Заключительный аккорд - Гюнтер Хофе

Артиллеристы ещё раз перепроверили схемы огня полка и дивизионов, уточнили цели, которые надлежало подавить, и время открытия огня, хотя обо всём этом долго и много говорилось накануне. Последняя метеосводка поступила в полк в час тридцать ночи. Всем частям и соединениям, участвующим в наступлении, строго-настрого запрещено вести какие бы то ни было переговоры по радио.

На карты фельдмаршалов, генералов и командиров частей нанесено всё необходимое, обозначены задачи дня, а на полях коротко записано самое важное из приказа на наступление.

И только одно не помечено на этих картах, а именно: например, суждено погибнуть от автоматной очереди рядовому Гарольду Суку, или в каком месте танкисты Эрнст Тэйлор и Том Батлер сгорят заживо в своём танке, потому что не смогут вылезти из него, или, к примеру, где найдут смерть другие солдаты противника.

Разумеется, не было на этих картах и пометок о том, где обретут вечный покой тысячи и тысячи немецких солдат. Короче говоря, эти карты были далеко не полными…

Обо всём этом думал Клазен, а ещё он думал о передовых HП батареи, которые выдвинуты далеко вперёд, о наблюдателях, которые лежат на этих НП, полузасыпанные снегом, насмерть перепуганные, молящие господа о том, чтобы свершилось чудо, о котором так часто кричал по радио министр пропаганды доктор Геббельс, чтобы в небе наконец появились чудо-ракеты Фау-1 и Фау-2, горящие, как свечи на рождественской ёлке, или что-нибудь подобное, но ещё пострашней.

«А чего ждёшь от часа «X» лично ты, Гельмут Клазен, чья грудь до сих пор ещё не украшена Железным крестом первого класса якобы по причине того, что наградное представление кем-то утеряно? Резкого поворота в ходе войны? Или победы германского оружия? Частичной победы, которая со временем приведёт рейх к полной победе?»

Обер-лейтенант тряхнул головой, словно отгоняя от себя вопросы, которые задавал ему кто-то незнакомый.

«Всё, что сейчас предпринимается командованием, лишь оттянет конец войны на несколько месяцев, и только. Зато будет пролито много лишней крови. А разве солдаты, которым приказано идти на прорыв участка в добрую сотню километров, разве они воодушевлены идеей прорвать позиции американской обороны? Полагаю, — думал Клазен, — что большинство из них прекрасно понимает, что война уже проиграна, А Германия потеряна! Клазен, чудак человек! Ни ты сам, ни твои солдаты не должны упустить случай! Но ведь солдаты противника должны, обязаны до последнего снаряда расстрелять весь свой боезапас. Каждый снаряд, не выпущенный в цель, наносит ущерб военной индустрии».

Вчера был получен приказ из штаба полка. Его зачитал солдатам капитан Альтдерфер. В нём были такие слова:

«Солдаты Западного фронта, настал ваш час! Мы начинаем крупное наступление на англичан и американцев. Этим сказано всё. Вы сами прекрасно понимаете, что это значит. На карту поставлено всё! Ваш святой долг призывает всех вас отдать фюреру и фатерланду свою жизнь. Верховный главнокомандующий группой армий «Запад» фельдмаршал фоп Рундштедт».

«Выходит, ещё существуют командующие, которые имеют право посылать на смерть тысячи людей, — думал Клазен. — Ровно в час ночи командиры батарей доложили о своей готовности открыть огонь. Через час мне нужно разбудить Альтдерфера. Молчание радиостанций сильно действует нам на нервы. На огневых позициях возле каждого орудия кучи снарядов. Танки, выкрашенные под цвет снега, белой краской, стоят на исходном рубеже для наступления, готовые к бою. Их гораздо больше, чем было в 1940 году, да и сами они стали мощнее. Как ни удивляться тому, что, несмотря на бомбардировку германских городов, промышленность ещё способна выпускать танки!

Вот уже больше часа от передовых наблюдателей нет ни одного донесения. Неужели янки не догадываются о том, что мы замышляем? Конец недели. Возможно, что они не ждут ничего плохого? А ведь, согласно плану «Барбаросса», именно в воскресенье — с соблюдением всех правил внезапности — началось нападение на Советский Союз. Этот участок фронта таков, что можно иметь гарантию провести эффективную военную разведку и организовать целый ряд акций шпионажа, так что вполне возможно, что высшие штабы противника всё же имеют кое-какое представление о наших замыслах и соответственным образом встретят нас.

Я всю ночь не смыкал глаз, а спать что-то совсем не хочется, — думал Клазен. — Всё это, видимо, оттого, что в голове полным-полно всяких мыслей».

