В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - Свен Андерс Хедин

Скоро мы наткнулись на систему поперечных трещин; ширина их большей частью, однако, не превышала одного фута. Иной раз мы давали крюку, чтобы обойти их, — обыкновенно они суживались клином в обе стороны, иногда же переходили через них по снежным мостам, а иногда яки прямо переступали через них. Киргизы настаивали, чтобы мы шли по следам коз; мы так и сделали; часто снежные мосты выдерживали, но часто также снег, выдержавший легких, быстроногих коз, проваливался под тяжелой ступней яка.

Ледяной покров был весь в буграх и холмах, образуя волнистую поверхность. Мы то и дело то спускались, то подымались, и вот как раз когда мы находились на сравнительно плоской макушке одного такого холма, як Моллы Ислама, которого последний вел во главе каравана, вдруг упал и провалился. Из-под снега торчали только правая задняя нога, рога и связка терескена.

Як провалился в совершенно занесенную сверху снегом трещину в метр ширины и висел над зияющей пропастью, сопя и жалобно мыча; полная неподвижность его показывала, что он вполне сознавал опасность своего положения, так как, шевельнись он только, он бы ушел совсем в суживавшуюся книзу трещину.

Произошла долгая остановка. С величайшими предосторожностями киргизы обмотали вокруг рогов и туловища яка веревки, привязали их к остальным якам, затем люди ухватились за веревки и принялись тянуть изо всех сил; едва-едва удалось вытащить тяжелое животное. Немного дальше повторилось то же самое с той лишь разницей, что яку удалось вовремя удержаться и выкарабкаться самому. Затем провалился один из киргизов и повис над трещиной на руках. Тут уж мы сочли за лучшее остановиться и произвести предварительно рекогносцировку по этому изрезанному предательскими трещинами льду.

Оказалось, что вся макушка холма, на которой мы находились, была покрыта целой сетью трещин, идущих по всем направлениям и преграждающим нам путь на все стороны. Хуже всего было то, что мы открыли трещину в 3–4 м шириной и 6 м глубиной; на дне ее были нагромождены большие сугробы снега. Мы осторожно заглянули в глубь трещины и увидали, что она идет в обе стороны, подобно громадному рву, на севере достигает ложа ледника Чал-тумака, а на востоке подошвы одного из высочайших ледяных выступов. Перейти через нее или обойти ее было невозможно. Мы остановились и стали держать совет.

День клонился к вечеру, и я еще раз должен был решиться отступить. Пытаться совершить на другой день от этого места подъем на Мустаг-ату было очевидно невозможно без особых вспомогательных снарядов, а их-то у нас и не имелось. Над нами высилась высочайшая из вершин горной группы, по крутым склонам которой сползал фирн, частью чтобы образовать общее поле, питающее ледники, частью чтоб нагромоздиться на уступах и неровностях настоящими торосами, стенами, башнями и кубами прозрачного льда. Пробраться через этот хаос не было, как казалось, никакой возможности.

Таким образом, на этот раз мы достигли только 5820 метров абсолютной высоты, тем не менее восхождение наше дало важные результаты для картографии. Отсюда нам были превосходно видны высшие пояса, округленный купол горы и ледяной покров, который трудно разглядеть снизу; отсюда мы могли проследить отношения этого ледяного покрова к ледникам. Последние, являющиеся на самом деле колоссальными ледяными потоками, кажутся с этих высот ничтожными белыми полосками.

Воскресенье 12 августа мы посвятили отдыху. Я, по обыкновению, прочел утром главу из Евангелия, а затем штудировал «Ледниковедение» Гейма. Погода мало располагала к экскурсиям; в воздухе стоял туман, дул сильный ветер, и гора была окутана густыми облаками. Всех своих людей я отпустил в гости к беку Тогда-баю. Дома оставались только я с Джолдашем, наслаждаясь нашим мирным отдыхом, который кажется еще слаще, когда за дверями юрты воет буря и ветер свистит между глыбами морен. Среди этих пустынных ледников, где один день в общем был похож на другой, я никогда, однако, не страдал от одиночества.

Да и некогда было думать об этом; я был занят по горло, и единственное, что мучило меня, была мысль, что лето быстро уходит и что я едва ли успею выполнить всю намеченную программу. Дни казались мне слишком короткими

Встав поутру и одевшись, я прежде всего проверял метеорологические приборы, а Ислам-бай в это время приготовлял поднос с утренним завтраком, который обыкновенно состоял все из одних и тех же изысканных блюд: шашлыка, рисового пудинга и хлеба; последний мы или доставали у киргизов, или пекли сами. Шашлык мне вскоре до того надоел, что мне глядеть на него было тошно, и я питался одним рисом да хлебом. Таким меню предстояло мне довольствоваться еще два с половиной года, вплоть до того, как я добрался до Пекина.

Иногда я вскрывал какую-нибудь коробку с консервами, но запас их был у меня незначителен, а времени оставалось еще много, почему и приходилось расходовать эти деликатесы поэкономнее. К счастью, рис и чай мне не надоедали, и я чувствовал себя отлично на этой простой диете. Чай всегда подавался с яковым молоком или сливками, на которые, к нашему благополучию, нечего было скупиться. Табаку у меня был взят из Ташкента обильный запас; сигары составляли наименьшую его часть; главным образом взят был табак для набивания трубок и папирос. Признаюсь, я плохо бы чувствовал себя, не будь со мной во время странствований по ледникам моей верной спутницы-трубочки.

В те дни, когда погода не выпускала нас из дому, у меня всегда находилось довольно домашней работы над картами, набросками, записками и проч.

Юрта внутри была так уютна, что я чувствовал себя совершенно «в своем углу». Посреди горел прямо на полу небольшой костер из терескена и якового помета; остальная часть пола была устлана войлоками. Против входа стояла моя постель, состоящая из двух палок, прикрепленных концами к ременным ушкам ягданов, и натянутой между палками парусины. Вдоль стен был расставлен остальной багаж: ящики, мешки с продовольствием, посуда, оружие, седла, приборы и проч. Ел я только два раза вдень. Вечером подавалось то же самое, что и утром. Улегшись в постель, я обыкновенно читал еще несколько времени при свете стеариновой свечи какой-нибудь номер шведской газеты, старой-престарой и тем не менее казавшейся мне в высшей степени интересной. Каждый столбец в ней приковывал мое внимание. Затем я засыпал и спал, словно убитый — как бы там ни бушевал ветер и ни выл по волкам Джолдаш — вплоть до утра, когда меня будил Ислам-бай.

XV. Лунная ночь на высоте 6300 метров над уровнем моря

Я надеюсь, что не слишком утомляю читателя этим, может быть, несколько однообразным описанием ледников. Мне казалось, что я обязан развить эту тему поподробнее, так как дело идет здесь о совершенно неизвестной области, где каждый шаг открывал что-нибудь новое. Только ледник Ямбулак был однажды в 1889 г. посещен геологом Богдановичем. Мне же хотелось исследовать и нанести на карту все ледники Мустаг-аты.