Экипаж машины боевой (сборник) - Александр Кердан

Наконец добрались до дамбы. Переехали через замёрзший Тобол и очутились в Кургане. Областной центр уже проснулся. На остановках толпился рабочий люд. Было совсем светло, но уличные фонари ещё горели. «Обычное раздолбайство по формуле: всё вокруг советское, всё вокруг моё!» Притормозили на перекрестке у ЦУМа и, двигаясь дальше, собрали по пути все красные светофоры. Такие уютные летом, улицы Кургана сейчас были стылыми и навевали тоску: Ленина, Советская, Горького… Проехали городской парк. Напротив центрального входа, словно в насмешку, располагалось здание комендатуры – старинный двухэтажный особнячок из красного кирпича. Захаров и Кравец переглянулись. Резиденция коменданта им была памятна по-своему…

Ещё на первом курсе, в начале марта, они были назначены в патруль по городу. «Не считайте, что вам повезло! – предупредил Гейман. – Смотрите, оттуда прямая дорога на «кичман»… Напоминание было излишним. Известно всем, что в лапы к Шурику попасть легко, вырваться из них трудно. Шурик, он же Мясо, он же майор Мисячкин, слыл в курсантской среде человеконенавистником и хамом. Был он таким по долгу службы или из-за трудного детства в послевоенном детдоме, неизвестно. Но лютовал страшно. Очутиться на «губе», независимо от числа нашивок на рукаве, было проще простого, тем паче, когда целые сутки у него на глазах. Один вид Мисячкина вызывал отвращение. Красное, пористое лицо, нос, иссечённый сиреневыми прожилками, бесцветные глаза и скрипучий голос. Таким только детей пугать!

Прибыли Кравец и Захаров в комендатуру с легким мандражом. Не успели расположиться в комнате для патруля, как влетел комендант. Они вытянулись, не зная чего ожидать.

– Так, значит, вы – новые патрульные, – глаза-буравчики просверлили их насквозь. – Первокурсники, значит… Хорошо… Так вот, товарищи курсанты, нам предстоит ответственная задача, – Мисячкин сделал ударение на слове «ответственная», – задержание неизвестного. Поступила информация: на железнодорожном вокзале находится подозрительный человек в полувоенной форме. Слушай боевой приказ! Сейчас отправляемся на вокзал. Будем действовать так: я подойду к субъекту с фронта и спрошу документы, а вы, значит, зайдёте с флангов и будете внимательно следить за его руками. В случае неадекватного поведения хватайте и держите, пока не прикажу отпустить! Уразумели? – совсем не по-военному спросил он.

– Так точно, товарищ майор!

Неизвестный субъект оказался крупным мужчиной лет сорока пяти. Он сидел за столиком в привокзальном кафе, не снимая парадной шинели с погонами подполковника. Из-под полы выглядывали цивильные брюки. На голове незнакомца была шапка из какого-то дорогого меха. На столике стояли бутылка армянского коньяка и тарелка с тонко нарезанным лимоном. При взгляде на лимон у Кравца свело скулы.

– Предъявите ваши документы! – строго потребовал Мисячкин, выставив левую руку с повязкой «Офицерский патруль».

– Па-жал-ста, – незнакомец окинул майора внимательным взглядом и полез во внутренний карман. Курсанты напряглись. Но ничего страшного не случилось. Незнакомец предъявил Мисячкину удостоверение в красном переплёте.

Комендант долго вертел его в руках.

– Вам придётся проехать в комендатуру для уточнения некоторых деталей.

Незнакомец медленно встал. Только тут Кравец увидел, какой он громадный – выше его на две головы, не говоря уже о коренастом Захарове. Между тем задержанный не оказал им никакого сопротивления и спокойно прошёл к уазику коменданта. Они следовали по пятам и являли, наверное, довольно забавную картину – этакие лилипуты, конвоирующие Гулливера. В эти минуты Кравец страха вроде бы не испытывал. Страх возник позднее, когда в комендатуре Мисячкин, наставив на незнакомца пистолет, предложил предъявить содержимое карманов. Среди вещей незнакомца оказались ТТ с полной обоймой и пачка двадцатипятирублёвок. Держа неизвестного на мушке, комендант позвонил дежурному по КГБ области. Вскоре к комендатуре подкатила чёрная «Волга». Из неё вышли четверо в штатском. Они увезли задержанного. Кто он такой, так и осталось загадкой.

– Наверное, Юрка, мы поймали шпиона… – предположил Кравец, когда они вернулись в роту.

– Станет тебе шпион с «тэтэшкой» расхаживать! У шпионов небось «пушки» поновей будут…

– Ну, тогда это – матёрый бандит. Видел, какая рожа?

