контрастировало с красноречием Генриха III.

Несмотря на неодобрение Екатерины, сильно боявшейся новой гражданской войны, король рассчитывал, что Генеральные штаты не поддержат договор, подписанный в Болье. Так поступали все монархи в тех случаях, когда неблагоприятные обстоятельства вынуждали их давать обещания, угрожающие целостности государства. И Людовик XI, и Людовик XII, и Франциск I аннулировали договоры, подписанные в Пероне, Блуа и Мадриде.

Казалось, что Генриху будет легко добиться поставленной цели перед аудиторией, состоящей из одних католиков: протестанты, возмущенные признанием Лиги и возвращением монсеньора ко двору, наотрез отказались направить на Генеральные штаты своих представителей. Но сторонникам Гизов было гораздо важнее причинить неприятности королю, чем справиться с ересью.

Через три дня после первого заседания штатов, Лига раскрыла свои карты. Один из ее представителей предлагает штатам назначить постоянную комиссию, решения которой будут иметь силу закона, даже если их не поддерживает король. Это поразительное нововведение практически упраздняло королевскую власть. Знать и священнослужители, почти целиком находившиеся на стороне Гизов, с энтузиазмом встретили этот превосходный план. Но представители низших слоев разгадали эту ловушку, и благодаря их сопротивлению эта революция не состоялась. Генрих, вдохновленный победой, просит проголосовать за восстановление религиозного единства, что означало отмену всех уступок протестантам, которые они получили по последнему договору. За единство 19 декабря проголосовала знать, 22-го – священнослужители, а 26-го – все остальные. При этом особо отмечалось, что никто не стремится к войне с протестантами.

Король, ожидая нового конфликта, тут же направил к Беарнцу своего посланника, старого герцога де Монпансье, главу Бурбонов-католиков. Король Наваррский, человек тонкий и объективный, не мог про себя не признать, что Генрих III прав: при строгом соблюдении всех пунктов договора в Болье сохранить мир было невозможно.

Но увы! Генрих Валуа не был главой католической партии, а Генрих де Бурбон больше не обладал влиянием среди протестантов. А интриги Генриха де Гиза находили поддержку у фанатичного Генриха де Конде, питавшего к королю застарелую вражду, которая нисколько не смягчилась после смерти жены. Непримиримые пасторы, не отличавшиеся широтой взглядов, навязали королю Наваррскому возобновление гражданской войны.

И во время новогоднего празднества, 1 января, Агриппа д’Обинье, убежденный гугенот, проскользнул в замок в Блуа и предложил монсеньору встать во главе мятежников. По счастью, Франсуа отказался.

В ходе своего наступления кальвинисты опустошили Аквитанию, Дофине, осадили Марманд. Король попросил у Генеральных штатов денег, необходимых для того, чтобы нанять армию и оказать сопротивление. Не думая о последствиях, депутаты Лиги ухватились за эту возможность унизить короля и отказали в субсидиях, а вся ассамблея их поддержала, чем легко обеспечила себе популярность. Лишившись надежды получить деньги за счет налогов, король решает вести войну на собственные средства, заложив государственное имущество. Снова отказ. Столкнувшись с такой обструкцией, король не смог сдержать слез ярости.

«Посмотрите, сколько злобы! – кричит он. – Они отказываются дать мне свое, и не дают взять мое!»

Жалкий успех Лиги не замедлил обернуться ее поражением. Напуганные ее злобой и непочтительностью, люди умеренного толка, такие как президент парламента де Ту, отворачиваются от Лиги. Даже в самом Париже люди перестали вступать в нее. Гиз понял, что зашел слишком далеко и начал строить новые планы.

Королева Англии, немецкие князья, короли Швеции и Дании были уверены в окончательной победе над Генрихом, если им удастся создать Лигу протестантов, в которую войдет и Конфедерация французских реформаторов. И тогда неожиданно все католики объединяются вокруг трона, руки у короля снова развязаны, а Генеральные штаты впадают в летаргический сон.

Генрих вел жестокую борьбу, и он чувствовал, что нервы его нуждаются в разрядке, в развлечениях. Воспоминания об Италии преследовали его, и он приглашает театральную труппу, представление которой так понравилось ему в Венеции, приехать в Париж. Свой первый спектакль они показывают в Блуа 24 февраля