Генрих Третий. Последний из Валуа - Филипп Эрланже

1577 года – этой датой открывается период влияния итальянской комедии на французский театр.

В честь приезда своих любимых актеров Генрих устраивает большой маскарад, где сам он появляется в сильно декольтированном женском платье, напудренный и с десятью нитками жемчуга на шее; он увешан бриллиантами, как стекляшками. Что осталось в этом травести от короля Франции?

Он заставляет Генеральные штаты направить к королю Наваррскому еще одного посла с мирными предложениями. Тот возвращается ни с чем. И тогда Генрих начинает настоящие военные приготовления.

Королева-мать не одобряла линию, выбранную сыном. На заседании штатов она выступала за единство, что воодушевило оппозицию. Генрих пользовался любой возможностью выразить ей прилюдно уважение и… следовал своим курсом. Поняв это, Екатерина испугалась. Предпочитая скорее вести политику, противную ее убеждениям, нежели быть отстраненной от правления, она умело подготавливает свое возвращение.

И если Данвиль по-прежнему оставался самой грозной опорой реформатов, то его молодая жена, Антуанетта де Ла Марк, томилась при своем дворе в Тулузе, вздыхая из-за невозможности блистать в Париже. Екатерина, имевшая добрые отношения с этой дамой, направляет к ней общую подругу, герцогиню д’Юзес, которая рисует Антуанетте де Ла Марк такую заманчивую картину жизни при королевском дворе, что та решает перебраться в Париж. И Данвиль уступает своей жене, решаясь на то, на что не могли его подвигнуть ни угрозы, ни посулы, ни соображения общественного блага – он покидает протестантов.

Генрих ничего не оставляет без внимания. Постепенно, шаг за шагом, он распускает штаты, набирает две армии для борьбы с гугенотами. Первую он поручает заботам герцога Майенского, брата де Гиза, вторую… И тут в нем просыпается гений Медичи. Прекрасный актер, он зовет своего брата и умоляет его спасти их наследство, приняв на себя командование всеми военными операциями в должности генерал-лейтенанта.

Напыжившись от тщеславия, монсеньор без малейших колебаний соглашается выступить против людей, которые совсем недавно рисковали ради него своими жизнями. В сопровождении неизменного де Бюсси он спускается по Луаре. Одержав победу в Ла Шарите, он расправляется с протестантским городком Исуаром, где его потерявшие человеческий облик солдаты затеяли кровавую резню. Когда совсем стемнело, Франсуа устроил себе садистское развлечение, наблюдая, как методично, одного за другим, убивают три тысячи человек. Глупец не видел, как исчезает за горой трупов его популярность, его честь, его надежды на престол. Грозный союз между партией Политиков, которую он возглавлял, и гугенотами был разорван навсегда.

Филипп II (1527–1598)

Елизавета Английская (1533–1603)

Папа Пий V Святой (1504–1572)

Мария Стюарт (1542–1587)

Монтень (1533–1592)

Кардинал де Гиз

Монморанси (1493–1567)

Колиньи (1519–1572)

Луиза Лотарингская, жена Генриха III (1553–1601)

Мадам де Сов

Можирон, фаворит Генриха III

Келюс, фаворит Генриха III

Возбужденный военными успехами, Генрих принимает принца как избавителя и устраивает в Плесси-ле-Тур странный банкет, где все приглашенные были в одеждах другого пола. Эта оргия, стоившая более шестидесяти тысяч ливров, превратилась в настоящий триумф.

А тем временем католики одерживали победу за победой. И пока войска герцога Анжуйского закрепились вдоль берегов всей Луары, герцог Майенский взял Пуату и Бруаж. Лига уже провозгласила, что она уничтожит всех протестантов, но король думал иначе. Срочно прибыв в Пуатье, он останавливает военные операции, чем вызывает всеобщее изумление, и приказывает своим посланникам как можно скорее собрать конференцию в Бержераке. По его мнению, разгром протестантов должен был преследовать одну цель – им следовало понять свои ошибки.

Оказавшись между членами Лиги, жаждавшими крови, и протестантами, замкнувшимися в своей непримиримости, Генрих отважно выбирает терпимость и силой навязывает ее экстремистам обоих толков, несмотря на то что они смотрят на него с одинаковой ненавистью. После нескольких недель переговоров, которые были проведены согласно жестким инструкциям самого монарха, в Бержераке был заключен договор, аннулировавший позорный пакт Болье.