– Ну, рожа… Хотя, был бы он бандит, мы бы с тобой сейчас здесь не сидели… У него кулачищи, как у меня голова… – Захаров сделал страшное лицо и неожиданно предположил: – Я так скажу, Сань, если этот, в форме подполковника – важная птица, нас к награде представят. К государственной!

– Ты загнул, к государственной… Считай, мы и так с тобой награждены: сутки возле Шурика пробыли и не на «губе»!

Мисячкин, и верно, за время дежурства к ним не придирался, а в конце наряда даже пообещал походатайствовать о поощрении. Слово своё, правда, не сдержал. Но происшествие в патруле запомнилось надолго. Оно ещё больше сблизило Кравца и Захарова. Не зря говорят, что испытания укрепляют дружбу.

Приключения, о которых мечталось в КВАПУ, начались сразу же – на курганском вокзале.

Поклажу выгрузили и по частям перетащили в зал ожидания. Шалов отправился за билетами. Поскольку воинской кассы на вокзале не было, процесс покупки обещал затянуться.

Кравец осмотрелся.

Зал был забит до отказа и поражал разнообразием пассажиров. Почтенные семейства: муж, жена, дети. Путешественники-одиночки, в основном мужчины средних лет или старушки с сетками, вязаными кошёлками и дерматиновыми сумками. Сновали туда-сюда какие-то тёмные личности. Милиционеры прохаживались с безразличным видом. Военных людей, кроме их караула, не было. Да и откуда им взяться, если во всём Кургане воинских организаций – только училище да военкомат…

У Кравца сами собой сложились строчки:

На вокзале суета людская,Люди честные и люди разные,Пробираются в толпе, толкаясь…

Дальше ничего не приходило на ум. Кравец хотел записать родившееся, но для этого надо было лезть в вещмешок за заветным блокнотом и авторучкой. На глазах Мэсела делать этого не хотелось – опять начнёт ехидничать.

Кравец снова оглядел людское скопище. Его внимание привлекла одна бродяжка. Таких зовут «синявками». Она уселась на цементный пол прямо напротив курсантов. Достала из сетки чекушку, заткнутую обрывком газеты, и алюминиевую миску, такую же, как в училищной столовой. Зубами вытащила затычку. Перелила содержимое «мерзавчика» в чашку и накрошила туда серого хлеба. Потом размешала спиртовую тюрю ложкой и неторопливо принялась хлебать, поводя вокруг мутными глазами, причмокивая и громко икая.

Кравца передёрнуло: «Откуда берутся такие? Неужели и эта старуха – тоже советский народ?..» Он испугался собственной крамолы и постарался найти какое-то внятное объяснение увиденному: «Может, она и есть один из тех буржуазных пережитков, о которых нам говорили на научном коммунизме?.. Пережитки эти не изжиты, с ними надо бороться!» Его осенило: «Наверное, у неё родители были пьяницы… И не нашлось рядом настоящего человека, который помог бы отыскать правильную дорогу в жизни… Для того и нужны коммунисты, чтобы помогать таким, как она… Но как помогать? Дать ей денег? Так она потратит их на новую бутылку… Да и не видно что-то желающих помочь… Хотя, наверное, среди тех, кто в зале, есть и коммунисты, и комсомольцы… Мы, например… Да, как-то трудно представить себя в роли спасителя этой грязной, вонючей… Язык не поворачивается сказать – женщины…»

Кравец почувствовал, что его замутило.

– Я ненадолго… – сказал он Захарову, передал ему автомат и вышел из зала.

Туалет размещался в подвале. Туда вели плохо освещенные ступени. «Как будто в наш подвал…»

Кравец рос у матери-инвалида один, без отца. С семи лет на нём была заготовка дров. У них в квартире стоял титан, который топился два раза в неделю. Для него и требовались дрова.

Подвал в доме пользовался дурной славой. Там постоянно околачивались пьяные мужики и хулиганы-подростки. Каждый поход требовал от Кравца изрядного мужества. Однажды его сильно напугал бродяга, внезапно вышедший из неосвещённого угла. Он широко расставил руки, словно хотел его схватить. Кравец увернулся и убежал. После этого случая он ходил в подвал с топором наизготовку.

Вот и сейчас, Кравец невольно нащупал на боку штык-нож в пластмассовых ножнах.

Едва он открыл дверь туалета, как услышал крик:

– За-ре-за-ли! Ка-ра-ул!

Мимо него по лестнице наверх метнулся мрачный тип.

Кравец растерялся: бежать следом или посмотреть, что случилось в туалете?

Очередной крик заставил его шагнуть в туалет.

Там он увидел плюгавенького мужика, присевшего у стены с писсуарами. Мужик был без пальто. Двумя руками в синих наколках он зажимал бок. По его замызганной рубахе расползалось багряное пятно.