Золото Ариеля - Элизабет Редферн

По словам Саймона, кто-то полагал, что ему повезло со ссылкой. Но Нед никогда не принадлежал к тем, кто принимает превратности судьбы без возражений. Он понял, и понял рано, что удача никогда не приходит надолго. Первые четырнадцать лет своей жизни Нед провел в благоприятной обстановке, в зажиточном доме, обучаясь у домашних учителей, от которых он, умный и честолюбивый мальчик, брал все что можно. Но неожиданное банкротство отца, позор и смерть заставили Неда и его старшего брата столкнуться с бедностью во всей ее грубой реальности.

Считалось, что Неду повезло — он поступил в ученики к столяру в Доугейте. Он трудился и терпел. Единственное, что осталось от прежней жизни, это еженедельное посещение доброго старого учителя музыки, Айвена Эшворта, который, узнав о его несчастье, настоял на том, что будет давать уроки своему одаренному ученику бесплатно.

Музыка же избавила Неда от нудной работы на подворье столяра, потому что с помощью Эшворта он был представлен, когда ему исполнилось семнадцать лет, придворному капельмейстеру, тот, в свою очередь, не смог удержаться от восклицания, увидев, как испортились от работы руки Неда, и предложил ему должность придворного музыканта.

Вскоре после этого Нед был замечен графом Нортхэмпгтоном, щедрым, но ревнивым нанимателем, заявившим, что Нед нужен ему в доме в качестве лютниста и посыльного.

Когда Нортхэмптон, известный своей любовью к молодым мужчинам, пояснил, что именно будет время от времени требоваться от Неда и что может произойти, если Нед не уступит, то юноше оставалось только вспомнить страдания, пережитые им во время бедности, чтобы согласиться терпеть знаки внимания, которые иногда оказывал ему стареющий Нортхэмптон. Но он принял твердое решение, что скоро покинет этот дом. В отличие от Саймона Нед поклялся, что не станет вечно носить ливрею графского слуги.

Конец его карьере у Нортхэмптона положило пришедшее как-то майским вечером через два с половиной года сообщение, что его старый друг и учитель Айвен Эшворт арестован за то, что дал пристанище странствующему священнику-католику.

Нед, который всегда знал, что Эшворт был тайным католиком — как и многие в Лондоне, — пошел прямо к Нортхэмптону просить за старика, но рассерженный Нортхэмптон ответил, что он ничего не может сделать.

В ту ночь, когда Эшворта должны были перевезти из Ньюгейтской тюрьмы в Тауэр, Нед собрал нескольких бывших товарищей по работе — он сохранил отношения с крепкими парнями, с которыми подружился, будучи подмастерьем, — и, предложив им хорошие деньги, вместе с ними напал на конвой, сопровождающий Эшворта; они раскидали стражу, схватили ключи, чтобы снять с него цепи, и поспешно отвели слабого ошеломленного старика к поджидающей у пристани Святого Ботольфа лодке, которая отвезла его на судно, идущее во Францию, к свободе.

Слухи, о которых говорил Саймон, были правдивыми.

Сразу же после того, как Эшворт сел на корабль, Нед тоже приготовился к изгнанию. Он был вызван на последнюю встречу с Нортхэмитоном. Никто пока что не связывал имени Неда с побегом старика, но Нортхэмптон догадывался.

— Ты глупец, Варринер. Кто-нибудь, рано или поздно, все равно узнает. И возможно, твое преступление запятнает меня. Ты, конечно, понимаешь, что тебе придется покинуть Англию.

— Вы посылаете меня в вечное изгнание?

Нортхэмптон постучал по подлокотнику кресла пальцами в драгоценных перстнях.

— Возможно, не в вечное. Работай на меня. Присылай мне сообщения из-за границы, из войск, которые находятся в Нидерландах; а я посмотрю, что можно сделать, чтобы в один прекрасный день ты смог бы благополучно вернуться.

На другой день, это было раннее майское утро 1607 года, Нед сел в лодку, которая довезла его до Грейвсенда, а затем корабль отвез его туда, где он вступил в войско принца Морица, чтобы воевать со множеством других протестантских наемников против мощи католической Испании на полях Нидерландов, опустошенных войной. Многие из этих наемников были, как и он, англичанами; разочарованными, раздосадованными тем, что король Яков вышел из союза с Нидерландами, тем, что он стал пособником старого врага — Испании.

Нед слал донесения Нортхэмптону запутанными путями. После окончания войны он странствовал, посещал другие города. Он ждал, когда его старый господин сообщит ему, что шум по поводу бегства Эшворта стих.

От графа он не получал никаких сообщений. Но до него дошли другие известия, и стало ясно, что больше он не может откладывать своего возвращения; известия, которые Саймон только что подтвердил. Эго было сообщение о том, что у Кейт Пелхэм родился сын.

