Заключительный аккорд - Гюнтер Хофе

— Гауптштурмфюрер Оленбург займётся случаем с Зальцем. Этот субъект нас уколол. За это ему придётся расплатиться. Круземарка я возьму на себя. Отца Хельгерта я приказал арестовать, что вчера и сделали в Мюнхене. Побеспокойтесь о том, чтобы его направили в Берлин.

— Слушаюсь, бригаденфюрер.

— Госпожу Хельгерт допросите ещё раз, с тем чтобы мы могли передать это дело в трибунал без проведения дополнительного расследования. Однако на всякий случай оставьте кое-что для смягчающих обстоятельств.

— Слушаюсь, бригаденфюрер.

— Помимо этого у меня для вас имеется и приятное известие. — Шеф с ехидной усмешкой окинул Дернберга взглядом с головы до ног. — Обер-группенфюрер Сепп Дитрих, — при этих словах бригаденфюрер оторвал свой зад на несколько сантиметров от кресла, словно желая этим подчеркнуть своё уважение, — зачислил вас в состав командного резерва вновь сформированной Шестой танковой армии. Примите, Дернберг, по данному поводу мои сердечные поздравления. Подбейте из противотанковой пушки побольше «шерманов»!

Дернберг так растерялся, что даже потерял дар речи. Случилось самое худшее: его снова посылают на фронт!

— На сборы у вас имеется двадцать четыре часа. Все дела передайте под расписку, а пятнадцатого декабря в девять ноль-ноль доложите о своём прибытии в штабе Шестой танковой армии СС. Хайль Гитлер!

Дернберг энергично выбросил вверх правую руку, однако не произнёс ни звука, так как страх сдавил ему горло.

Получив от Дикой Елены перехваченную ею тайную записку, начальник тюрьмы не стал обсуждать этот инцидент с надзирательницей. Он вообще очень неохотно общался с низшими тюремными чинами, хотя и являлся их шефом. Часов в девять вечера он занялся дешифровкой записки. Чтобы не испортить раньше времени дело и не спугнуть «пташек», он даже решил пока не допрашивать фрау Хельгерт по этому вопросу. Полистав её дело и увидев, что ею занимается служба безопасности, он сразу же позвонил туда, чтобы на всякий случай обезопасить себя и зарекомендоваться верным сыном фатерланда.

Дежурный по управлению государственной безопасности, выслушав начальника тюрьмы, заметил, что тому здорово повезло, так как коллеги, занимающиеся подобными делами, ещё не разошлись по домам.

Гауптштурмфюрер Оленбург, который, заняв место Френберга, стал личным референтом господина бригаден-фюрера, сидел в своём кабинете и регистрировал бумаги, которые он принял по описи от Дернберга.

— Хайль Гитлер! — поздоровался эсэсовец с вошедшим. — Что делается в вашем заведении? Трудности с расквартированием, нет?

Внимательно выслушав начальника тюрьмы, гаупт-штурмфюрер нахмурил лоб и спросил:

— Зимородок, говорите? И Бобёр? Мне эти клички уже встречались. Или я где-то о них читал? Я наведу справки и приму необходимые меры!

Не прошло и нескольких минут, как Оленбург уже получил интересующую его справку. Это оказалась группа Эстеркампа, состоявшая из коммунистов. Несколько месяцев назад двое из этой группы были схвачены, но до сих пор от них не добились ни слова. Оба находились в тюрьме Моабит.

Ровно в пять часов утра, по строго заведённому распорядку, в коридоре тюрьмы раздался хриплый звонок, возвестивший подъём, а час спустя началась раздача завтрака.

Тяжёлые засовы с грохотом отодвигались. Дикая Елена сама присутствовала при раздаче пищи. Окинув очередную камеру всевидящим оком, она давала знак раздатчикам отпустить миску «немецкого чая» и два тоненьких кусочка хлеба.

«Почему она ничего не спросила меня о записке? — терялась в догадках Ильзе. — Неужели это их не интересует? Быть может, содержание записки не имеет важного значения? Возможно, такие записки здесь не редкость? Но ведь здесь даже за мелочи сажают в карцер или лишают пайка».

На ящичке, в который арестованные клали хлебную пайку, сидел маленький жучок. Вот он расправил свои крылышки, полетел и, описав круг, сел рядом с парашей.

Ильзе, затаив дыхание, следила за жучком. Она подставила насекомому руку. Жучок без страха перебрался на её палец, с него — на другой, на третий. Маленькое живое существо с четырьмя крохотными точечками на спинке. Жучок вёл себя так, как будто находился не в тюремной камере, а на свободе.

Снова загрохотал дверной засов.

— Арестованная сто тридцать восемь, на допрос! — пробасила Дикая Елена.