Король не побоялся заявить здесь о своем стремлении к либерализму, в те времена совершенно непопулярному. Протестанты теряли ряд преимуществ, которые им давал предыдущий договор. Им предоставлялась полная свобода вероисповедания, но свобода религиозных культов по протестантскому обряду ограничивалась пределами городских предместий, по одному городу на каждый судебный округ. В их распоряжении оставались крепости, занятые ими до войны – там они могли укрываться от враждебных действий католиков.

Через двадцать лет, когда Генрих IV опубликует Нантский эдикт, он лишь повторит в нем положения этого договора. Несправедливость истории! Закон, который станет украшением короны Беарнца, в свое время вызвал лишь ненависть к его подлинному автору.

Король Наваррский, единственный из всей своей партии, понял истинное значение этой политики умиротворения. И, не колеблясь, он заставляет реформатов принять эту политику, даже ценой разрыва с самыми непримиримыми, включая своего близкого друга д’Обинье, с которым он перестал видеться.

Генрих, однако, совершенно не считал свою задачу выполненной. После того, как 17 сентября 1577 года мирный договор был подписан, он отдает приказ о роспуске Святой Лиги и Конфедерации протестантов. Двор был потрясен подобной смелостью, даже Екатерина считала, что взрыв всеобщего возмущения сметет Генриха с трона. Но ничего не случилось. Затаив в сердце злобу, фанатики покорились, и Генрих мог торжествовать – ему удалось установить «мир короля».

Генрих был горд делом своих рук: все, достигнутое за пятнадцать месяцев, было результатом его личной дипломатии. Он сумел вернуть королевской власти роль верховного арбитра, спасти единство страны, укротить Гизов, усмирить протестантов, а в стране установить мир, которым мог быть доволен каждый француз. И лучшей наградой ему в этот момент было то, что он видел, как укреплялись в народе вера и патриотизм, что давало повод надеяться на окончание эпохи безумных гражданских войн.

Глава 6

Остров гермафродитов

(17 сентября 1577 – 23 января 1579)

После стольких волнений и перипетий Генрих позволяет себе некоторый отдых, который посвящает своим любимым занятиям – учению, религиозным службам, друзьям, празднествам и искусствам. Его здоровье, с каждым днем ухудшавшееся, не позволяет ему предаваться жестоким забавам своих предков: охоте и турнирам.

По возвращении из Пуатье король провел несколько недель в своем любимом Оленвиле, а затем перебрался в Лувр, который он задумал сделать наряднее.

Екатерина Медичи, которая снова стала, если так можно выразиться, действующим министром, больше не жила в Лувре. Руджери предсказал, что она умрет около Сен-Жермена, и она перебралась из своего дворца в Тюильри, расположенного в приходе церкви Сен-Жермен-де-л’Оксерруа, в новый роскошный дворец на улице Кокильер, где была устроена обсерватория, куда Екатерина поднималась каждую ночь, дабы испросить совета у звезд. Сына она навещала ежедневно.

Именно в этот момент между Сеной и Луарой рождается цивилизация, изысканнее и утонченнее которой не было никогда. Генрих персонифицирует тайну этой беспокойной эпохи, влюбленной в жизнь и оставившей бессмертные творения. Давайте посмотрим, как проходил самый обычный день. Его величество ложился поздно; ночь и безмолвие стерегли его покой. Около девяти часов утра принцы крови, знатные дворяне, люди из свиты короля собирались в соседней с королевской спальней комнате; сюда же приходили шуты и музыканты, а министры и придворные ждали в «государственной комнате». Офицеры, метрдотели, оруженосцы ждали у дверей королевской спальни.

Проснувшись, король хлопал в ладоши. Сначала входили люди из залы аудиенций, затем их сменяли ожидавшие в «государственной комнате»; за ними шествовал дворянин, который на золотой тарелке нес салфетку, первый метрдотель выступал во главе многочисленных слуг, у каждого из которых была закрытая тарелка. Эта процессия торжественно застывала, ожидая, пока камердинер короля раздвинет занавеси. В роскошные покои врывалось солнце, освещая стоявшую на возвышении кровать, пышное золоченое убранство которой напоминало алтарь.