Южный ветер - Норман Дуглас

-- Ну, что скажете? -- спросил Кит у поглощенной звуками госпожи Стейнлин. -- Это музыка? Если так, я начинаю понимать ее законы. Они телесны. По-моему, я ощущаю, как она воздействует на нижнюю часть моей груди. Быть может, именно здесь у людей музыкальных располагается слух. Слажите же, госпожа Стейнлин, музыка это или не музыка?

-- Это тайна, -- сказал слушавший с чрезвычайным интересом епископ.

-- Затрудняюсь вам объяснить. Тема сложная, а у вас сегодня так много гостей. Вы будете у меня на пикнике после праздника Святой Евлалии? Будете? Ну, вот там и поговорим, -- и взор ее с материнской заботливостью устремился вдоль одной из тропинок туда, где озаренный луной и восхитительно безразличный к цыганам и всему остальному на свете плясал, поражая зрителей смелостью своих балетных приемов, ее молодой друг Петр Красножабкин.

-- Будем считать, что вы мне пообещали, -- сказал Кит. -А, граф Каловеглиа! Как я рад, что вы все же пришли. Я не решился бы пригласить вас на столь суетное сборище, если бы не думал, что эти танцы могут вас заинтересовать.

-- Еще бы, еще бы! -- ответил старый аристократ, задумчиво прихлебывая шампанское из огромного кубка, который держал в руке. -- Они навевают грезы о Востоке, увидеть который судьба мне так и не позволила. А какая безупречная скульптурная группа! В их позах есть что-то архаическое, ориентальное, кажется, будто их переполняет печаль и тайна уже ушедшей жизни -- той, что представляется нам столь далекой.

-- Таких цыган, как у меня, -- сказал Кит, -- больше ни у кого не встретишь.

-- Я думаю, они нас презирают! Эта суровая сдержанность в поступи танцоров, этот дрожащий аккомпанемент, который упрямо цепляется за одну ноту -- какая примитивность, какое пренебрежение к умствованию! Словно страстный влюбленный стучится, требуя, чтобы мы впустили его в свое сердце. И он побеждает. Он разрушает преграды, прибегая к старейшему и надежнейшему из средств, какие есть у влюбленных -- к неизменному однообразию повторных усилий. Влюбленный, который пускается в рассуждения, уже не влюбленный.

-- Как это верно, -- заметила госпожа Стейнлин.

-- Неизменное однообразие, -- повторил граф. -- Оно же присутствует в их изобразительном искусстве. Мы осуждаем Восток за холодное преклонение перед геометрическим узором, за чисто стилистическое украшательство, за бесконечные повторения, противоположные нашему многообразию, нашей любви к растительным, человеческим и иным природным мотивам. Но именно такими простыми средствами они достигают цели -непосредственности обращения к зрителю. Их живопись, подобно их музыке, воздействует прямо на чувства, не искажаясь и не возмущаясь никакой промежуточной средой. Цвет играет отведенную ему роль; угрюмое, пульсирующее звучание этих инструментов -пылающие тона их ковров и гобеленов. К слову, о цыганах, вы не знаете, когда прибудет наш друг, ван Коппен?

-- Коппен? Весьма современный номад, для которого весь мир -- кочевье. Нет, пока не знаю. Со дня на день появится.

Именно в эти дни ван Коппен весьма интересовал графа Каловеглиа. Существовало дельце, которое им нужно было обговорить, и граф всей душой надеялся, что миллионер и на этот раз не воздержится от ежегодного посещения Непенте.

-- Приятно будет вновь повидаться с ним, -- небрежно обронил он.

Тут ему на глаза попался одиноко бредущий под деревьями Денис. Приметив его уныние, граф приблизился к юноше и отеческим тоном произнес:

-- Мистер Денис, не соблаговолите ли вы оказать услугу живущему в уединении старику? Не навестите ли меня, как вы обещали? Дочь моя уехала и не вернется до середины лета. Я был бы рад познакомить вас с нею. Ныне же я чувствую себя несколько одиноким. К тому же у меня есть несколько древностей, которые могут показаться вам интересными.