«Допрос? Сейчас, так рано? Ведь ещё только начало седьмого». Ильзе надела жакет и пошла за надзирательницей.

— Арестованная сто тридцать восемь доставлена для допроса! — доложила Елена на пороге комнаты, в которой обычно проводились допросы арестованных.

— Благодарю вас, — сказал следователь надзирательнице.

Услышав этот голос, Ильзе застыла на пороге.

«Ошибки быть не может, это Дернберг! И нужно же, чтобы это произошло сейчас, когда я не в состоянии мыслить логически!»

— Доброе утро. Прошу садиться. Очень важное дело вынудило меня так рано потревожить вас… Надеюсь, вы не станете за это обижаться на меня…

Ильзе села на стул, стараясь не смотреть на штурм-банфюрера.

— Я могу себе представить, что вам пришлось пережить. Однако вы должны признать, что виноват в этом не я. Я совсем не виноват в том, что вы здесь очутились. Напротив. Две недели назад я рискнул вам сделать личное предложение.

Ильзе молчала.

Дернберг взглянул на часы.

— Давайте перейдём прямо к делу. Я должен сегодня же передать ваше дело в трибунал, так что у вас остаётся последняя возможность облегчить свою участь чистосердечным признанием. Это всегда принимается во внимание на суде. — Последнее предложение он произнёс с истинно венским акцентом.

— Мне не в чем признаваться.

— Подождите, не торопитесь. К слову, ваш супруг совершил попытку бежать из-под стражи. Во время его поимки погибли шестеро честных немцев. Вы ведь знали об этом?

— Откуда я могла знать?

— Перед этим он был у вас.

— У меня? В Берлине?

Дернберг с улыбкой кивнул:

— Вы удивлены? Ай-ай-ай, если бы у нас не было органов государственной безопасности!

— Что же вы с ним сделали?

— Ничего. Просто мы его пока не поймали, чтобы иметь возможность что-то сделать. Его преследуют и обязательно поймают, а уж тогда…

Ильзе крепко закусила губы.

— А чтобы вы снова не смогли увидеться с ним, нам пришлось забрать вас из дома. Как говорят, с целью предупреждения.

«Он сбежал! Они никогда не поймают его! Он им не дастся в руки!» — воспрянула духом Ильзе.

Дернбергу казалось, что время бежит слишком быстро.

«Интересно, что они сделают с этим красным, когда схватят его? А с его хорошенькой куклой? Запрут в какой-нибудь концлагерь? Но даже если и так, то мне-то что до этого? Моего назначения в офицерский резерв Сеппа Дитриха всё равно никто не отменит. Как же мне вырваться оттуда? Резерв! В резерве удастся продержаться не больше двух дней, а потом на передовую, где мой предшественник получил пулю в висок. Значит, придётся принять подразделение, а там, смотришь, уже ждёт мой преемник… Если я попытаюсь улизнуть оттуда, то меня в два счёта поставят к стенке. А может, в армии сразу же заинтересуются офицером из службы безопасности?.. Почему бы им не послать такого «гостя» в штаб-квартиру Аллена Даллеса? Проклятая дисциплина! Вечером уже нужно ехать, так что здесь пора кончать».

— С какого времени вы знакомы с Эстеркампом? — спросил Дернберг Ильзе.

— Эстеркампом? Это имя я слышу впервые!

— Ваши слова делают вам честь, фрау Хельгерт, однако не соответствуют действительности. В некоторой мере это концерт по заявке.

Ильзе ничего не понимала.

— Я вам сейчас немного помогу. Бобра вы, разумеется, тоже не знаете?

Ильзе почувствовала, как кровь прилила ей к лицу.

— Бобра? Из семейства грызунов, вы это имеете в виду?

— Так, — спокойно обронил Дернберг. — Вы и Бобра не знаете. Однако должны были как можно скорее предупредить его.

— Вы меня с кем-то спутали.

Дернберг полистал лежавшее перед ним дело и, открыв на определённой странице, пододвинул к Ильзе со словами:

— Читать можете?

Ильзе внимательно прочла страничку, а затем отодвинула дело от себя:

— Действительно, очень любопытно.

Штурмбанфюрер чувствовал, что его терпению вот-вот придёт конец.

— Вы, видимо, забыли, что вчера вечером у вас отобрали эту записку. Сделала это надзирательница в вашей же камере!

— У меня нет своей камеры, и я не имела удовольствия видеть вчера надзирательницу.

Дернберг был так удивлён, что даже не мог подыскать нужных слов.

«Выходит, мне теперь придётся допрашивать эту, Елену!» Его охватил гнев. «Вот уж поистине неудача в одиночку не ходит. Две недели назад меня водили за нос Хельгерт и Зальц, неделю назад — Круземарк, вчера — бригаденфюрер, а сегодня — она! Но этот-то заколдованный круг я разрублю!»