Ленд-лизовские.Lend-leasing - Василий Аксенов

С первого дня в лагере он стал играть левым полузащитником в футбольной сборной. Играли по системе «Дубль-Вэ», то есть по «W», то есть ему не светили совсем голевые моменты. Он должен был посылать пассы по краям и в центр, а также останавливать мячи, прибывающие с враждебной территории. Что касается голевых ситуаций, ему отводилась, и то изредка, подача «корнер». Короче говоря, шумной славы в таких обстоятельствах не стяжаешь. Акси-Вакси носился по полю и всюду старался просунуть досужую ногу или снять снабаш только лишь ради престижа «Пустых» и для торжества над «Набережными». И вдруг забил два гола нахальным соперникам, у которых капитан Гром (Громов) носил на майке эмблему ВКФ. И вот благодаря неожиданным прорывам хавбека наша команда стала чемпионом подросткового турнира. Никто не мог понять секрета этого юнца, за исключением девочки Стеллы Вольсман: она и была секретом.

Воодушевленный Акси, храня в душе образ этой тонконогой и узкоплечей девчонки, ходил теперь на стадион и на беговой дорожке отрабатывал бешеный спурт, нужный для неожиданных прорывов. Эля Крутоярова и ее помощник Равиль Мухаметзянов по прозвищу Муха пришли однажды на стадион с секундомером. Недалеко от них на траве расположились две девочки из третьего отряда, Стелла и Нэлла.

«Эй, Вакси-Акси, хочешь, я тебе замерю стометровку?» — крикнул Равиль. «Ну давай», — пожал плечами мальчик-юнец и принял стартовую позицию.

Старт! Рывок. Мелькание локтей и колен. Финиш! Равиль показал Эле секундомер. Та присвистнула. Похоже на то, что наш Акси-Вакси побил рекорд Джесси Оуэнса! Замерили еще несколько стартов. Стабильный результат: 10,1!

«Вакси, ты побил мировой рекорд!» — крикнула Эсфирь. А Стелла, сжав кулачки на груди, молча сияла.

Пацан мрачновато усмехнулся: «Издеваетесь?» — и ушел со стадиона.

Однажды в лагерь приперся скандальный герой прежних сезонов Вовк Оссинский. Теперь он был на два года старше самых старших ребят, то есть ему было уже шестнадцать лет. Значит, он в этот 1946 год был уже не пионером, а комсомольцем и пионервожатым в лагере текстильного предприятия «Льнокомбинат». Вокруг него собрались ребята старшего отряда, с которыми когда-то тонули, а уж хохотали-то за милую душу.

«Ну как, Вовк?» — спросили ребята.

Кто-то бдительный, а именно Юрочка Ратгер, пошел и плотно запер дверь домика, где происходила встреча. Все ждали от Вовка дальнейших откровений по части эротики (слово «секс» тогда еще не бытовало). Солидно-хамоватый Вовк с некоторыми гримасами открыл свой планшет — он в этом сезоне носил на кожаном ремешке этот плоский офицерский предмет, купленный у бедолаги старшего лейтенанта. На койку Тареева посыпались многочисленные фотографии нагих женщин, как в одиночку, так и с мужчинами. Среди них мелькнули и снимки позапрошлого года, и даже того донжуана из штаба ВКФ, который за одну краткую ночь («Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих») умудрился склонить к приключениям трех наших пионервожатых.

«Вот эта моя самая любимая. — Вовк поднял левой рукой снимок коленно-локтевого соития и, немного повозившись, правой рукой извлек из штанов весьма раздутый вожделением член. — Учитесь, набирайтесь опыта, пацаны! Иду на побитие рекорда!» — сказал он с придыханием.

В тот сезон, в предпоследний день, он уже демонстрировал фонтанную мощь своего органа. Магма взлетела тогда выше дурацкого декоративного бордюра и там повисла, в то время как ребята умирали со смеху. Ну, все улеглись, кто на койки, кто прямо на пол, и стали подражать движениям Вовка.

«Не торопитесь, пацаны, — командовал тот. — Секрет самой пышной эротики состоит в замедленности действий. Всем дрочилам советую не доводить сразу до фонтана, а сделать перерыв. Не бойтесь, если яйца начнут ныть и пылать, повремените и тогда получите высший восторг вместе с упоением. Сегодня ночью предлагаю вам всем совершить налет на девчачью террасу. Одна девчонка обещала мне открыть дверь, когда весь отряд задрыхнет. Мы проходим неслышно, как могикане, внутрь, крадемся по рядам и делаем выбор. Потом каждый из смельчаков залезает к своей красотке под одеяло. Там, под одеялом, каждый обнимает выбранную киску как хочет, а потом бесшумно улепетывает на лужайку под свет луны. Кстати, сегодня мы насладимся полнолунием, о сеньоры!»

Мы все ужасно дрейфили, пока пробирались через олуненную территорию лагеря и изредка припадали к земле, растворяясь в траве, а иногда и в цветниках анютиных глазок. В отдаленном административном корпусе светились три окна директорской квартиры. Там напевал сладкий голосок патефона: «Too many tears, and not without a reason…» Кружились две пары, физручка Крутоярова с голой спиной и директор, положивший ей на плечо свою культю, похожую на раздутую перчатку, а также пара в военно-морской форме, он и она — то ли бостон, то ли слоу-фокс.

Нас было семеро, и мы пробрались на край лагерной главной поляны. На краю этого пространства отсвечивала луну девчачья терраса. Ни одна лампочка не горела; уже давно царствовал отбой. Минут десять мы лежали недвижно под кустами чайных роз. Дурманным образом пахли цветы-табаки. Вдруг на верхушке лестницы тихо открылась террасная дверь и проскользнула какая-то неведомая тень.

Вовк Оссиновский встал на одно колено и поднял руку, как перед атакой. Не больше трех минут мы потратили, чтобы войти в дортуар на тридцать юниц. И тут Акси-Вакси растерялся: ну что мне тут делать, ведь это какой-то парадокс, ужасная нелепость — лежать под одним одеялом с девочкой. Уже в разных местах большой спальни таинственно поскрипывали пружины — это укладывались под одеяла счастливые смельчаки. И вдруг я увидел глаза Вольсман — огромные! Похоже на то, что она не спала совсем, а ждала. Хилое ее одеяло было натянуто вровень с подбородком, а под ним были очерчены нежные линии девчонки. В ужасе она смотрела на Акси-Вакси и видела, как ему показалось, его собственный ужас. Выпростала из-под одеяла указательный палец и запечатала им свои губы. Нет, нельзя упускать этот момент, подумал он. Нужно познать ее тело. Всей длиной своего тела почувствовать длину ее тела. Всей мускулистостью живота почувствовать ее живота нежность. Губы мои, сомкнитесь с ее губами! Наши соски, впечатайтесь друг в дружку!

Она оттянула край одеяла, а он его отвернул. Она лежала перед ним в самодельной домашней комбинашке и вся просвечивала сквозь мелкие цветочки. А он был в футбольных трусах и под ними несусветно торчал. Он склонился над ней и некоторое время висел, а потом опустился и разрешил ей повиснуть на нем. Нежность и сладость, несоразмерные возрасту, одолели ими, и они стонали, не понимая, что происходит. Ни единого членораздельного слова не было сказано, но стон открывал все.