До рассвета оставалось два часа, а дождь все лил и лил. Он повыше поднял лютню и узел, позвал Варнаву к ноге и пошел на запад, к широкой и грязной улице — Стрэнду.

Рядом с поворотом на Ченселлор-лейн стоял скромный дом, отгороженный от соседей садом и высокой стеной. Нед помнил, что летом розы чайного цвета оплетали эти стены, а жимолость наполняла воздух благоуханием, но сейчас в темноте ветви в сухой осенней листве выглядели какими-то скелетами. Кроме одного окна на первом этаже, где горела свеча, дом был погружен в темноту.

В стене находилась потайная дверца, высотой едва достаточной для того, чтобы через нее могли пройти, не нагнувшись, дети. Теперь она была наполовину скрыта ежевикой и свешивающимися через стену ветвями яблонь; Нед отвел ветки в сторону и увидел высеченный в арке над дверью герб семьи Ревилл.

Если то, что сказал Саймон, правда, этот дом теперь принадлежит Френсису Пелхэму.

Френсис Пелхэм был охотником за тайными католиками, ему платили за то, что он выслеживал и доносил на них правительству. Нед впервые встретился с ним четыре года назад, когда увидел, как тот ведет больную и напуганную старуху в Тауэр. Когда Нед выругал его за дурное обращение с женщиной, Пелхэм с презрительным видом вынул грамоту, подтверждающую его полномочия, выданную самим Уильямом Уадом, комендантом Тауэра.

Нед отпустил ветки яблони, которые вновь скрыли резьбу, и провел пальцами по краю двери.

Как на звоннице у ПавлаЧудо-яблоня стояла,С нее яблочко упало —Прихожан поубивало.

Повернув ручку, он обнаружил, что дверь, как он и полагал, заперта.

Нед увидел на востоке серые полосы рассвета, хотя дождь пошел еще сильнее. Он развернулся и направился к краю воды, устроился под защитой старой рыбачьей хижины, нашел хлебную корку, сбереженную для Варнавы. Пес подошел; от него несло мокрой собачьей шерстью. Дождь хлестал по серой воде, и Нед услышал вдали скрип колес ранней повозки, что тащит уголь по грязи Стрэнда.

Нед откинулся назад и закрыл глаза, вспоминая отдаленный шум войска, совершающего переход по охваченным войной равнинам.

3

Они узнали про него, что он иезуит,

А стало быть, скорей всего — мошенник и бандит,

А посему с тех самых пор в Ньюгейте он сидит.

В доме, который Интересовал Неда, слышался, несмотря на раннее утро, шум — сновали слуги, торопливо зажигая свечи; в доме проснулись от того, что кто-то яростно стучал в переднюю дверь.

Хозяин дома, Френсис Пелхэм, которого Уильям Уад, комендант лондонского Тауэра, взял на службу в качестве охотника за католиками, мгновенно проснулся. Управляющий ответит на стук; но Пелхэм, который предпочитал знать все, что происходит, быстро встал с кровати, оделся, как всегда, в черное (строгость черного цвета соответствовала его пуританскому вкусу и заставляла выглядеть старше своих тридцати двух лет), взял свечу и быстро пошел к лестнице, обшитой темными панелями, остановившись только у закрытой двери спальни жены — комнаты, в которой она спала с тех пор, как была ребенком.

Он сделал этот дом своим домом, когда женился на Кэтрин Ревилл два года назад, но при виде ее закрытой двери все еще чувствовал себя посторонним и никогда не пытался открыть ее, из опасения убедиться, что она заперта для него.

Он быстро спустился вниз по лестнице, несмотря на заметную хромоту, портившую его походку, и обнаружил, как и ожидал, посыльного из Флитской тюрьмы; волосы и одежда его намокли от дождя, он снял шляпу и сказал:

— Есть новый подозреваемый по вашей части, сэр.

Пелхэм уже пристегивал шпагу, которую подал ему слуга. Другой слуга зажигал свечи в холле, обшитом темными панелями.

— Это католик?

— Так считают, сэр. Люди Уада нанесли ночной визит в жилище этого человека в Темпле, где нашли четки и распятие. Но он не будет говорить.

Пелхэм застегнул плащ.

— Будет.

Френсис Пелхэм считал своим личным долгом протестанта выслеживать и уничтожать каждого католика — врага короля Якова. Сегодняшний день, пятое ноября — годовщина Порохового заговора, — был для Пелхэма и его сотрудников поводом не для радости, но для того, чтобы вознести смиренную благодарность Господу за поимку четыре года назад Гая Фокса и его друзей, задумавших заговор: король и парламент должны были взлететь на воздух.