Стрекоза в янтаре. Книга 2 - Диана Гэблдон

— Да ты не беспокойся, приятель, — сказал Джейми, дружески потрепав его по плечу. — Ведь уже в течение некоторого времени она иногда касается моих интимных органов — и ничего. И пока что не лишила меня мужского достоинства.

Под дружный смех моих помощниц и пациентов Джейми хотел встать и уступить место мне, но я остановила его, сунув ему в руки небольшой флакон.

— Что это? — спросил он.

— Разбавленный водой спирт, — ответила я. — Жидкость для дезинфекции. Чтобы у него не возникло воспаления или чего-нибудь похуже, рану необходимо промыть.

Макбет, будучи раненным, прошел немалый путь пешком, поэтому вокруг раны скопилось немало засохшей крови, а также грязи. Пшеничный спирт являлся неплохим дезинфицирующим средством, даже наполовину разбавленный дистиллированной водой. Это было единственное эффективное средство против инфекции, и я упорно продолжала им пользоваться, несмотря на крики пациентов.

Джейми перевел взгляд с флакона на рану и слегка поежился. Он уже испытал его действие, когда я обрабатывала ему рану на боку.

— Ну, Макбет, лучше пусть тебе, чем мне, — сказал он, опустившись на колени, и вылил содержимое флакона на поврежденную часть его тела.

Душераздирающий крик сотряс стены дома, и Макбет скорчился, словно раненая змея. Когда крик наконец стих, лицо у него было зеленоватого цвета. Но он уже не противился тому, чтобы я приступила к делу, невзирая на боль. Большинство раненых стойко переносили все, что мы проделывали над ними, и этот не был исключением. Он лежал не двигаясь, ужасно смущенный, уставившись на пламя горелки, и на протяжении всей операции ни один мускул у него не дрогнул. Только по тому, как менялся у него цвет лица от зеленоватого к белому, затем к красному — и так все время, — можно было судить о его истинном самочувствии.

Наконец лицо стало стабильно красным. Это произошло после того, как я кончила зашивать и почувствовала, что пенис у меня в руках начал слегка твердеть. Уверовав наконец в слова Джейми, Макбет, едва дождавшись окончания операции, одернул подол килта и поспешил в укромный уголок комнаты, оставив меня хихикать про себя, уткнувшись в раскрытый медицинский саквояж.

Я нашла прибежище в углу, где стоял ящик с медицинскими принадлежностями, и присела на него, прислонившись спиной к стене. Острая боль пронзила икры ног. Это была реакция на длительное физическое и нервное напряжение.

Я сняла туфли, закрыла глаза и снова прислонилась к стене, чувствуя, как вместе с легкими судорогами, пробегающими от основания позвоночника к затылку, проходит напряжение.

В состоянии крайней усталости возникает повышенная чувствительность кожи; когда же необходимость тяжелой физической нагрузки минует, организм, настроившийся на определенный ритм, продолжает по инерции получать кровь в прежнем объеме, словно нервной системе невдомек, что мышцы уже насыщены ею в избытке. В такой ситуации надо дать себе покой, немедленно сесть и посидеть не двигаясь.

В комнате, где лежали раненые, было душно и шумно; я имею в виду не раскатистый храп здоровых мужчин, а тяжелое, прерывистое дыхание. Слышны были сдержанные вздохи раненых, которым дышать было больно, и стоны, помогавшие переносить страдания.

Солдаты, лежавшие здесь, все были тяжело раненными, но далеко не безнадежными. Однако я знала, что смерть бродит среди раненых по ночам и может подкрасться к кому-нибудь из тех, у кого защитные силы организма ослабли и кого снедают тоска, одиночество и страх. У некоторых раненых были жены, ночевавшие неподалеку в соседних домах, но не рядом с мужьями.

Здесь у них была только я. Если я не могла исцелить их или избавить от боли и страданий, то по крайней мере они видели, что они не одни, что кто-то стоит между ними и вечным мраком. И поэтому, помимо специфически медицинской помощи, моей обязанностью было находиться ними.

Я поднялась и медленно пошла между рядами тюфяков на полу, задерживаясь возле каждого, чтобы что-то сказать или просто поправить одеяло, погладить по голове, потереть ноги, сведенные судорогой. Подать воды одному, сменить повязку другому, угадать причину нервного напряжения новенького раненого и со спокойной деловитостью подать ему глиняную бутыль и испытать удовлетворение, почувствовав, как она наполняется теплой мочой, а значит, больной облегчился.

Я вышла на улицу опорожнить бутыль и решила постоять минутку, вобрать в себя частицу прохладной дождливой ночи и избавиться от навязчивого запаха мужского пота и ощущения грубой волосатой кожи.

— Ты совсем мало спишь, Саксоночка, — послышался голос с мягким шотландским акцентом.

— Ты и сам тоже не очень-то много спишь, — сухо ответила я. «Сколько же он не спал?» — спрашивала я себя.

— Я спал в поле прошлой ночью с солдатами.

— Да? Тогда все в порядке, — раздраженно возразила я, что вызвало у него смех.

Шесть часов сна на мокрой земле после сражения, в ходе которого на него наступила лошадь, он был ранен мечом и еще Бог знает что там было. А после этого он собрал своих солдат, вместе с ними отыскал и вынес с поля брани раненых соплеменников, доставил их в санитарный пункт, хоронил умерших и оказывал почести принцу. И за все это время я ни разу не видела, чтобы он ел, пил или отдыхал.

Я не собиралась читать ему нотации, не говоря уже о том, что его место здесь, на одном из больничных тюфяков. К тому же находиться среди раненых тоже входит в его обязанности.

— Ведь есть же еще женщины, кроме тебя, Саксоночка, — мягко продолжал он. — Хочешь, я попрошу Арчи Камерона прислать сюда кого-нибудь на смену?

Это звучало заманчиво, но я сразу же отбросила мысль об отдыхе из-за страха, что если признаюсь усталой, то просто не смогу держаться на ногах.

— Не надо, — сказала я. — Я сумею продержаться до восхода солнца. Тогда кто-нибудь подменит меня на время. — Чутье подсказывало мне, что, если они продержатся до рассвета, с ними все будет в порядке.

Он тоже не пытался спорить со мной, лишь обнял меня за плечи и притянул к себе. В этот краткий миг мы подпитались силой друг от друга.

— Тогда я останусь с тобой, — сказал он наконец, оторвавшись от меня. — Я все равно не смогу уснуть.

— А как там другие солдаты Лаллиброха?

— С ними Муртаг.

— Ну тогда не о чем беспокоиться, — сказала я и при свете, падавшем из окна, увидела, что он улыбается.

Возле дома стояла скамья, на которой в солнечные дни обычно сидела хозяйка, шила что-нибудь или же чистила рыбу. Я усадила Джейми на скамью рядом с собой. Он откинулся назад, привалившись спиной к стене.

Его измученный вид напомнил мне о Фергюсе, о том, какой у него был растерянный и в то же время изумленный вид после боя. Я погладила Джейми по спине, он повернулся ко мне и прижался лбом к моему лбу.