Записки Джека-Потрошителя - Дмитрий Черкасов

Несколько лет тому назад бедняга Стивен получил удар крылом ветряной мельницы, под которой проезжал на лошади. Ходили слухи, что после этой почти анекдотичной истории его рассудок был слегка помрачен. Последствия сказывались до сих пор, Стивен периодически страдал от ужасных головных болей, ища спасения в лаудануме. [3] Уолтер Сикерт уверяет всех, что Джеймс Стивен был не в себе и до столкновения с мельницей и, разумеется, не обходится без упоминания Дон Кихота Ламанчского.

Стивен сдержанно улыбается и уверяет, что и не думал нападать на ветряную мельницу. Заняв одно из пустующих кресел, он взмахивает в воздухе номером «Ивнинг ньюс», но прежде чем начать, раскуривает свою любимую глиняную трубку.

— Здесь интересное сообщение, — говорит он, — должен, правда, предупредить, что оно способно испортить вам аппетит!

Стивен молчит, ожидая разрешения продолжить. Сикерт делает жест, означающий, что его аппетиту ничто не может повредить больше, чем ссора с Джеймсом Уистлером и критическая заметка в «Таймс».

На лицах остальных отражается только любопытство.

— «Убийство в Уайтчепеле. Двадцать четыре удара… Сегодня, около четырех часов утра, в Джордж-Ярд, Уайтчепел, была найдена убитая женщина. Всего было нанесено двадцать четыре удара в различные части тела. Полиции до сих пор неизвестно имя и адрес несчастной жертвы, равно как и то, кто совершил это преступление»…

Джеймс Стивен складывает газету.

— Это все? — интересуется Сикерт. — Бог мой, после вашего вступления, я полагал, что речь пойдет о какой-то невероятной резне!

— Вам кажется, это недостаточно ужасное преступление? — уточняет Стивен.

— Недостаточно, чтобы о нем упомянули в «Таймс», — вяло реагирует Сикерт. — Откровенно говоря, не понимаю, почему оно вас так взволновало! Жертва из тех, кого в обществе принято называть «несчастными». Впрочем, в данном случае это слово кажется более чем уместным. А убийца — какой-нибудь пьяный матрос или же просто психопат, чьим лечением когда-то занимался Уильям Галл.

Его Высочество по-детски досадливо морщится при упоминании имени прославленного доктора и его личного врача. Стивен пожимает плечами и откладывает газету на мраморный столик по соседству.

— И все-таки любопытно, — добавляет он, — что могло бы подвигнуть человека на подобное. Вряд ли здесь идет речь о заурядном ограблении. Как вы понимаете, у этих женщин нет ничего, что представляло бы ценность!

— Догадываюсь, что ваше поэтическое воображение уже наделило этого мясника какими-то исключительными мотивами! насмешливо подхватывает Сикерт. — Вот увидите, когда полиция его схватит (если, конечно, это вообще произойдет), окажется, что это самый низкий тип, не вызывающий к себе иного отношения, кроме омерзения.

— А что вы делали в ночь на седьмое августа, Уолтер? — уточняет с улыбкой Дарлинг.

Сикерт тоже улыбается. Мысль, что его могут принять за кровавого убийцу, доставляет ему странное удовольствие. Впрочем, тот, кто знает Уолтера Сикерта, — не удивляется.

— Должен вас разочаровать, — сообщает он. — Я был в Дьеппе, работал над этюдами.

— И теперь собираетесь снова уединиться где-нибудь в Богом забытых трущобах. Мы ведь знаем ваши привычки — вы вечно выбираете себе в качестве студий грязные комнаты в самой глуши Ист-Энда.

— Уверяю вас в этой «глуши», к которой вы относитесь так надменно, внимательный зритель может найти много интересного. Нет ничего живописнее трущоб, и мне нравятся их обитатели. В конце концов, у каждого свой вкус.

— О вкусах не спорят… Впрочем, ваши вкусы нам все хорошо известны, — вставляет Стивен.

— Не надо говорить это так, словно я должен их стыдиться. Я всегда утверждал и буду утверждать, что нет ничего прекраснее мертвого тела.

— Однако же… — осторожно замечает Дарлинг. — Не будете же вы спорить, что лишь очень немногие разделяют ваши радикальные, я бы сказал, взгляды. По крайней мере я лично не встречал людей, которые могли бы испытывать эстетическое удовольствие от подобного зрелища.

— Что говорит нам о грубости мира, — отвечает Уолтер, — неспособного разглядеть прекрасное в обыденном и жаждущего банальных и пошлых сюжетов. Вдумайтесь, господа, что может быть естественнее смерти?!

Стивен разводит руками и обращается к литератору.

— Хорошо, оставим это. Дарлинг, вы, кажется, покупаете дом?

— Да, но откуда вам это известно?

