Собрание сочинений. Том 1. Ким: Роман. Три солдата: Рассказы - Редьярд Киплинг

Однажды молодой слон увидел полувросшее в тело слона кольцо и, повернувшись к старшему, спросил: «Что это?»

«Это мое горе», — ответил тот, кто заботился о нем. Тогда первый поднял хобот и в одно мгновение уничтожил кольцо, сказав: «Пришло назначенное время». Так добродетельный слон, терпеливо ожидавший своего освобождения и творивший добрые дела, был освобожден в назначенное время тем самым детенышем, защитить которого он свернул в сторону, — слушайте все! То говорит Джатака, потому что осел был Ананда,[15] а молодой слон, разбивший кольцо, никто другой, как сам Господь наш.

Потом он кротко покачивал головой и доказывал, перебирая звякавшие четки, как этот слон был свободен от греха гордости. Он был так же смирен, как один чела, который, увидев, что его учитель сидит в пыли за «Вратами знания», перескочил через ворота (хотя они были заперты) и прижал к сердцу своего учителя на виду у гордого города. Велика будет награда такого учителя и такого челы, когда наступит для них время вместе искать освобождения.

Так говорил лама, расхаживая взад и вперед по Индии тихо, словно летучая мышь. Грубая на язык старая женщина в доме, стоявшем среди фруктовых деревьев, позади Сахаруппора, почитала его, как женщина почитает пророка, но не могла залучить его к себе за стены дома. Он сидел в своем помещении на заднем дворе среди воркующих голубей, а она, сбросив бесполезное покрывало, болтала о духах и дьяволах Кулу, о не родившихся внуках и о смелом на язык мальчишке, разговаривавшем с ней на месте отдыха. Однажды он забрел один с Большой дороги, что ниже Умбаллы, в то самое селение, в котором жрец намеревался опоить его. Но милосердное небо, охраняющее лам, направило его в сумерки, по полям, к дверям дома старого воина. Тут чуть было не произошло большое недоразумение. Старый воин спросил ламу, почему Всеобщий Друг один прошел тут только шесть дней тому назад.

— Этого не может быть, — сказал лама. — Он отправился к своему народу.

— Он сидел вон в том углу пять вечеров тому назад и рассказывал разные веселые истории, — настаивал хозяин. — Правда, он исчез довольно неожиданно после глупого разговора с моей внучкой. Он сильно вырос, но все тот же Всеобщий Друг, что принес мне точную весть о войне. Разве вы расстались?

— Да и нет, — ответил лама. — Мы… мы не совсем расстались, но для нас еще не настало время идти по Пути. Мы должны ждать.

— Все равно, но если это был не тот мальчик, то почему он постоянно говорил о тебе?

— А что говорил он?

— Нежные слова — сотни тысяч нежных слов: что ты ему отец и мать… Жаль, что он не поступает на службу королевы. Он бесстрашен.

Эти новости удивили ламу, который не знал, насколько строго Ким придерживался условия, высказанного им Махбубу Али и, может быть, утвержденного полковником Крейтоном.

— Не удержать молодого пони от игры, — сказал барышник, когда полковник заметил, что бродяжничество по Индии в свободное время — нелепость. — Если ему не позволят приходить и уходить, когда ему хочется, он обойдется и без разрешения. А кто поймает его тогда? Полковник-сахиб, только раз в тысячу лет родится лошадь, такая пригодная для игры, как наш жеребенок. А нам нужны люди.

Глава десятая

Ваш сокол, сир, для привязи великОн — не птенец,А взрослый, на свободе уж давно летавший,Он волю уж опасную изведалБудь он мой,Как мне принадлежит перчатка эта,Его б я отпустил на волюПолный силы,Он оперен совсем, он мужествен, красив и смелПростор небес, что создал Бог для вольной птицы,Ему вернетеИ кто тогда его посмеет тронуть

Лурган-сахиб говорил не так прямо, но его совет совпадал с советом Махбуба, и результат оказался благоприятным для Кима. Теперь он уже не покидал города в туземной одежде, а узнавал, где находится Махбуб, писал ему письмо, направлялся в лагерь Махбуба и переодевался там под опытным взглядом патана. Если бы маленький ящик с красками, который он употреблял в учебное время для черчения карт, мог рассказать о том, что делал Ким в свободное время, мальчик был бы, наверно, исключен из школы. Однажды Махбуб и он отправились в прекрасный город Бомбей с тремя платформами лошадей для конно-железной дороги. Махбуб чуть было не растаял от умиления, когда Ким предложил переправиться в лодке через Индийский океан, чтобы купить арабских лошадей, про которых один из приспешников Абдула Рахмана говорил, что они продаются дороже кабульских.

