Гипнотизеры - Гордон Корман

Доктор Гунденберг наклонился к его лицу. Блестящий лоб психиатра отражал свет не хуже зеркала, переходя в лысый затылок, подпертый накрахмаленным воротничком.

– Несомненно, наблюдать за самим собой на расстоянии физически невозможно.

Джекс насупился.

– Хотите сказать, что я вру?

– В этом кабинете лжи не существует. Даже когда вы говорите неправду, мне открываются скрытые истины.

– Например?

Доктор потер свой бесконечный лоб.

– Если вы пытаетесь увидеть себя глазами другого человека, это может означать, что вы не уверены в том, кто вы есть. – Он наклонился ниже. – Не отвечайте. Ваше сознание не способно охватить картину в целом. Просто слушайте…

Что ж, Джекс слушал и слушал, вот только доктор Гунденберг не произнес ни слова. Психиатр погрузился в молчание. Его огромная лысина зависла едва ли не в восьми дюймах от Джекса, заслонила от того дипломы и бо́льшую часть комнаты.

И тут, прямо в кабинете, куда он пришел, чтобы избавиться от видений, явилось новое наваждение. На этот раз он видел себя крупным планом, настолько близко, что разглядел собственные глаза – глубокого аметистового оттенка, округлившиеся от возмущения. Это стало последней каплей. Четыреста баксов в час за то, чтобы столкнуться с проблемой посреди сеанса, который должен был ее решить! И что этот парень смог ему предложить? Мертвую тишину?

– Началось! – выдохнул Джекс. – Вот прямо сейчас! Честно!

Ни слова, ни звука – вообще никакой реакции. Доктор не шелохнулся. Нет, он вообще слушал? Вне себя от раздражения, Джекс попытался привлечь его внимание.

– Я сейчас выпрыгну из окна, док.

Все та же реакция. Вернее, ее отсутствие.

– Да лучше вы сами прыгайте!

Не говоря ни слова, доктор Гунденберг встал с кресла и двинулся прочь. У Джекса в глазах потемнело от злости.

– Эй, помните меня? Я клиент, я вам деньги плачу. И вообще-то я еще здесь…

Раскрыв рот, он увидел, как психиатр поднял жалюзи, открыл окно и перебросил ногу через подоконник. Крик, который вырвался из горла Джекса, вряд ли можно было назвать человеческим.

– Вы что творите?!

Одним прыжком он оказался рядом, схватил старика за руку и вцепился в него как клещами. В мгновение ока из скучного и слишком дорогого часа потраченного времени сеанс превратился в перетягивание каната со смертью – по меньшей мере. И смерть выигрывала!

Доктор сопротивлялся, норовя вот-вот вывалиться из окна.

– Мы на тридцать пятом этаже!

Но доктор Гунденберг, казалось, этого даже не слышал. Он был полон решимости отправиться в полет.

Джекс уперся ногами в ковер и попытался оттащить психиатра от края бездны. Он изо всех сил тянул доктора за плечо, за рукав, за манжету – лишь бы удержать того в кабинете. Гунденберг выскользнул из пиджака, освободившись от хватки пациента, и попытался перекинуть тело через подоконник.

Уже слишком поздно. Еще пара секунд – и он свалится. Джекс зажмурился, отчаянно отгоняя мысли о падении, о стремительно приближающемся тротуаре…

– Нет! – завопил он. – Стойте!

При этих словах доктор Гунденберг шагнул в комнату, смахивая невидимые пылинки с безупречно белой рубашки, забрал свой пиджак у дрожащего с головы до ног пациента и как ни в чем не бывало уселся в кресло.

– С вами все в порядке? – еле выдавил Джекс.

– Естественно, – ответил доктор. – Но, как я вижу, наше время истекло. Продолжим на следующей неделе.

– Если вы себя к тому времени не угробите.

Психиатр пришел в крайнее изумление.

– Юный Джексон, что заставило вас предположить подобное?

Джекс так и уставился на него. Неужели этот человек и вправду не помнил, что собирался сделать нечто ужасное? Как такое могло просто вылететь у него из головы?

Сначала доктор Пальма, теперь это. Напрашивался только один вывод. Джекс всегда считал, что его галлюцинации – это только его проблема. Но теперь люди вокруг него начали слетать с катушек. Тут должна быть связь.

Выходит, в этих странных видениях было что-то такое, отчего окружающие начинали вести себя еще более странно?

– Ты вообще не в теме, Опус, – сказал Томми на следующий день в школе. – Рядом с тобой все немного чудят. С самого детского сада так.

Друзья рассекали коридоры ИШ № 222, держа путь в столовую.

– Из окна тридцать пятого этажа еще никто раньше не вылезал, – возразил Джекс. – Родители говорят, это была шоковая терапия, но мне кажется, он серьезно. Если бы я не схватил его за руку, старика бы размазало тонким слоем по Парк-авеню.

– Да уж, история стремная, – признал Томми. – Но люди при тебе точно другие. Как будто в мире есть разные правила: одни – для тебя, а другие – для остальных.

