Камердинер, который любил меня - Валери Боумен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марианна права: не может быть будущего у маркиза и горничной, однако в последнее время Белл все чаще задумывался почему. Он хотел бы продолжить общение с ней и дальше: они хорошие партнеры. Белл раньше всегда работал один, но оказалось, что с женщиной куда удобнее: можно было изображать супругов.
А брак… нет, это исключено. Он даже не знает, кто она. Да, ему известна ее фамилия, так же как и то, что ее братья служили в армии. Но это все. Маловато для серьезных отношений.
В любом случае он не может сделать ее маркизой, даже если бы захотел. Что касается брака, Белл вообще никогда всерьез об этом не думал. Нет, он, конечно, знал, что когда-нибудь ему придется жениться, чтобы произвести на свет наследника, но это «когда-нибудь» казалось очень далеким, да и времени думать об этом не было: все занимала работа.
Теперь, познакомившись с Марианной, он впервые задумался о будущем, и эти мысли так его пугали, что Белл сам себе удивился: он еще никогда в жизни не испытывал такого страха, даже когда приходилось смотреть в дуло пистолета.
В каюту он вернулся поздно вечером. К этому времени Марианна уже прикончила бренди. Оказалось, что напиток не так уж плох, тем более что ничего другого все равно не было. Разумеется, большую часть дня она провела за чтением, хотя ее всегда влекли воспоминания о том, как они с Беллом занималась любовью, поэтому продвинулась не слишком. Правда, книга «Чувства и чувствительность» ее задела за живое, тем более что одна из героинь носила ее имя.
Они поужинали, юнга унес посуду, и Марианна, присев на край койки рядом с Беллом, поинтересовалась:
– Тебе сегодня не надо больше встречаться с капитаном?
– Нет, почему ты спрашиваешь?
– Да вот хочу быть уверена, что ты не сбежишь, если я опять спрошу, почему ты совсем не пьешь?
Его лицо исказила гримаса.
– Ты ведь поняла, что я не хочу об этом говорить, так в чем же дело?
– Ну… так, интересно.
Белл снял ботинки, привалился спиной к стене. Марианна, немного поколебавшись, последовала его примеру.
– Неужели все так плохо, что ты не можешь сказать?
Их руки лежали на матрасе рядом, пальцы соприкасались, но Белл убрал свою, с шумом выдохнул, потер ладонью лицо и, не глядя на нее, сказал:
– Мой отец пил, много. И превращался в животное.
Судно качнуло, и Марианне пришлось схватиться за его плечо, чтобы не свалиться с койки. А Белл продолжал говорить, будто ничего не заметил:
– Еще мальчишкой я дал зарок никогда не брать в рот спиртного.
– Надеюсь, тебя не шокирует, что я иногда выпиваю?
– Нисколько, – заверил ее Белл, – все мои друзья пьют, а Уортингтон и Кендалл даже временами злоупотребляют.
Марианна немного помолчала, но любопытство взяло верх:
– Твой отец… он что, проявлял жестокость?
Белл потер рукой лоб.
– Да, но, как правило, к матери, даже поднимал на нее руку.
– О господи! – Марианна инстинктивно сжала его ладонь, но Белл поморщился.
– Я не люблю говорить об этом.
Он опять устремил невидящий взор на стену, хотя вряд ли ее видел.
– Еще ребенком я видел синяки на лице и руках матери. Тогда я не понимал, откуда они, но когда стал старше, как-то раз, услышав их крики, вбежал в ее комнату, увидел, как он ее бьет, попытался остановить…
Белл судорожно вздохнул, словно заново переживал тот ужас, тряхнул головой.
– Я выбежал оттуда с парой синяков, но не это было самое страшное. Мне претила сама мысль, что я не в силах остановить его, не позволять причинять ей боль. – Белл стиснул зубы, глаза его сверкали гневом.
Марианна положила руку ему на плечо.
– Это, наверное, было ужасно.
– Да, но лишь до тех пор, пока я не подрос настолько, чтобы ее защитить. Когда мне было двенадцать и я приехал из Итона домой на каникулы, я смог дать ему отпор. Ублюдок получил такой удар в челюсть, что рухнул как подкошенный и долго не мог прийти в себя. А когда он наконец очухался, я ему пригрозил, что, если еще хоть раз тронет ее, убью его.
– Ну и как, помогло?
Белл кивнул.
– Да, он больше никогда ее не бил.
– Ну слава богу!
– Было все нормально до тех пор, пока… – Он судорожно вздохнул. – На смертном одре отец послал за мной, но я отказался прийти.
Марианна ахнула, но, опомнившись, неуверенно проговорила:
– Тебя нельзя за это винить.
– Потом мама сказала, что он хотел попросить прощения, но я не дал ему этого шанса.
Марианна тряхнула головой, но промолчала.
– Это была самая большая ошибка в моей жизни. Надо уметь прощать. Мама же смогла… А вот я – нет.
– Знаешь, – проговорила медленно Марианна, – когда в последний раз видела Фредерика, мы поссорились. Ему не нравился молодой человек, который за мной ухаживал, он считал, что мы должны расстаться. Мы даже толком не попрощались. С тех пор не проходит и дня, чтобы я не сожалела об этом. Мне бы так хотелось попросить прощения, сказать, что он был прав.
Белл грустно улыбнулся.
– Нет, это не одно и то же. Я-то знал, что другого шанса не будет, но все равно отказался прийти к нему: исключительно из гордыни и упрямства.
– Ты правильно сделал, что рассказал мне об этом, – прошептала Марианна. – Тот, кто знает, что такое боль, никогда не причинит боль ближнему.
Белл рассеянно кивнул.
– Знаешь, мой отец и ему подобные, Бротон, например, готовы на все ради выпивки. Возможно, таков и наш предатель.
– А почему ты выбрал для себя такую опасную работу?
Белл прикусил губу и надолго задумался.
– Мне всегда хотелось, чтобы все было по справедливости.
Марианна опять сжала его руку.
– Это хорошо, Белл.
– Думаю, пора спать.
Он встал и отвернулся, чтобы дать ей переодеться, потом задул фонарь и лег рядом.
– Марианна, – раздался его голос в темноте, – ты ведь тоже что-то недоговариваешь? Твоя речь ничем не уступает той, что звучит в лучших гостиных Лондона.
– Нет, я не леди, – заявила Марианна, – если именно это тебя интересует.
Пока судно шло до Кале, Марианна пыталась читать, но могла думать
