Либеральный лексикон - Ирина Борисовна Левонтина

получает право сделать еще один ход источники права совершенно разные, но во всех случаях автор ссылается не на законы государства, а на иные правила, нормы и регламенты (включая чисто конвенциональные правила игры или диету). Варлам Шаламов приводит лагерные правила, в которых заключенные наделяются довольно ограниченными правами:

В лагерных бараках в иные годы висели на стене большие печатные объявления: «Права и обязанности заключённого». Здесь было много обязанностей и мало прав. «Право» подавать заявление начальнику – только не коллективное… «Право» писать письма родным через лагерных цензоров… «Право» на медицинскую помощь. Это последнее право было крайне важным. [В. Т. Шаламов. Колымские рассказы (1954–1961)]

Более того, право может предоставляться одним человеком другому:

Когда жена утром спрашивала его:

– Что будешь есть – яичницу или картошку?

Он отвечал:

– Давай картошку.

Она доставала из печи чугунок с картошкой, и в эту секунду он знал совершенно определенно, что хочет яичницу. Жена запихивала чугунок обратно и шла в сени за яйцами. Возвращаясь, встречалась с виноватым взглядом мужа – он снова хотел картошку.

Иногда он даже сердился:

– Давай что-нибудь одно, не заставляй меня думать про глупости. Право на выбор его всегда тяготило. Он невыносимо мучился, когда раздумывал, какую сегодня надеть рубашку – зеленую или синюю, какие сапоги – старые или новые. [Владимир Войнович. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина (1969–1975)]

Очевидно, что идея во всех случаях одна и та же: что-то делать можно – но можно не в смысле технической, физической, материальной возможности (то, что в логике называется «алетическая модальность»), а в том смысле, что человек, делая это, поступает правильно, что он прав, его действия оправданы, на его стороне правда и правота (то, что в логике называется «деонтическая модальность»). Как мы видим, выражение этого значения связано в русском языке с многочисленными словами с корнем прав-, который представлен и в слове право. Различие между разными видами возможностей обыгрывается в известном анекдоте, где как раз фигурирует слово право:

Приходит мужик в юридическую консультацию: – Скажите, имею ли я право… – Имеете, имеете! – Да вы не поняли, я хотел узнать, имею ли я право… – Да точно говорю, имеете! – Да вы объясните, могу ли я… – А-а-а… Нет, не можете!

(http://vseanekdotu.ru/anekdoty-pro-yuristov/)

Анекдот основан на том, что право гораздо уже возможности.

Рассмотрим теперь тот круг идей, который выражает слово право в этом обобщенном значении деонтической возможности.

Очень частая идея – это идея внутреннего ощущения, что человеку нельзя препятствовать в реализации каких-то его побуждений, желаний, устремлений, что они должны быть делом его личного выбора:

Я буду отвоевывать самое драгоценное в актерской работе – право на самостоятельность, право на чудо. Самостоятельность во всем! Литература, режиссура, актерская работа. Все доводить до конца, быть гибким, предельно настойчивым и упрямым в претворении своих замыслов. [Георгий Бурков. Хроника сердца (1953–1990)]

И уже с полной субъективной очевидностью внутренней правоты и потому внутреннего права на свободу мы часто сознаем великую и чистую, несмотря на всю страстность ее и связанность с физическим влечением, любовь к женщине, вне которой в эти мгновения наша жизнь теряет весь свой смысл и которую мы тогда ощущаем как глубочайшую основу нашего собственного я – как бы эта страсть ни противоречила всем общепризнанным и общеобязательным нормам морали. [С. Л. Франк. Крушение кумиров (1923)]

Здесь замечательно описано ощущение субъективной внутренней правоты, которое присуще представлению о право человека.

Часто в этом случае речь идет о праве иметь собственное мнение и свободно его высказывать:

Каждый имеет право на собственное мнение. [Булат Окуджава. Новенький как с иголочки (1962)]

Защищали «Физиков и лириков» лениво, похоже, что больше отстаивали право на мнение, пусть неправильное, чем само стихотворение. [Б. А. Слуцкий. О других и о себе (1960–1977)]

Часто речь идет о ситуации, когда ограничивают индивидуальность человека и говорящий этого не одобряет:

В человеке, в его скромной особенности, в его праве на эту особенность – единственный, истинный и вечный смысл борьбы за жизнь. [Василий Гроссман. Жизнь и судьба, ч. 1 (I960)]

Следующий пример интересен тем, что тут говорится о праве дважды: сначала что человек имеет право на собственные ошибки, а потом что у других нет права мешать ему их совершать. Здесь очень важна идея личного пространства, индивидуального выбора.

Я не понимаю, почему непременно нужно учить друг друга? И почему люди не имеют права на самостоятельность, на свои собственные решения и на свои собственные ошибки? Почему считается, что вопросы и решения, связанные с очень личными, очень интимными сторонами жизни, могут становиться предметом обсуждения? И, наконец, кто имеет право за моей спиной, в мое «отсутствие» отлучать от моего дома тех, кому я симпатизирую и от кого видел только внимание, чью поддержку я ощущаю все эти полтора года переписки?! Что это за убогое и оскорбительное представление обо мне, как о бычке, которого можно водить на веревочке? [Юлий Даниэль. Письма из заключения (1966–1970)]

Там, где речь не идет о частных аспектах индивидуальной жизни, право на что-либо становится предметом дискуссии:

В наше время часто приходится слышать споры, в которых одни требуют от филологии объективности точных наук, а другие говорят о ее «праве на субъективность». Мне кажется, что обе стороны неправы. Филолог ни в коем случае не имеет «права на субъективность», то есть права на любование своей субъективностью, на культивирование субъективности. Но он не может оградиться от произвола надежной стеной точных методов, ему приходится встречать эту опасность лицом к лицу и преодолевать ее. [С. С. Аверинцев. Похвальное слово филологии // «Юность», 1969]

Разумеется, здесь под правом на субъективность понимается не то, что каким-то распоряжением филологу может быть запрещена субъективность. Спор идет о том, насколько оправданно субъективное отношения филолога к своему предмету.

Показателен также следующий пример:

Разумеется, я не Солженицын. Разве это лишает меня права на существование? Да и книги наши совершенно разные. Солженицын описывает политические лагеря. Я – уголовные. [Сергей Довлатов. Зона (Записки надзирателя) (1965–1982)]

Это очень типичное рассуждение о праве чего-либо на существование: речь в этом случае, конечно, идет не о том, чтобы не уничтожать какой-то объект, а о его осмысленности, оправданности.

В норме право предполагает идею ценности – естественно говорить о право на