Северный свет - Арчибальд Кронин

— Да? — добродушно протянул он, глядя на нее снизу вверх.

Темно-коричневое платье — в тон глазам — оттеняло нежный цвет ее щек, на которых сейчас играл легкий румянец. От ее участия ему вдруг стало не по себе, особенно когда она с живостью добавила:

— Вы же знаете, как мы любим вас… и мы оба так за вас волнуемся. Очень уж много вы работаете, куда больше, чем нужно. Мы считаем, что для вашего же блага, — тут она быстро перевела дух, — лучше бы вам отдохнуть как следует.

— Что значит «как следует»? — с улыбкой спросил он.

— Ну, — снова мучительная, нервная пауза, — совсем уйти от дел.

Он был так удивлен, что даже слова не мог вымолвить. Немного придя в себя, он сказал:

— Дорогая моя… и в такое-то время… вы советуете мне бросить газету?

— Да, что ж поделаешь.

— Но ведь я только что выдержал борьбу не на жизнь, а на смерть, именно за то, чтобы сохранить ее.

— Вы выиграли. Это правда. Вы показали себя. Не сдались. Это замечательно. Так вот, воспользуйтесь этим. Ведь они дадут вам столько денег… куда больше, чем в тот раз обещали. — Она взяла его руку с ласковой улыбкой, которая тут же исчезла, и губы ее задрожали. — Отдайте вы эту газету… право, так будет лучше… для вашего же здоровья… и для всех вообще.

Генри поразила не столько эта неожиданная просьба, сколько скрытая настойчивости в ее тоне, и он насторожился. Неужели есть какая-то связь между ее посещением и письмом Смита? Обеспокоенный, он отвел глаза. Не мог он заставить себя рассказать ей про письмо, но и думать плохо о Коре тоже не мог; все же он спросил ее:

— У вас, надеюсь, нет никаких неприятностей?

Она вздрогнула — но ведь это могло быть и от удивления.

— Нет… у меня — никаких.

— А если что-нибудь случится, пожалуйста, скажите мне.

— Конечно, скажу. Только со мной ничего не случилось… ничего. — Испуганная улыбка едва тронула ее губы. — Да и что могло случиться-то?

— Значит, все в порядке, — сухо заметил Генри. — Что же до моего отдыха, то я действительно намерен скоро взять отпуск. Да и вообще собираюсь уйти от дел и передать все Дэвиду. Но не сегодня и не завтра.

Наступило напряженное молчание. К счастью, обоих выручило появление мисс Моффат, которая, следуя заведенному порядку, принесла пятичасовую почту. Хотя она, видимо, не очень склонна была восторгаться представительницами своего пола, однако с самого начала почувствовала расположение к Коре. Она дружески поздоровалась с ней, и они обменялись несколькими фразами. Затем Кора сказала, что ей надо идти.

В мыслях Генри все еще царила сумятица, когда он снова сел за стол, после того как проводил Кору до дверей и у порога она еще раз попросила его подумать об ее словах. Взгляд, брошенный ею на прощание, какой-то жалобный, полный молчаливой мольбы и покорности, настолько взволновал его, что он не сразу мог приняться за работу. На улице чинили мостовую. Звук пневматического бура сверлил мозг, мешая сосредоточиться. В половине шестого Пейдж вышел из редакции в надежде обрести дома покой и собраться с мыслями.

Но не успел он войти в холл, как наткнулся на Алису.

— Какой ты умница, Генри, что пришел так рано! — воскликнула она. — Ты мне как раз и нужен: хорошо, что сумерки еще не наступили.

Она вздумала перекрасить комнату для гостей и, не доверяя местному маляру, решила сама подобрать цвета. Не в силах отказать в ее просьбе, Генри пошел за ней наверх, где она, облачившись в синий комбинезон, добрых три четверти часа с задорным видом смешивала краски, то и дело обращаясь к нему за советом. Под конец, после долгих обсуждений и колебаний, перепробовав все возможные сочетания, она остановила свой выбор на самой первой краске.

Как ни странно, эта возня с красками, которая, казалось бы, могла лишь испортить и без того скверное настроение Генри, произвела на него благотворное действие. В той озабоченности, с какою Алиса выбирала цвет комнаты, было что-то знакомое и успокаивающее, у него сразу стало легче на душе и все тревоги показались выдуманными. И почему он вечно ждет какой-нибудь беды? Смит просто хотел досадить ему. А Кора пришла потому, что они с Дэвидом беспокоятся о его здоровье. Между этими двумя событиями не может быть никакой связи.

