Как переучредить Россию? Очерки заблудившейся революции - Владимир Борисович Пастухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Адаптация. Ленинизм – это уже целиком русское учение. Несмотря на то что формально идолопоклонничество перед трудами «классиков» остается, после революции идеология большевизма развивается, целиком ориентируясь на практические потребности новой государственности. Из социологической доктрины марксизм превращается в мессианское пророчество для мессианского государства. В борьбе за победу мировой революции русский народ обретает свою новую историческую судьбу.
Ритуализация. В конечном счете истинному марксизму в России оказывается уготована та же судьба, что и истинному православию. Окрепшее государство охладевает к идее мировой революции и сосредоточивается на идее построения коммунизма в отдельной, своей собственной стране. Сталинизм превращает марксизм в пустую догматичную форму, которую можно наполнить любым содержанием. Идеология сталинизма – агрессивный инструмент тотального государственного контроля над массовым сознанием.
Деградация. Со временем агрессивность коммунизма сходит на нет. Идеология подвергается коррозии в той же степени, что и государственная машина в целом. Эффективность ее как инструмента управления сознанием падает. Двоемыслие, разделение жизни на «кухонную» и «официоз» становятся нормой. Концепция «развитого социализма» была жалкой попыткой примириться с действительностью. Брежневские 70-е являются эпохой плавной идейной капитуляции. Духовное влияние Запада постепенно становится всеохватывающим.
Либерализм[71]. К началу 80-х либеральные западные ветры уже вовсю гуляют по просторам России. Бациллой либерализма заражены поголовно интеллигенция и бóльшая часть партийной элиты. Для всех остальных достаточно «интервенции ширпотреба», чтобы жить в глубоком убеждении, что «за бугром» лучше. Апрельский пленум 1985 года является, по сути, лишь констатацией свершившегося факта: Россия начинает новый идеологический цикл. На этот раз – либеральный.
Импорт. Активное официальное заимствование западных либеральных идей начинается с признания универсальных «общечеловеческих ценностей». Все то, что до этого с яростью отрицалось, теперь признается примером для подражания: плюрализм, гласность, рынок, конституционализм и прочие атрибуты либеральной мысли. Горбачев никогда не рассматривал «демократию» как практическую политическую цель, но он искренне верил, что задача состоит в том, чтобы адекватно воплотить «общечеловеческие» принципы в русскую жизнь.
Адаптация. При Ельцине совершается поворот «западного либерального потока» в нормальное для России русло «государственной идеи». Немедленно обнаруживают себя все родимые пятна русской идеологии. Русский либерализм абстрактен, он не находит воплощения в реальной общественно-политической практике, так же как раньше не находили в ней воплощения христианские и коммунистические начала. То, что в России называется рынком, партиями, парламентом, федерализмом и т. д., не имеет ничего общего с аналогичными институтами западной демократии. По сути, Ельцин возвращается к естественному для русской бюрократии взгляду на идеологию как на инструмент управления.
Ритуализация. Положение государства, которое, укрепившись, хочет защитить свое право на произвол и при этом вынуждено продолжать выражаться в либеральных терминах, двусмысленно. Государство стремится избавиться от этой двусмысленности, сведя либеральную доктрину к набору универсальных лозунгов, способных обосновать любую политическую практику. «Укрощение либерализма» – вот реальная объективная задача путинской администрации в области идеологии. Консерватизм, которого сегодня все так домогаются в России, есть лишь эвфемизм, скрывающий стремление окончательно избавиться от либерального содержания западных идей при сохранении их либеральной формы. В этом смысле лозунг «диктатура закона» выглядит не оговоркой, а выражением сути новых духовных поисков.
На фоне этой эволюционной картины бросается в глаза контраст между субъективно не ограниченными ожиданиями от экспериментов с либеральной идеологией со стороны администрации Путина и объективно ограниченными рамками, в которых сегодня эти эксперименты могут быть проведены.