— Ничего сверхъестественного. Я видел вас со знакомым поверенным, который недавно рассказывал мне, что нашел, наконец, покупателя на дом в Сент-Джонс-Вуде. Затем я вижу вас вдвоем — явно ведущими деловой разговор!

— Вы проницательны, как сам Шерлок Холмс, — кивает Дарлинг.

— Поместье в Сент-Джонс-Вуде? — проявляет интерес Сикерт. — Вы решили вложить ваше наследство в недвижимость?

— Я устал жить на съемных квартирах и сэкономил немало денег на этой покупке благодаря своим крепким нервам!

— Вот как? Рассказывайте, старина!

Собрание приходит в оживление.

— Да, собственно говоря, ничего особенного. Просто особняк пользовался дурной славой — полгода тому назад в нем произошло убийство. Хозяин поместья перерезал горло своей жене, а затем покончил с собой, приняв яд. Это трагическое происшествие отпугивало от дома потенциальных покупателей, так что нынешний владелец был вынужден сбросить цену. У меня трезвый взгляд на такие вещи, и я просто не мог отказаться от столь выгодного предложения.

— Очаровательно! Уолтер Сикерт энергично встряхивает головой. — Не сомневаюсь, что Уайльд именно с вас писал своего Хайрама Отиса, [4] вы очень кстати с ним познакомились, причем, если помните, благодаря мне!

— В Штатах мне случилось жить в доме, где во время войны была убита целая семья, — продолжает невозмутимо Гарольд Дарлинг. — Уверяю вас, это нисколько не сказалось на моем пищеварении или сне!

— А я, признаться, плохо сплю… — сообщает невпопад принц, обводя собеседников лучистым взглядом, который так нравится женщинам. — Особенно в последнее время!

— Неужели господин Галл не в силах справиться с бессонницей? — уточняет Стивен.

Эдди опять хмурится, но не успевает ничего ответить.

— У меня предложение, господа, — внезапно подает голос Томпсон, — почему бы нам всем не отправиться осмотреть этот дом ужасов!

Тут же выясняется, что у Его Высочества другие планы на этот вечер.

— Бросьте, Эдди! — улыбается Сикерт. — Мы прекрасно знаем, что вы намереваетесь блуждать по Ист-Энду вместе с вашей прекрасной пастушкой. Сейчас, когда улицы стали небезопасны, я бы на вашем месте поостерегся… Или же подумал бы о надежной охране!

Щеки принца становятся пунцовыми.

— Я начинаю жалеть, — сообщает Его Высочество, — что рассказал вам о ней. Я забыл про ту старинную поговорку… Стивен, как это там говорилось?

— Знают двое — знают все! — немедленно реагирует Джеймс Стивен.

— Полно, мы всецело на вашей стороне, — уверяет принца Уолтер Сикерт. — Мы просто заботимся о вашей безопасности!

Остальные кивают, подтверждая эти слова.

— Уверяю вас, господа, — повторяет принц, — речь совсем об ином… Кроме того, мы вовсе не проводим время на улицах…

Он снова краснеет и замолкает. Дарлинг, похоже, и сам не в восторге от предложения Томпсона.

— Боюсь, вы будете разочарованы, — обращается он к журналисту, — если ожидаете увидеть покрытые паутиной стены и кровавые пятна на полу. Дом долгое время пустовал — в нем пыльно, не очень уютно, и это все.

— И вы еще называете себя литератором! — преувеличенно возмущается Томпсон. — Вместо того чтобы заинтриговать нас деталями, вы сознательно убиваете всякий интерес.

Дарлинг разводит руками с извиняющимся видом, а еще через двадцать минут вся компания, за исключением принца, отправляется в Сент-Джонс-Вуд.

Август 1888 года выдался исключительно холодным и дождливым. На улицах не очень многолюдно, но в этот вечер столица Британской империи еще пребывает в спокойствии. Лондон еще не ведает о кошмаре, который его ожидает. Несколько газет сообщили об убийстве в Джордж-Ярд, но смерть безвестной проститутки в огромном городе едва ли могла серьезно привлечь внимание прессы. Газетчиков больше интересуют железнодорожные катастрофы, результаты недавних скачек и ирландские сепаратисты.

Глава вторая. Старый дом

— Так вот как выглядит ваше жилище! Надо признать, окружение ему под стать.

Сикерт выглядывает в окно, за которым раскинулся запущенный сад, где старые дубы и вязы возвышаются над почти непроходимыми зарослями шиповника.

— Не уверен, что скоро найду время и средства, чтобы привести все в порядок, — говорит Дарлинг, — но должен признаться, мне здесь нравится. Знаете, джентльмены, я сугубо практичный человек. Однако едва я переступил порог этого дома, как меня охватило странное чувство. Мне показалось, что я уже был здесь когда-то, уже видел эти комнаты, мебель, эту резьбу на стенах. Я даже мог сказать заранее, как будут скрипеть старые ступени на лестнице.