Пока немного смущенный Денис пытался выдавить несколько подходящих к случаю слов, в разговор внезапно вступил епископ, спросивший:

-- А где же мисс Мидоуз? Она так и не спустилась сегодня в город?

-- Конечно спустилась, -- сказал Кит. -- Разве ее здесь нет? Что бы это значило? Ваша кузина, Херд, мой близкий друг, хотя я ее уж дней шесть как не видел. Тут определенно что-то не так. Ребенок, полагаю.

-- Один раз я ее уже упустил, -- сказал Херд. -- Придется написать, назначить свидание, или снова подняться в горы. А кстати, граф -- вы помните наш разговор? Так вот, я придумал довод против вашей средиземноморской теории, обойти который вам ни за что не удастся. Сирокко. Сирокко вам не изменить. А терпеть его всю жизнь ваши Избранные не согласятся.

-- Полагаю, мы сможем изменить и сирокко, -- задумчиво ответил граф. -- Во всяком случае, сможем его усмирить. Я не очень хорошо знаю историю, вам лучше расспросить мистера Эймза...

-- Который сейчас сидит дома, -- вклинился Кит, -- в обнимку со своим старым Перрелли.

-- Что было, то может быть снова, -- тоном пророка продолжал старик. -- Я сомневаюсь, что в прежние дни сирокко был столь же докучлив, как ныне, -- древние, обладавшие до нелепого чувствительной кожей, верно, жаловались бы на него много чаще. Подозреваю, что во многом повинно истребление лесов северной Африки. Французы пытаются теперь оживить опустошенные Исламом цветущие земли. О, да! Я взираю на необходимость обуздания сирокко без горестных предчувствий, ведь обуздали же мы другую чуму Средиземноморья -- малярию.

Кит заметил:

-- Петроний, сколько я помню, называет северный ветер любовником Тирренских вод. В наши дни он навряд ли прибегнул бы к подобному выражению, -- разве что говоря не о торжестве его, а о неистовстве. Я одно время помышлял о переводе Петрония. Но обнаружил в его книге несколько мест, совершенно непристойных. Не думаю, что публике следует давать подобное чтение. А жаль, Петроний мне нравится -- я имею в виду поэтические пассажи, которые заставляют меня пожалеть, что я родился не во времена Римской Империи. Люди расходятся, -- прибавил он. -- Я уже попрощался примерно с пятьюдесятью. Скоро можно будет и выпить.

-- Так значит, и вы, подобно многим из нас, родились не в то время и не в том месте, -- рассмеялся епископ.

Граф Каловеглиа сказал:

-- Вопрос вовремя ли появился на свет тот или иной человек -- это вопрос чисто академический; по этой причине для меня его не существует, и по этой же причине он дорог вашему, Кит, метафизическому сердцу. Разумеется, мы произносим соответствующую фразу. Но дай мы себе труд задуматься, мы бы от нее отказались. В чем состоит истина? Истина в том, что человек, о котором мы говорим, родился в самое для него подходящее время, что именно тогда в нем всего сильнее нуждались те, с чьими обычаями и устремлениями он пребывал в столь явном несогласии. Ни один из великих не рождался ни слишком рано, ни слишком поздно. Когда мы говорим, что та или иная знаменитость появилась на свет раньше времени, мы неявным образом подтверждаем, что именно этот человек и никакой другой и был необходим именно в этот миг. Разве Джордано Бруно или Эдгар По родились не вовремя? Ведь ясно же, что ни одно поколение людей не испытывало в них столь настоятельной нужды, сколь их собственное. Не вовремя рождаются лишь дураки. Хотя и это несправедливо, нет, даже дураки -- нет. Потому что -- как бы мы без них обошлись?