Грубо говоря, Путин «попал не в такт» с эволюционным процессом. По его замыслу, консервативные идеи должны вдохнуть в «русский либерализм» новую жизнь. С помощью такой «обновленной идеологии» он хочет обеспечить власти активную общественную поддержку. Но это уже случилось одним тактом раньше. Сейчас русская либеральная мысль на излете. Консервативные идеи способны продлить ее жизнь, но не способны зарядить ее новой энергией. «Законсервированный либерализм» может поддерживать пассивную лояльность населения власти, но идеологическая мумия не в состоянии вдохновлять народ на подвиги.
Этот конфликт ожидаемого и возможного является отражением двусмысленности положения Путина как национального лидера. Он пришел к власти в момент, когда идеология нужна государству как ритуал. И он должен свести все проявления либерализма к рутинному ритуалу. Однако способ, которым он получил власть, заставляет его заискивать перед массами. Поэтому идеология ему нужна как факел, которым можно осветить путь толпе.
Путинский консерватизм оказывается внутренне противоречивым явлением. С одной стороны, его легко вписать в общую схему развития русской идеологии, потому что он оставляет от демократии одну скорлупу. Это «нормальный», «русский» консерватизм, появление которого можно было прогнозировать с Путиным или без Путина, опираясь лишь на знание закономерности развития идеологических циклов в России. С другой стороны, он выбивается за рамки обычной схемы, ибо несет в себе определенный «пассионарный» заряд, который не позволяет свести дело к ритуалу.
Долго так продолжаться не может. Какой-то из этих двух ликов путинского консерватизма должен остаться, а какой-то – исчезнуть. Если возобладает рутинный, бюрократический консерватизм, то все пойдет по накатанной дорожке и вслед за более или менее продолжительной стадией «либерального формализма» наступит полная деградация русской либеральной идеи.
Если возобладает «пассионарный» консерватизм, то Путину суждено будет войти в историю как человеку, который сломал внутреннюю логику развития русской идеологии и вырвался за «идеологические флажки». Но это кажется маловероятным.
Какой именно идеологический сценарий будет реализован, зависит во многом от того, какие тенденции проявятся в развитии русской культуры.
Либерализм есть «высшая и последняя стадия развития русской идеологии».
Высшая – потому что либерализм завершает собой эволюцию западной политической мысли, а значит, какие-либо принципиально новые идеи заимствовать больше будет нельзя.
Последняя – потому что либерализм выражает саму суть современной западной культуры. Отвергая либерализм сегодня, мы отвергаем саму возможность духовной ориентации на Запад, а значит, тот специфический способ, которым до сих пор развивалась русская идеология, становится более неприемлемым.
К концу XX столетия «русская идеология» как особый социальный феномен исчерпала себя. Она более не в силах выполнять свои мистические общественные функции. Последняя страница ее истории может быть написана по-разному. Конец русской идеологии может быть как прологом к концу России, так и прологом к новой идеологической эре. Это зависит от стечения объективных (культура) и субъективных (политика) обстоятельств.
Деградация либерализма. Либерализм – это современное воплощение «русской мечты», такой же абстрактный символ, как коммунизм и православие. В его нынешнем виде он не имеет ничего общего как с западным либерализмом, так и с реальной русской практикой.
Либерализм на Западе (как в собственно либеральной, так и в консервативной версии) есть неотъемлемый элемент демократии как практической формы организации политической жизни. Демократическое государство на Западе возникает и существует в обществе, пропитанном либеральным духом. Предпосылка западной демократии – возможность для государства опираться на общественный консенсус и поддержку значимого большинства на перманентной основе. В этом и только в этом состоит выигрыш современного политического государства перед империей. Благодаря существующему «либеральному консенсусу» западная демократия обладает устойчивостью и полем для маневра, которых нет и не может быть у других форм политической организации общества. И хотя в
