Самый желанный герцог - Селеста Брэдли

Сейчас, когда Мэгги тесно прижималась к ней, ее костлявые локти упирались Софи в ребра, острые коленки в ее бок, головка с шелковистыми волосами уткнулась в плечо, а котенок свернулся в сонно мурлычущий клубок между ними, Софи испытывала такое глубокое томление, что у нее перехватило дыхание. В первый раз в своей жизни она позволила себе мечтать о собственном ребенке в своем неопределенном, туманном будущем. Все, что требовалось — это найти мужчину, которого она сочтет достойным для того, чтобы произвести на свет его дубликат.

Как странно, что не так давно она могла бы принять любого мужчину, который сделал бы ей предложение, и посчитала бы себя удачливой, и все же девушка обнаружила, как трудно принимать знаки внимания от бо льшего количества поклонников, чем она могла сосчитать.

Все это работа Грэма.

Абсолютно верно. Все, что ей нужно, чтобы решить эту маленькую дилемму — это найти мужа более умного, более очаровательного, более привлекательного и, по крайней мере, такого же высокого, как новый герцог Иденкорт.

И это все? Почему бы не придумать что-нибудь потруднее?

Вздохнув, Софи наклонилась, чтобы поцеловать макушку головы Мэгги с блестящими волосами.

— Орешек, ты засыпаешь. Отправляйся сейчас же в постель. — Она отцепила от себя руки Мэгги, а затем встала. Маленькая худая девочка весила не больше, чем ведро воды, поэтому она просто подняла ее и отнесла в спальню. Оказавшись там, девушка сняла с Мэгги туфли, чулки и платье и уложила в постель. Софи быстро заплела немного кривоватую косу, чтобы волосы девочки не запутались — с молчаливым обещанием утром сделать это лучше — и велела ей засыпать, поцеловав один раз девочку и один раз — котенка, свернувшегося на подушке Мэгги как меховая черно-белая шапка.

Софи одним быстрым движением потушила свечу и вышла из комнаты, бросив назад только один долгий взгляд, когда закрывала дверь. Дейдре будет хорошей матерью бедному ребенку, Софи знала это. Не было никакой причины похищать Мэгги только для того, чтобы рядом с тобой всегда был кто-то, кого можно было бы любить.

Отправляйся и заведи своего.

Своего собственного ребенка, свой собственный дом, своего собственного мужа. Если бы она могла, то взяла бы дом и ребенка, и пропустила бы мужа…

О, в самом деле?

Стоя в коридоре, прижавшись спиной к двери спальни Мэгги, когда молчаливый дом со всех сторон окружал ее, Софи поняла, что нет смысла поддерживать ложь, только не в своем собственном сердце.

Она хотела того, что она хотела, помоги ей Бог. Она хотела, из какого-то непонятного безумия, завоевать Грэма для себя. И черт бы побрал Лайлу, социальный статус и все секреты. Какой смысл в этой жизни, в этих вдохах и выдохах, в биении сердца, если не в том, чтобы иметь значение для кого-то, принадлежать кому-то, жить, дышать и в унисон стучать с кем-то сердцем? Если она не сможет иметь Грэма, то тогда вся ее жизнь будет напоминать цель и предназначение машины, грохочущей, бездушной и пустой.

Так иди и заполучи его.

Она так и сделала бы, если бы могла.

А ты на самом деле пыталась?

Софи остановилась, ее пальцы в изумлении прижались к ее губам. Она не пыталась, не так ли? Вот она сидит здесь, разодетая в ожидании, когда принц заметит ее, вместо того, чтобы хорошенько ударить его и притянуть к себе для поцелуя, от которого он забудет всех остальных женщин, которых когда-либо знал!

Если бы она не была настолько легкомысленной и взволнованной от этой мысли, то Софи смогла бы уделить момент для того, чтобы почувствовать себя очень, очень глупо.

Глава 17

Джон Герберт Фортескью был влюбленным человеком. И, как бы невероятно это не выглядело, но девушка, которую он любил, кажется, склонялась к тому, чтобы любить его в ответ!

Патриция приложила одну руку к щеке, ошеломленная его предложением. Другую ее руку он крепко держал в своей.

— Выйти за вас? Но… — Она заморгала и попыталась вдохнуть по-настоящему.

На мгновение Фортескью увидел растущую радость на ее лице. Она собирается сказать «да»!

Затем тень появилась во взгляде девушки, как облако над самим Изумрудным островом. Патриция сделала шаг назад, качая головой, смахивая с лица радость.

— Нет… нет, я не могу! Я не могу остаться здесь, в этом холодном сером месте, далеко от моей семьи… — Она сглотнула и выпрямилась. Все в его животе перевернулось от холодной уверенности в ее глазах. — Мне жаль, сэр. Я никогда не смогу выйти замуж за англичанина.

О, и это все?

Восторг вулканом взметнулся внутри него, горячий и свободный. Фортескью рассмеялся вслух, еще раз шокировав девушку.

— Но видишь ли, моя дорогая Патриция, я — ирландец!

Та покачала головой, в замешательстве.

— Боюсь то, что ты имеешь несколько капель ирландской крови, не поможет, с… Джон. — Она опустила взгляд вниз на руку, которая все еще лежала в его руке. — У меня нет ненависти к англичанам, как у многих ирландцев, — тихо проговорила Патриция, — но я не буду знать, что сказать человеку, который точно так же, как я, не скучает по самим скалам и морю.

Он наклонился ближе, вне себя от радости, что наконец-то узнал причину ее отказа.

— И что за утесы это могут быть, любовь моя? Что до меня, то я тоскую по скалам Мохер [9].

Патриция застыла от переливчатых интонаций в его голосе, и дворецкий, улыбаясь, отодвинулся. Он почти не узнал свой собственный голос, так давно это было.

— Ты же не думаешь, что я положил на тебя глаз только из-за твоего личика, ведь нет, милая?

Затем она подняла на него взгляд. Суровая ярость в ее глазах высушила его радость, наполнив тревогой.

Патриция отступила назад, подальше от него, стряхивая с себя его прикосновение, словно это было что-то скользкое.

— Ты скрывал свое происхождение? — Ее губы сжались от отвращения. — Как человек, который стыдится его?

Пустые руки Фортескью опустились по бокам.

— Но я должен был сделать это! Здесь для нас нет работы в качестве слуг, словно на наших ботинках все еще находится грязь с картофельных полей… — Нет, подождите. Это унижение, это английская фраза, которую он никогда раньше не произносил. Неужели он так долго прожил в этом сером, мрачном городе, что сам начал верить в такие вещи?

Девушка, стоящая перед ним, прелестное создание с его родины, предмет мечтаний и всего, что он заставил себя забыть, выпрямилась во весь рост, на ее лице было выражение презрения.

— Я предпочла бы благородного человека, хотя и англичанина, ничтожному ирландскому предателю. Я не желаю иметь с тобой ничего общего, Джон Фортескью… ни с тобой, ни с этим домом, полным лжи. — Патриция быстро повернулась и зашагала прочь, ее прямая спина являлась свидетельством тому, как бесполезно было преследование с его стороны.