Погоня за ветром - Олег Игоревич Яковлев

оказались на некогда оживлённых городских улицах. Странным выглядело то, что все дома и церкви Владимира стояли целые и невредимые, не было только стен и ворот. На месте города простиралось большое открытое со всех сторон село. Одиноко, как-то сиротливо возвышался по соседству с боярскими теремами белокаменный собор Успения Богородицы с высокими полукруглыми апсидами[24] и стрелой устремлённой в лазоревое небо колокольней.

— Я к своим! После увидимся! — бросил Варлаам через плечо товарищу и круто поворотил фаря.

Промчавшись по пыльной улице к крутому спуску с холма, он остановился у ворот приземистого небогатого дома, сложенного из буковых брёвен, и громко настойчиво постучал.

Уже через несколько мгновений Варлаам оказался в объятиях матери. Полная, черноглазая, в тёмной свите[25] и белом повойнике[26] на седых волосах, всполошно взмахивая руками, старая Марья быстро, бойким черниговским говорком, рассказывала:

— Ох, сынок, а у нас-ти, у нас чего было! Татарове опять приходили, сыроядцы негодные! Стены-ти вот градские порушили, изверги! Главный-ти вот у их нынче уж не Куремса, того наши князья одолели, а некий Бурундай[27]. Видали мы его — старый, лицо жёлтое, борода козлиная, а зенки-ти как сверкают — жуть! Ну да что об нас! Отец вон в огороде, тотчас покличу. Ты-ти как тамо, сынку?! Гляжу, одёжка не худая! Как оно тамо, во фрягах-ти[28]?! Ой, побегу, холопку[29] кликну, пущай на стол накрывает!

Привлечённый шумом, у огородной калитки возник отец Варлаама, Низиня — худой костистый старичок невысокого роста, с седой размётанной по ветру бородой. Обняв и расцеловав сына, он тихо прослезился.

Отец Варлаама был выходцем из Бакоты, с низовьев Днестра, потому и прозвали его во Владимире Низиней. В юные годы пришёл он на службу в молодшую дружину ко князю Даниилу и брату его Васильку, был гриднем, отроком, воевал с ляхами, венграми, татарами, а нынче, на старости лет, возвёл дом на склоне холма и тут жил со своей супругой, уроженкой Чернигова. Княжью службу он теперь правил редко, лишь иногда посылал к нему князь Василько Романович за каким-нибудь советом. Детей у них с Марией было трое: старшая дочь Пелагея вышла замуж за богатого купца из Дрогичина, а младший брат Варлаама умер от лихорадки пять лет тому. Со времени отъезда Варлаама в Падую жили старики одиноко и не слишком богато, хотя имели двух холопов — конюха-литвина и девку-челядинку.

Сидя за трапезой в горнице, Низиня рассказывал супившемуся сыну:

— Темника[30] татарского, Куремсу, побили мы, отогнали рати его от градов наших. Бежал Куремса в Сарай, к хану свому, а тот, сказывают, разгневался и повелел придушить его прямь на торгу тетивой от лука. И прикончил Куремсу сего простой овчар, что для татарина — превеликий позор, паче самой смерти. Но недолго радовали мы. На второе лето послал заместо Куремсы новый хан татарский, Берке, другого темника, Бурундая. Бурундай ентот — умный, хитрый, опытный, не то что Куремса был. Ещё в Батыевом походе он передовым отрядом у их начальствовал. Ну, в обчем, перемог[31] Бурундай наших князей. Велел сказать: ежели, мол, хотите жить со мной в мире, размечите города ваши. Князь Даниил к тому времени в угры бежал, брату же его, князю Васильку, и сыну старшому, Льву, пришлось повеленье татарское исполнять. Разрушили укрепленья в Луцке, Данилове, Львове, стены в Кременце и Стожке такожде с землёю сровняли. Вслед за тем добрался безбожный Бурундай и до нас. Иоанн, епископ Холмской, в стан еговый ездил, да темник упрямо своё гнул. А Кром Владимирский, сам знашь, Варлаам, крепкий был вельми, не могли его пòроками разрушить. И велел тогда Бурундай сжечь его. Тако и сотворили. А сделавши лихое, подступили татарове к Холму. И коли б не князь Василько, дак и Холм бы порушили.

— Как же это князь Василько отвёл от Холма беду? — спросил Варлаам.

— А вот как, сынку. Подъехал Василько с троими мурзами татарскими и с толмачом ко стенам холмским, склонить чтоб горожан к сдаче. Жители бо[32] Холма оборужились, самострелов у их великое было множество, и на заборол[33] вышли все, от мала до велика. Набрал князь Василько в руку камешков, стал бросать их и кричать воеводам холмским: «Эй ты, холоп Константин, и ты, холоп Лука Иванкович! Сей город — брата моего и мой! Сдавайтесь!» Но камешек брошенный был для воевод знак условный. Уразумели они, что не велит им князь врата открывать, и стояли они крепко на забороле, а Василька обругали последними словесами. Ну, а татары седьмицу под стенами копошились, да потом отступили, мир створили. После ходили Василько и Лев Данилович с Бурундаем вместях[34] Литву и ляхов воевать, а потом воротился Бурундай в ставку свою, на Днепр. В волостях наших волынских и галицких топерича баскаки татарские сидят — сборщики дани. Забирают людей русских — кого в войско, кого в неволю, с кажного дома берут меха, скотину. В обчем, лихонько.

— А князь Даниил?

— Воротился в Холм, да, говорят, занемог с той поры. Всё на папу, на угров с немцами надеялся, помощи искал, да какая от латинян помощь! Лучше б, верно, с татарами мирился.

— А кто сейчас в Орде царствует?

— Берке-хан, брат Батыев. И, сказывает, в бесерменскую[35] веру он перешёл. И многие мурзы и нойоны[36] им недовольны, и Бурундай в их числе.

— Да, там ведь, средь ордынцев, много христиан. Хоть и толка монофизитского[37], или несториане[38], а всё равно во Христа веруют, — задумчиво обронил Варлаам.

— Ты, сынку, отдохни тут малость да езжай-ка давай, верно, с Тихоном вместях, в Холм, предстань пред княжьи очи, — стал советовать отец. — Так, мол, отмолви, и так. Обучились, дале невмочь было, притеснять начали. Постýпите на службу, а тамо видно будет.

— А вы с матерью как? Тоже вам уехать отсюда надо. Если вороги лихие нагрянут, как обороняться, где хорониться?

— Нет, сынку. Куда нам! Старые, кому мы нужны. Да и дом тут свой, хозяйство. Не бросать же всё. А стены, глядишь, лето-другое минует, отстроят. Смилостивится, чай, Бурундай.

Варлаам тянул из глиняной кружки светлое пшеничное пиво, смотрел на морщинистое узкое отцово лицо, хмурил чело и думал, что всё отныне в его жизни и в жизни родных и близких ему людей будет совсем не так, как раньше.