– Назови хотя бы один случай, когда такое бывало, – потребовал Джекс.

– Да возьми хоть Стедмана. Он же зверь, весь сезон очков по сорок зарабатывал за каждую игру. Но тут являешься ты – и он даже просто в стену попасть не может.

– Может, я ему на нервы действовал, – предположил Джекс. – Может, неудачная была игра. Все бывает.

– Ну пусть так. – Томми явно был настроен скептически. – А как насчет того, что ты входишь в ученический совет? Ты не думаешь, что это странно?

– В него куча людей входит!

– Да, потому что участвовали в выборах! А ты даже не пробовал, но столько народу написало твое имя, что ты прошел в совет.

– Они подумали, что я могу неплохо справиться, – вставил Джекс, сам сомневаясь в убедительности этого довода.

– Конечно. Так же как и в клубе ораторов – в который ты тоже не просился. Да ты даже в дебатах толком выступить не можешь! Помнишь, как ты сказал, что все должны быть вегетарианцами? А если люди потеряют работу в мясной промышленности…

– Ладно, это был не мой звездный час, – согласился Джекс.

– Нет, ты помнишь, что ты сказал? – воскликнул Томми ехидно. – Твой поразительный аргумент, который разгромил доводы оппонента своей гениальной логикой? Ты сказал, что если на скотобойнях поувольняют людей, это нестрашно, им всего-то и надо, что…

– Купить мешок семян и стать фермерами, – закончил Джекс заодно с другом. – Единственное, что мне пришло в голову. Но в дебатах мы, кстати, победили.

– О том и речь! – воскликнул Томми. – Все в кабинете пялились на тебя так, будто ты только что решил все проблемы в мире. И всегда пялятся!

– Ничего они не пялятся…

– Привет, Джекс.

К ним подошла миниатюрная темноволосая Джессика Крюз. Хотя она остановилась на равном расстоянии от обоих, было очевидно, что все ее внимание сосредоточено на Джексе. Томми одними губами произнес: «Пялятся».

Джекс постарался не смотреть ей в глаза.

– Привет, Джесс. Как дела?

– Хочешь сидеть со мной в автобусе на завтрашней экскурсии? – спросила она. В рамках изучения яркой эпохи «ревущих двадцатых» по обществознанию семиклассников везли смотреть постановку настоящего водевиля.

– Ему уже и так есть с кем сидеть, – встрял Томми.

Джессика, казалось, только что его заметила.

– Ой, привет, Томми. – Она снова обернулась к Джексу. – Ну, если он заболеет или еще что, дай мне знать.

И она удалилась в столовую.

– Видал? – торжествующе заметил Томми. – Как будто я таракан на шкафчике!

Джекс глубоко вздохнул.

– Ладно, иногда бывает и такое. Вопрос: почему?

– Да проще простого, – уверенно сказал Томми. – Потому что ты родился со здоровенной подковой в подгузнике. Ты везунчик, чувак.

– Ну да, конечно. Поэтому и психиатр у меня еще чуднее, чем я сам.

– Да серьезно, все выходит по-твоему. Если бы ты не был моим лучшим другом, я бы терпеть тебя не мог. Зачем искать причины? Просто наслаждайся.

– Вот только мне мерещится всякое, а люди вокруг начинают творить черт-те что.

– Я же не начинаю. А я постоянно рядом с тобой. Наверно, у меня просто психика устойчивее, чем у других.

Они вошли в столовую и направились к очереди за едой. Не меньше десятка человек помахали и сказали: «Привет, Джекс». И ни одного: «Привет, Томми».

Томми отвесил дурашливый поклон.

– Вообще-то я тоже тут. – И, повернувшись к другу, добавил: – Может, они просто пытаются разглядеть, какого цвета у тебя сегодня глаза? Но со мной этот номер не пройдет. По мне, так они всегда серые.

Джекс положил себе картофельного пюре.

– Значит, поэтому ты единственный, кто понимает, что нельзя развести ферму в квартире на десятом этаже? Потому что ты дальтоник?

Томми от души шлепнул пюре в свою тарелку и облизал половник, прежде чем положить его на место.

– Нет, потому что у меня дар. Передай перец.

5

«Ревущие двадцатые: Нью-йоркский водевиль в 1920-е годы» ставили в только что отремонтированном здании театра в Верхнем Вест-Сайде. Это было наполовину шоу, наполовину выставка. Устроители постарались на славу, чтобы воссоздать атмосферу, – о том времени напоминало все, от винтажного автомобиля марки «Штутц-Беркат», припаркованного у входа, до энергичного фортепианного регтайма и рожков с мороженым по пять центов. Работники театра изображали недоумение при виде смартфонов, айподов и даже пластиковых бутылок с водой в руках школьников. Несколько устройств пришлось конфисковать, потому что семиклассники непременно хотели показать персоналу какое-нибудь сногсшибательное, а то и неприличное приложение. Они, казалось, забыли, что сотрудники – такие же современные люди, как они сами, и у них, наверное, есть собственные сотовые телефоны в карманах, скрытых под золотым позументом и сверкающими эполетами.