Он закурил и невольно вспомнил свой разговор с Зеехазе и Мюнхофом. Несмотря на то что пришло требование заняться делом Генгенбаха, он при всём желании ничего не мог предпринять в последние дни.

Пришедшая вдруг в голову мысль ужаснула Клазена? «Я решил устранить Альтдерфера. А хватит ли у меня для этого мужества? Но ведь иначе Генгенбаху никак не выкарабкаться из ямы, в которую он попал. Нам во что бы то ни стало нужно доказать, что капитан дал фальшивые показания…»

Клазен забыл разбудить Альтдерфера, и тот проснулся сам. Он прочистил горло и начал ругаться:

— Что за чертовщина, ни на кого нельзя положиться! Вы должны были разбудить меня, как я вам приказывал, Клазен! Чёрт бы вас побрал!

— Я разбудил бы вас, господин капитан, через десять минут.

Командир дивизиона лениво зевнул и, сев на лежаке, сбросил с себя одеяло. В воздухе сразу же запахло кислым потом. Капитан брезгливо поморщился, вдыхая собственный залах.

Иллюзорная мечта о размещении в маленьком охотничьем домике, о сне на чистой постели и дополнительном пайке рассеялась, как туман. За прошедшую ночь подразделения дивизиона были выдвинуты в юго-западном на-правлении. А через сто тридцать минут по всем телефонам будет передан приказ: «Огонь!»

Альтдерфер встал. Натянул на мокрую от пота рубашку свитер. Небольшая отсрочка, а затем настанет время, когда нужно будет открыть огонь и вести его до тех пор, пока паши штурмовые группы не ворвутся на огневые позиции противника и не продвинутся до деревень Рокерат и Кринкельт, а несколько севернее Рокерата не овладеют бараками. Красным карандашом были обведены населённые пункты и цели, подлежащие уничтожению. Слева от них должны были вводиться в прорыв танковые дивизии СС «Гитлерюгенд» и «Адольф Гитлер», южнее их — соединения 5-й танковой армии. Согласно полученному приказу, войскам категорически запрещалось задерживаться хоть на минуту, короче говоря, важно было продвигаться вперёд, оставляя самую трудную работу им, артиллеристам.

Затем артиллерия должна сменить свои огневые позиции, переместившись на территорию Бельгии, в район, обороняемый 5-м американским корпусом. Американцы, действующие справа, могли, таким образом, зайти во фланг немцам. Две дивизии народного ополчения, действующие на севере, не представляли для противника никакой угрозы.

Альтдерфер осмотрелся по сторонам и подумал: «Клазену я не доверяю. Он слишком строптив и непослушен. К тому же он не догадывается о том, что Круземарк ввёл меня в курс дела, и я знаю об истории, приключившейся с Квангелем. А генерала я сам при случае спрошу, не подавались ли документы на присвоение мне воинского звания «майор». Я убеждён, что по-настоящему звания будут цениться только после войны».

В этот момент позвонил телефон.

— Благодарю вас, Альтдерфер, за ваш проект письма, — раздался голос генерала. — Господин Д. тем временем будет направлен на фронт. Для вашего сведения сообщаю: Квангель посажен на неделю под домашний арест, а Кисингену приказано сделать то же самое с Зойфертом, только в удвоенном размере. Это самое малое! То, что Клазен натворил на вечере, вы знаете и, видимо, понимаете, Альтдерфер, что это дело можно бесшумно уладить…

Прощаясь, генерал с такой силой рявкнул: «Хайль Гитлер!», что капитану заложило уши.

Зойферт вообще не интересовал Альтдерфера, зато Клазен — напротив. В этом отношении у капитана были свободные руки. Но все его расчёты спутало это проклятое наступление: без начальника штаба никак не обойдёшься.

Клазену ничего не было известно о событиях, происшедших накануне на КП полка. Подполковник Кисинген созвал командиров дивизионов на обсуждение положения и для получения дополнительных распоряжений. Альтдерфера он попросил остаться после совещания.

Через несколько минут в бункер ввели капитана Зойферта для допроса о случае, происшедшем на вечере. Зойферта как следует пропесочили, а он в ответ твердил одно и то же:

— Начальник штаба по сговору с капитаном медицинской службы доктором Квангелем напоил меня до такой степени, что я ничего не помнил и не соображал. — Зойферт смущённо улыбнулся. — Клазен сам подсказал мне, что я должен был говорить. Это была игра, господин подполковник. Или, вернее говоря, хитро придуманная провокация. Я понимаю, что совершил серьёзный проступок, хотя это впервые за всю мою службу, и потому прошу наказать меня.