Николай Вавилов - Владимир Георгиевич Шайкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Непривычно было и то, что даже маленькие опытные станции, расположенные в самой глубине островов, имели богатые библиотеки и получали множество изданий со всего мира, в том числе из Германии, Англии, США.
Профессор Ногаи показал Николаю Ивановичу необыкновенный «японский» ботанический сад; доктор Като и селекционер Терао в Киото продемонстрировали опытную станцию, где они работали, мировую коллекцию риса, новейшее оборудование; генетики Икено, Майи и другие коллеги ученого ввели его в круг своих работ. Профессор X. Кихара потом вспоминал, как Вавилов искренне радовался, получив в дар семена двух клейковинных линий ячменя, еще неизвестных в Европе.
Велико было в Японии разнообразие растительных форм. На рынках продавали бамбук, китайский ямс, гигантские редьки, японский съедобный лопух, водяной каштан, лотос, стрелолист, водяной орех, множество причудливых капуст, съедобные хризантемы и люффу… А плодовые? Совсем не похожая на нашу китайская груша, покрытая чечевичками. Китайская слива, китайская вишня, китайская айва… По ним вполне можно было судить и об особенностях этих культур в Китае. На рыбном базаре — чрезвычайное множество всяких рыб, моллюсков, водорослей…
«Японец любит разнообразие, — отмечал Вавилов. — В кондитерских магазинах можно видеть бесконечное число сортов пирожных, конфет. Словно кто-то нарочно старается во что бы то ни стало изобрести новые и новые по вкусу и по внешнему виду формы».
Многие культуры, особенно овощные, поражали не столько числом сортов и разновидностей, сколько их своеобразием. Например, редька «дайкон» — настоящий шедевр тысячелетней народной селекции. Николай Иванович потом вспоминал: «Добравшись до Кагосимы, где находится небольшой университет, мы разыскали профессора растениеводства, с которым на следующий день отправились на остров Сакурадзима. Нельзя было лучше выбрать время. Начиналась копка редьки, и мы увидели необычайную картину. Лучшие экземпляры сакурадзимской редьки достигали пуда и больше весом. На тачках, при помощи которых убирали урожай, умещались по два, по три экземпляра редьки. Издали можно было принять эти овощи за крупных поросят. Потом в Сеуле, Корее, на выставке мы видели редьку, достигшую 2 м длины, выросшую на легких прибрежных почвах. Мы исходили остров, десятки деревень, пытаясь понять, каким образом возникло такое чудо. По-видимому, все дело в плодородных базальтовых рыхлых почвах, большом уходе и в упорной селекции. Профессор не смог дать объяснения о том, как выведена эта редька… Японский крестьянин — прирожденный селекционер, умело сочетающий знание условий среды и наблюдательность, необходимую для отбора».
Сатумский мандарин тоже был необыкновенным — красив, крупен, сладок и к тому же не имел семян. Сами мандариновые сады не меньше радовали глаз своей ухоженностью: каждой ветке в них, каждому листку любящие, аккуратные руки садовников придавали «то самое лучшее место в пространстве, которое они должны занимать». Поэтому и плодов на деревьях было такое обилие, и так равномерно и густо они покрывали их, что казалось, будто кто-то специально их развешивал. Каждый участок сада окружала сплошная зеленая стена из густых, пушистых, длиннохвойных японских сосен — чтобы везде было тихо, чтобы воздух сохранял больше влаги.
Хвойные леса и рощи из стройных, душистых криптомерий, ряды тщательно подстриженных шаровидных чайных кустов, красная почва между ними — все это напоминало Аджарию. Чай тут собирали при помощи особых ножниц, но выращивали не селекционные сорта, а естественные популяции. Сами посадки чая в Сидзуоки, отмечал Вавилов, были отнюдь не лучше, чем под Батумом, заложенные еще Андреем Николаевичем Красновым. И, о чудо, так же пряно пахнущие криптомерии, тот же ажурный бамбук, тот же свежий душистый чай…
Земледелие Японии изумляло своей интенсивностью. Местами даже улицы в небольших деревеньках голубели рисовыми полями, и от дома к дому люди ходили только по камням, образующим некие тропинки. «В Центральной и Южной Японии использован каждый клочок земли. Поля обильно удобряются жидким навозом. Подкормка растений — самое обычное явление. На поле и в огороде — ни одного сорняка. Япония не знает сорных растений. Их практически нет, а если они и появляются, то мигом уничтожаются».
По числу эндемичных видов культурных растений Япония заметно выделялась среди других земледельческих очагов мира. Тысячи разновидностей у сои, фасоли («адзуки»), хурмы, цитрусовых. Да, здесь, как и в соседнем Китае, несомненно, было свое «пекло творения». Чтобы окончательно убедиться в этой мысли, достаточно было обследовать Тайвань и Корею.
Само положение Тайваня способствовало тому, что земледельческая культура, характерная для Китая, сохранилась тут с незапамятных времен почти в неизменном виде. По научным публикациям Николай Иванович знал работающего на острове известного специалиста по цитрусовым культурам профессора Тайваньского университета Танаку. Тот встретил Вавилова радушно, настроен был дружески, помог разработать маршрут по всему Тайваню. Были даны и телеграфные указания о предстоящих встречах и ночлегах.
В горах осматривали заросли камфорного дерева, знакомились с жизнью малайских племен, «наиболее воинственных жителей острова, так называемых охотников за черепами». Они жили в своего рода шалашах, приподнятых на сваях для защиты от зверей и насекомых. Питались преимущественно дикими плодами и ягодами да тем, что давала охота. Внешне напоминали не японцев или китайцев, а индейцев Северной и Южной Америки.
Горные леса на острове изобиловали дикими плодовыми деревьями — грушами и яблонями, но не такими, как у нас, а особых видов. Выделялась тайваньская яблоня с сильно зазубренными листьями. На тропической опытной станции в Кагахе росло все ценное, что могло тут выращиваться из плодовых и технических культур, в частности, осмотрели плантации каучуконосов, мангового дерева, мангустана, коллекции цитрусовых. Некоторые давали плоды размером с человеческую голову. Занимались здесь и селекцией сладкого картофеля — батата. (Горсть семян его, подаренная Вавилову, послужила затем исходным материалом для выведения новых сортов этой культуры на Сухумской станции.)
Огороды в Кагахе и местный базар наглядно вводили в «овощное царство Китая». Тут было столько невиданных форм, неизвестных в европейской культуре и неизученных, что даже Вавилов затруднялся в их описании. А в лекарственном ряду вместе с Танакой они отобрали коллекцию из нескольких сотен лечебных растений: тут была представлена «вся китайская медицина, против всех болезней, для всех возрастов и полов».
Достопримечательностью являлся горный олонгский чай. В диких зарослях его встречались деревья высотой до пяти метров. Но само выращивание этой культуры было весьма примитивным, а урожаи — низкими. Возделывали его преимущественно на каменистых почвах, размножая отводками. Однако чай этот давал напиток необыкновенно приятного вкуса и яркой окраски. Он шел на экспорт в Америку по
