Обеднённый уран. Рассказы и повесть - Алексей Серов

Семейная легенда гласит, что мама Света подобрала меня, беспризорного младенца, на улице большого города, где училась тогда в институте, и привезла сюда, в эти благословенные края, на вечное жительство. Каким образом, совсем маленький, оказался я на улице, кто могли быть настоящие мои родители, что за беда случилась с ними — всё это покрыто туманом неизвестности; зато оставляет широкий простор фантазиям… Конечно, может быть, мне и хотелось бы встретиться с настоящим отцом или матерью, поговорить с ними, узнать какие-то подробности. Но мне и здесь, со своими родными, хорошо.

Да, много воды утекло с тех давних легендарных пор, многое изменилось. Бабушка умерла, и большой пёс Дик умер. А ведь его я помню с самого первого моего дня здесь. Здоровенный был зверь. Я даже ездил на нём верхом, как на пони, держась за ошейник. Он ходил осторожно, чтобы случайно не стряхнуть меня, и при этом как-то очень странно улыбался. Ну, зато вместо Дика остались его потомки, чуть поменьше ростом, как и положено потомкам богатырей; сменилось их уже несколько поколений, и в настоящее время существуют у нас две собачьих души: Ассоль и Грэй. Это мои большие друзья. Верхом на них, конечно, не поездишь, зато прекрасно возят они небольшую коляску, в которую я усаживаюсь вполне самостоятельно. (Я вообще очень самостоятельный, по дому ползаю на руках чрезвычайно быстро, всё хозяйство на мне, пока мама Света в школе. Приходит она с уроков уставшая — а у меня уже всё готово. Ноги, ну что ноги. И без них справляюсь, а они только мешают, лишняя тяжесть. Я уж давно потерял надежду, что смогу когда-нибудь ходить, но по настоянию мамы Светы ежедневно массирую ноги, делаю упражнения, обливаюсь горячей и холодной водой.) А зимой — сани. И вот вся деревня в моём распоряжении. Бывает, как дам жару вдоль центрального порядка — только пыль столбом. собачки тянут весело.

Ассоль поначалу была просто Ася, Аська, но мы повысили её в звании, чтобы она могла вполне соответствовать своему благородному кавалеру. Который, к слову сказать, не совсем благороден. Этот жёлтый бездельник постоянно норовит отлынивать от своих обязанностей. Ну, понятно, кобель, что с него взять. Грэй не очень любит тянуть упряжку. Ему бы сдуться куда-нибудь погулять на несколько дней, а потом явиться смертельно уставшему, рваному, голодному. кобелина и есть. Да, кобель вместо кобылы.

Ася относится к своим обязанностям более ответственно, хотя иногда я чувствую, что она тоже не понимает, для чего нужны все эти поездки, если у хозяина есть пара ног и он мог бы пойти сам куда угодно. Иногда и мне такое кажется. довольно часто во сне я хожу. То есть я, конечно, не лунатик, а просто снятся мне такие сны, где я хожу свободно. И особенно часто повторяется один сон, в котором я бегу вниз по ровному склону горы, через высокую траву, через мелкий кустарник. я бегу, наклонившись вперёд, проносясь лицом над стеблями высокой травы, так быстро, что это сравнимо с полётом. Очень быстро, очень плавно, и изо всех сил. Даже не бегу сам, а что-то меня как будто несёт. Ноги давно должны бы отстать от туловища, но каким-то чудом они его догоняют и уверенно держатся рядом. Откуда взялся этот сон? В жизни не стоял на собственных ногах, не знаю даже ощущения простого шага, а тут такой подробнейший бег. Во сне я знаю, что на мне плетёные кожаные сандалии, скользкие от пота, они мне маловаты, и лучше было бы бежать босиком, сбросить сандалии, но останавливаться там нельзя. впереди, я знаю, обрыв и река, и в эту реку нужно прыгнуть. Если плохо разбежишься, до воды можешь и не долететь, воткнёшься головой в песок. Сон этот досмотреть мне не удаётся, постоянно что-то меня словно подбрасывает на кровати, и я опять оказываюсь у себя дома и без ног. Не знаю, может быть, просто боюсь досмотреть.

Я настолько укоренился здесь, так мне здесь хорошо, что совершенно не чувствую себя обделённым судьбой. Передвигаюсь, значит, и по дому, и по улице свободно, прекрасно общаюсь со всеми абсолютно людьми в нашем богоспасаемом поселении. Девушки меня любят. У нас в доме бывают такие посиделки, когда собирается человек десять-пятнадцать, молодые люди довольно разного возраста. И мы говорим, говорим о многом.