Он опускал руку в блюдо вместе с этим известным барышником, когда Махбуб и некоторые из его религиозных единомышленников были приглашены на большой обед. Они вернулись морским путем через Карачи. Ким тут впервые познакомился с морской болезнью, сидя на переднем люке каботажного судна, он был уверен, что его отравили.

Знаменитый ящик с лекарствами, полученный им от Хурри, оказался бесполезным, хотя Ким наполнил его в Бомбее новыми запасами. У Махбуба было дело в Кветте, и тут Ким, как признавался впоследствии Махбуб, не только окупил свое содержание, но заслужил еще лишнее. Он провел четыре интересных дня в должности поваренка в доме толстого сержанта, из ящика с бумагами которого похитил в удобную минуту маленькую счетную книгу и переписал из нее все, по-видимому, тут шло дело только о продаже рогатого скота и верблюдов — при лунном свете, лежа за амбаром в жаркую ночь. Потом он положил книгу на место, по требованию Махбуба оставил службу, не получив денег, и присоединился к нему в шести милях вниз по дороге с чисто переписанными счетами за пазухой.

— Этот сержант — мелкая рыбешка, — сказал Махбуб, — но со временем мы поймаем более крупную рыбу. Он только продает быков по разной цене — одна для себя, другая для правительства. Я не считаю это грехом.

— Почему я не мог просто взять книжку?

— Тогда он испугался бы и сказал бы об этом своему начальнику. Тогда у нас, может быть, не хватило бы многих новых ружей, которые отправляются из Кветты на север. Игра так велика, что сразу можно окинуть взглядом только небольшую часть ее.

— Ого! — сказал Ким и прикусил язычок. Это было в то время, когда дует муссон и школа бывает распущена. Он только что получил награду за математику. Рождество, за исключением десяти дней, которые он провел в свое удовольствие, Ким прожил у Лургана-сахиба, где сидел большей частью у ярко горевшего, трещавшего огня — в этот год дорога на Якко была под снегом на четыре фута — и помогал Лургану нанизывать жемчуг. Маленький индус уехал: он должен был жениться. Лурган заставил Кима выучить целые главы из Корана, так что мальчик умел произносить их то повышая, то понижая голос, как настоящий мулла. Кроме того, он сказал Киму названия и свойства многих местных снадобий, а также и заклинания, которые употреблялись, когда давалось лекарство. А по вечерам он писал заклинания на пергаментной бумаге, тщательно выводя пентаграммы, увенчанные именами дьяволов — Мурра и Аван, приставленных к государям, и фантастически располагая их по уголкам. Он также давал Киму советы насчет его здоровья, называл простые лекарства, говорил, как лечить лихорадку. За неделю до отъезда Кима полковник Крейтон-сахиб прислал письменную экзаменационную работу — что было очень нехорошо с его стороны, — имевшую отношение только к мерам длины, цепям и углам.

Следующие вакации он провел с Махбубом и, между прочим, чуть не умер от жажды, пробираясь по пескам на верблюде к таинственному городу Биканиру, в котором колодцы четыреста футов глубиной и все наполнены костями верблюдов. Прогулка эта не была приятна Киму с его точки зрения, так как полковник — вопреки условию — приказал ему начертить карту этого дикого, окруженного стенами города, а так как магометанские конюхи и слуги не были обязаны таскать межевые инструменты вокруг столицы независимого туземного государства, то Киму пришлось измерять расстояния посредством бус четок. Он употреблял иногда компас, чтобы узнавать направление, в особенности вечером, после того как верблюды были накормлены, и с помощью своего маленького рисовального ящика, в котором находилось шесть плиток красок и три кисточки, ему удалось набросать нечто не совсем непохожее на план города Джейсалмира. Махбуб много смеялся и посоветовал ему написать отчет. Ким приступил к делу, воспользовавшись чистыми листами большой счетной книги Махбуба, лежавшей под лукой его любимого седла.

— Тут должно содержаться все, что ты видел, до чего дотрагивался, о чем раздумывал. Пиши так, как будто сам Джанг-и-Лат-сахиб пришел украдкой с большой армией, чтобы начать войну.

— Как велика армия?

— О, тысяч пятьдесят!