На следующее утро в редакции все, казалось, шло своим чередом — ни оскорбительных посланий, ни каких-либо известий от Смита. Генри уже поздравлял себя с тем, что занял совершенно правильную позицию, решив не обращать внимания на письмо, как вдруг в одиннадцать часов ему вручили новую записку, составленную в еще более категорическом тоне:

«Если в течение суток Вы не ответите нам, мы будем вынуждены опубликовать имеющиеся у нас сведения самого неприятного свойства относительно Вашей невестки».

Выпрямившись в кресле, Генри смотрел на записку, которую держал в вытянутой руке, точно она жгла ему пальцы, и повторял про себя: «Относительно Вашей невестки»… Он мог бы даже испугаться, если бы самый тон этой бумажонки не вызвал у него сильнейшего возмущения. Чем больше он изучал ее, тем омерзительней она ему казалась. Она была без подписи и настолько не соответствовала общепринятым нормам поведения — во всяком случае в его представлении, — что он просто с трудом верил своим глазам. Чтобы он, Генри Пейдж, получил такую угрожающую записку у себя в кабинете в городе Хедлстоне, нет, это просто неслыханно!

Вот теперь уже действительно нельзя больше медлить: необходимо тотчас принять решительные меры. Подумав немного, он велел мисс Моффат позвонить Смиту и сказать, что он готов принять его в три часа. Затем он подумал о Коре: справедливость требует, чтобы она была где-нибудь рядом, под рукой. В домике на берегу моря не было телефона, и связаться с ней было не так легко. А потому он послал ей телеграмму с просьбой прийти в редакцию к тому же часу.

Глава IX

Генри приходилось напрягать все душевные силы, чтобы как-нибудь дотянуть до конца дня, — настолько его мысли были поглощены предстоящим свиданием со Смитом. Охваченный возмущением, он ждал этого свидания, буквально считая минуты. Он не пошел завтракать и съел только несколько галет, жестянка с которыми всегда хранилась в ящике его стола. Он то и дело нетерпеливо поглядывал на стрелки редакционных часов, медленно ползущие по циферблату.

Первой пришла Кора — без четверти три, немного раньше назначенного часа. На ее лице было написано напряженное ожидание, и Генри понял, что она неправильно истолковала его просьбу. Неужели Кора могла подумать, что он, поразмыслив, решил последовать ее вчерашнему совету? Он не дал ей возможности вернуться к этому разговору, однако, боясь взволновать ее, не стал и объяснять, зачем пригласил ее в редакцию. Сославшись на дела, он попросил Кору подождать в комнате мисс Моффат, добавив, что секретарша, несомненно, угостит ее чашкой чая.

Следующие пятнадцать минут тянулись невыносимо долго. Хотя Генри старался во что бы то ни стало сохранить хладнокровие, он чувствовал, как его сердце начинает биться все сильней и чаще. Он не хотел прибегать к полученному от Барда амилнитриту — доктор предупредил его, что при частом употреблении это средство перестает действовать, — но в конце концов был вынужден раздавить одну из ампул, которые на всякий случай теперь всегда носил с собой в маленьком футлярчике, подвешенном к часовой цепочке.

Он только что кончил вдыхать амилнитрит, и с его лица еще не исчез румянец, вызванный, лекарством, как в кабинет вошел Смит в сопровождении Ная и еще какого-то молодого человека, совершенно незнакомого Генри. Неожиданное появление этого незнакомца, несмотря на его спокойный и даже любезный вид, почему-то напугало Пейджа: оно словно предвещало новые и непредвиденные осложнения. Все трое стояли, молча глядя на него, а Фенвик, проводивший их в кабинет, задержался у двери. Наконец Смит заговорил:

— Вы получили мои письма?

Голос его звучал хрипло и глухо. Казалось, Смит с трудом выдавливает из себя слова.

— И первое, и второе, — ответил Генри и затем, желая во что бы то ни стало скрыть волнение, добавил: — Садитесь, пожалуйста.

Они сели, словно три автомата, — незнакомец с пугающим безразличием, Най с обычной развязностью. Последний смерил взглядом Фенвика, который придвинул им стулья.

— А он нам нужен?

Пейдж сказал Фенвику, что он может идти.

— Вы еще будете мне благодарны за эту предосторожность, — заметил Най. Он зажег сигарету, а потом уже вежливо осведомился: — Разрешите?

Наступило короткое молчание. Затем Смит откашлялся. Его лицо, обычно розоватое, как свиное сало, было совсем бледным и лоснилось от испарины. Эта бледность особенно подчеркивалась сизым небритым подбородком и припухлостью под глазами. Казалось, ему было очень не по себе. Потемневший от пота воротничок, развязавшийся галстук — все указывало на лихорадочное возбуждение. Генри никогда прежде не видел его в подобном состоянии.