В основном говорю я. У меня много свободного времени, и я постоянно читаю, много знаю. Имею доступ во всемирную сеть, читаю все книги, смотрю кино, слушаю музыку. Много знаю, да. А им интересно. И вот, бывает, рассказываю что-нибудь часами, витийствую, потом обсуждаем. Они тоже что-нибудь рассказывают. Такая изба-читальня, что ли. Клуб по интересам. Потому что, в самом деле, с ними интересно. Они такие наивные, добрые, хорошие… Самые благодарные слушатели. Девчонки, правда, обязательно пытаются флиртовать. Говорят мне: Илья Николаевич, вы на икону похожи… У вас такие глаза… такие волосы… Вы такой сильный… и руки у вас красивые…

Это да, руки у меня сильные. Ну а как же иначе, если они у меня и вместо ног тоже. Станешь сильным.

Так что иногда приходится молодёжь выгонять чуть ли не силой, вот этими самыми руками. Они бы тут хоть целую ночь сидели и болтали. Хорошая у нас молодёжь, на самом деле. За неё только взяться как следует.

В последнее время на эти вечера-посиделки ко мне стали приводить и довольно маленьких детей, так что уже приходится заранее задавать темы обсуждения, соблюдать некоторый возрастной ценз. Мама Света шутит, что я отбиваю у неё хлеб. Учитель школьный, дескать, должен заниматься этим, а не ты. А я разве против. Пожалуйста, занимайтесь. Так ведь не занимаетесь же… Учитель школьный. Почему обязательно школьный? Просто — учитель. Есть у тебя чему людей учить — учи. У меня вот вроде бы есть…

Мамочка моя милая.

Удивительно, какое глубокое, мистическое влияние имеет мать на жизнь любого человека. Пока она с тобой, ты всё равно не можешь считать себя полностью самостоятельным и независимым, каких бы успехов ни добился, как бы высоко ни поднялся по общественной или карьерной лестнице. Даже если ты с матерью не в ладах. Даже если у тебя уже давно собственные дети, но где-то в задней комнате ещё жива твоя старенькая высохшая старушка — ты сын, и ты не один. Мать за тебя в ответе. У нас в деревне недавно скончался один мужчина, ему было сорок семь, у него были и дети, и внуки. Так он перед смертью держал за руку свою мать и просил: «Мамочка, я не хочу умирать, сделай что-нибудь!» Да, она ведь привела его в этот мир, дала жизнь — поэтому должна знать, как избежать смерти… А потом ему стало совсем плохо, он понял, что уже всё решено — и тогда выгнал всех, попросил позвать меня. Никого больше не хотел видеть. Попа в то время не было, и я сидел, говорил с ним до самого его конца…

Чую иногда в себе силу неимоверную. Наверное, многое я мог бы сделать. Наверное, мог бы. Не знаю. Но кажется мне так иногда. Это как в том моём сне: бегу с такой скоростью, что захватывает дух. И нельзя останавливаться, только вперёд. Иначе до воды не достать.

Мама Света однажды оставила меня, маленького, во дворе, посидеть на лавочке, позагорать на солнышке. А я, недолго думая, шлепнулся в пыль и пополз к огромной чугунной ванне, что была врыта в землю возле старой нашей яблони. Уже тогда ползал на локтях весьма уверенно. Ванна была полна тёплой дождевой воды, и я туда скользнул, как в родную стихию, почему-то страшно радуясь, но не зная ещё, что человек под водой дышать не приспособлен. Захлебнулся, и, удивленный, стал медленно тонуть, наблюдая угасающим сознанием, как красиво проходят сквозь зеленоватую воду и играют на стенках ванны солнечные лучи. Сейчас, в осмысленном возрасте, я бы сравнил эти лучи с золотыми нитями в ткацком станке, которые, невообразимо прямые, аккуратно ходят взад-вперёд.

Вытащил меня всё тот же старый Дик — засунул морду в воду, нащупал воротник рубашки и легко вытянул меня на сушу. Я кое-как отдышался, отплевался, но даже и плакать не стал, потому что страшно-то совсем не было. Однако мама Света поняла, что произошло, по моей мокрой одежде. «Ну, вот тебе и купель». Ругаться было ни к чему, наказывать некого, так всё и затихло. Но воды я с тех пор опасаюсь. Умом опасаюсь, не сердцем. Плавать толком не умею, разве что барахтаюсь на мелкоте. Не с моими ногами нормально-то плавать. А плавать я ужасно хочу — нырять глубоко и свободно, как рыба — может быть, даже больше, чем ходить. Такое дело…

В тот ясный апрельский день Илья, в солнцезащитных очках и по пояс раздетый, сидел возле открытого окна. Только что он закончил массировать ноги — привычка, внушённая с детства и совершенно бесполезная, но без массажа обходиться он уже не мог. Илья дышал свежим воздухом, загорал, впитывая прямые солнечные лучи, думал неизвестно о чём. Во всяком случае, точно не думал о том, что сегодня жизнь его круто изменится раз и навсегда. Он знать не ведал, что судьба уже медленно приближается к нему, и до встречи с ней осталось не более пяти минут.