Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо вчера поужинали? — обратился к ней Говоров, нисколько не удивившись ее присутствию здесь.
— Нормально, — ответил за нее Гавр. — Только больно неспокойное место попалось.
— На передаче ты вел себя как юродивый, — понизил голос режиссер. — Чуть не завалил всю программу.
— На Руси юродивые всегда были исполнены истинной мудрости, — шепотом ответил Гавр. — А тебе, видно, нужны одни тихие идиоты?
— Манекены, — поправил его режиссер.
— Чтобы показать всем, как ты вдуваешь в них живую душу? Не слишком ли самонадеянно?
— В программе есть только один Бог — режиссер…
— …Толстый, лысый и нудный Митька Говоров.
— Ты у меня получишь!
— Потише, пожалуйста, — попросила Вера, по-детски увлеченная сказкой на сцене.
— Хорошо, хорошо! — хором откликнулись оба спорщика и вышли в коридор.
А когда спектакль подошел к концу и занавес опустился, отделив зрителей от волшебных персонажей и Синей Птицы, когда после долгих аплодисментов артистов наконец-то отпустили, Вера вышла в коридор и увидела Гавра, одного, раскачивающегося на пятках и чему-то глупо улыбающегося.
— Поймала синюю плутовку? — спросил он.
— А где твой друг? — произнесла она.
— Вот! — И Гавр протянул на ладони пуговицу. — Все, что от него осталось. Убежал.
— И поставил крест на твоем сценарии?
— Наоборот. Я убедил его, что прав. Что пора возвращаться к истинным ценностям. И он рискнет своей головой… или что там у него вместо нее? Завтра мы подписываем договор в дирекции телекомпании.
— Поздравляю! — Вера подошла ближе и, неожиданно для себя, поцеловала его в щеку. — И все же скажи: почему ты так злишься на него?
— Потому что не люблю, когда надо убеждать в очевидных вещах. — Гавр, кажется, даже не понял, что произошло только что. Вид у него был растрепанный и немного очумелый. — Ты принесла мне удачу! — сказал он. — Это надо отпраздновать. Возвращаемся в буфет.
Вера уже послушно пошла с ним рядом.
— Гавр, как же твое настоящее имя? — спросила она.
Он рассмеялся.
— Самое забавное, что этот Ведущий в дурдоме угадал: меня с детства звали Гавр, потому что я — Гаврилов. А Говоров Митька был — Говр. Так мы и ходили по школе — Гавр и Говр. Ну а имя у меня крайне редкое, почти не встречается в средней полосе России — Николай… Я постараюсь тебя сегодня еще чем-нибудь удивить, — пообещал он, когда они садились за столик.
От шампанского Вера отказалась, но на ее «место» героически заступили двое других — «полковник Вершинин», так и не раздобывший у Воланда ни долларов, ни фунтов, ни даже лир, и артист, только что сыгравший Кота в «Синей Птице». Но на перса Монтигомо он сейчас нисколько не походил, скорее наоборот — в его лице было что-то жалобно-собачье.
— Вообще-то нам не полагается, — сказал он. — И если Великая Актриса увидит, она меня убьет. Но мы закроемся Гавром — сотрудникам литчасти позволено пить сколько влезет. Им на сцену не выходить.
— Ему хватает игры в жизни, — добавила Вера.
— Да, может он отмочить нечто этакое, — глубокомысленно изрек «Вершинин».
— Не буду говорить, за что мы пьем, но в ближайшем будущем произойдут приятные изменения, — сказал Гавр.
— Ты — женишься! — догадался бывший Кот. — И я даже знаю — на ком. Ну отчего вы покраснели, милая?
— Тебя нельзя приглашать в интеллигентное общество, — произнес «полковник». — Гавр намекнул, что он всего лишь становится директором театра.
— Барбизоны! Все, что я делаю, — ради вас. Скоро вы будете ходить за мной табунами, и я наконец-то выведу вас на чистую воду. И каждый получит по Синей Птичке в клетке. А уж сумеет ли он ее удержать, зависит от него самого.
— Поверь моему печальному опыту — это невозможно, — сказал бывший Кот. — Я шестьдесят четыре раза пытался ее съесть. И каждый раз некстати опускался занавес.
— В этом и есть смысл жизни, — начал философствовать «полковник». — В отсутствии его как таковом. Все проходит. Остается лишь вера, надежда и любовь.
— Вот за это мы и выпьем! — оживился бывший Кот, подмигнув Гавру.
Прихватив еще две бутылки шампанского, они увлекли Веру в литчасть и продолжали разговор уже здесь. Стенные часы над дверью показывали половину первого. За окном на Тверском бульваре блестел на солнце схваченный морозцем снег. Возле «Макдональдса» сгрудилась толпа людей, которая все увеличивалась и увеличивалась. Мелькали трехцветные флаги, а какой-то мужчина что-то кричал в мегафон, разнося хриплый лай над всем бульваром.
— Демонстранты, защитники гамбургеров, — сказал «полковник».
— А возле памятника Пушкину — другие, их противники, — добавил бывший Кот. — А возле кинотеатра «Россия» — третьи, которые сами по себе, но против всех. Вот будет потеха, если они начнут колошматить друг друга!
— Я не разбираюсь в политике, — произнесла Вера.
— Вам и не надо, миледи. Нет ничего страшнее женщин, солящих политический борщ.
— Убогие они все, — подтвердил «полковник». — Я бы им молоко за вредность давал.
— А я бы — в глаз, — воинственно сказал бывший Кот.
— Хорошо у вас здесь, — улыбнулась Вера.
Ей и в самом деле было хорошо — просто и спокойно, и смешно было наблюдать, как дурачатся эти взрослые люди, как топорщит усы бывший Кот и хмелеет «полковник» и как смотрит на нее Гавр. Ей захотелось, чтобы у него исполнилось все, он что задумал, не понеся потерь и не обретя недругов. Чтобы он был счастлив. И не исчез в городской толпе.
В соседней комнате что-то громко хлопнуло, словно на пол упала стопка книг. И все замолчали, переглянувшись.
— Лопнула склянка с эфиром, — произнес «полковник Вершинин».
— Там у нас пиротехник хранит свои спецэффекты, — пояснил Гавр. — Пойду погляжу. У меня ключ подходит. Как бы пожара не было.
— Что-то мы давненько не горели, — согласился бывший Кот.
Гавр ушел, а Вере отчего-то стало тревожно. Да и артисты перестали шутить, напряженно прислушиваясь. Прошло несколько минут, и у всех в комнате было такое ощущение, что сейчас что-то произойдет. Но никто не ожидал взрыва именно на этой секунде… Короткий, сильный, он напоминал выстрел из выхлопной трубы автомобиля, слившийся с отрывистым криком. Все трое вскочили с места, а «полковник» удержал Веру за локоть. Дверь распахнулась — на пороге стоял Гавр. Но это был не он. Его лицо невозможно было узнать — обожженное и залитое кровью, с закрытыми или вытекшими глазами. Ноги его подогнулись, и он рухнул на ковер, прямо перед Верой. Вскрикнув, побледнев, она опустилась на колени.
6
