Звездочет поневоле - Оксана Бердочкина

«Счастье очень хрупкий фонарик, бывало, так поманит издалека, заразит своим духом, надеждой, а после пропадет с горизонта, словно кто-то украл, не то подло унес в неизвестность».

С тех пор он всё чаще слышал какого-то нового себя. Посылая флотилии, наполненные оправданьями, в самое сердце, списал всё на миражи своего возможного сифилиса. «Да, бессонница, голос изнутри… Вряд ли я посланник Бога. Это просто бактерия, вращающаяся вокруг своей оси». Идя прочь, Июнь осознавал, что нечто удерживает его здесь, или же нет, скорее нечто пригласило его сюда. «Кто эти скелеты, лики? Эти кто имеют послевкусие своих присутствий, язык весь связали своим „вяжет“ хурмы начинки кожицы». Его вина революционирует в истребленье, одни сожаленья остались, одни пересчеты, что не догнал, что не успел. Заморозит глаза своим безразличием, достанет пальто из пустого шкафа, выпьет немного сухого вина, хотя очень желалось сладкого, и вполне гармоничен с теми, кто изменяет мир. «Да на тебе эту власть! Отравись, наконец, иуда! Тебя злит, оттого что кто-то способен думать лучше, чем ты. Разум может быть только у тех, кто содержит свой дух в чистоте, всё остальное лишь попытки физических напряжений, сочетаемых с работой центральной нервной системы. Обыкновенная физика. Дистиллированная насыщенная полезными элементами вода с ценой, более чем минимальный оклад, в отношения разума не спасает».

«Я хочу быть один, я хочу быть один», – источал Июнь, трогая пробитую переносицу, уносясь в морозную звездную ночь, овладевая всё большими вопросами. Неожиданно узрел в своем сне белое пятнышко, напомнившее ему докторский халат, и это что-то комментировало его пагубное неизбежное перед собой действие. «Ну вот, еще вдохните, ну вот… вдохните и эти крошки. Вы молодец, только не делайте рекламу плохому. Мой деятель», – забавляясь, лукавил некто, всё, привирая на пустом месте, скидывал в бездну благородную сущность.

Вот так в самый нежный расслабленный день Июнь Июлич Никакой был затянут дьявольской пургой. Его несли огненные кони прочь через зимнюю Москву, загоняя в зазеркалье грешности, в грустную до пыток ночь. Отныне и во веки веков вечный неистребляемый смысл запрет свои ворота пред ним, поддав лишь успешный до поры до времени бизнес по передаче адского снега в традиционных портфелях.

Плетистые розы лишались поврежденных ветвей, заглядываясь в стеклопакеты знойного дня, когда Июнь Июлич уж по другу велся без оглядки, и что-то ужасное слушал о связях, старательно избегая глаголившего рта собеседника.

«Ах, Июнь Июлич, ну на что вам эта эпоха перекрестков? Эти битвы цветов, эмоций, этот развращенный пир? Дерзайте к нам в преисподнюю, там еще слаще…», – явственно произнесло Пятнышко, задумавшись в наставлениях. «Завтра, друг мой, вы должны быть в городе Fecamp, это портовый городок на берегу пролива Ла-Манш, добирайтесь туда, как хотите, главное – успейте заглянуть в местную церковь, там до сих пор можно лицезреть кровь Христову. Так познавательно, друг мой, так познавательно. Только помните, что в полночь отбывает ваше судно, на котором вам, увы, не придется спать. Впрочем, мы позаботимся о ваших сосудах».

«Я умру?», – в чертах пьянки произнес «Никакой», походя на слепого.

«Одно я могу гарантировать вам, это судно доставит вас прямиком в заснеженную Москву», – ласково усмехнулось Пятнышко, отпуская «Никакого» в путь.

Он, как великий сумасшедший князь, влачился, обличенный в бессмыслице своих действий, и одновременно трепетал в страхе, понимая что он даже не инакомыслящий, а всего лишь найденный. Дикая поросль – сужденья его. Он истрачен, исчерпан, наказан? Нет, друг мой, это верб.

Июнь Июлич Никакой сделал всё, как предсказали, он был мил и находчив в изобретательности своего графика, он даже учуял запах свежей трески, видя живые фасады города Fecamp той драматической эпохи и того способствующего случая. «Боже… Сколько плохого привело меня сюда», – подумал усталый Июнь, уже перевалившись с земли на отбывающее в никуда судно. Буквально перенося ненормальную жажду, он загляделся на циферблат своих особенных часов, поражаясь в стрессе и предопределении.

Человек под буквой «У»

«Отпустите! Руки прочь от меня! Подонки назначенные! Отпустите! Отпустите! Знайте, что это – Я! Это же – Я! Это же Я, не смейте!». Металлический холодный поручень служил реальной опорой его развязных действий, а под ногами черным мелким кубиком выложенная лестничная клетка устойчиво притягивала к себе. В этом месте всегда пахло вчерашней сыростью, что весьма напоминает тление кожи, так казалось его извечно заложенному носу и одной из пяти великих точек, что зажглись в его голове при появлении на свет.

Спустя годы обернулся он новой породой, взятой из глубин прошлого. И теперь такой бледный, слащавый, развратный старик с оттянутой губой стоял посреди острова непонимания, в одиночестве терзая себя о подъездные перила, издавая обезьянкино «У», всячески кривя плечами, нелепо дергался. На дворах уже прошли дожди, а это всегда сказывается на здешние мысли. Во дворах пекут хлеб, и это тоже искусственно будоражит сознание, над дворами жалкий клок вселенной, но уже так бесконечно и так бессмертно для настоящего. Ему вспоминалась строчка из написанной им книги: «Главное вовремя остановиться!», – кричал разъяренный ямщик, ему внимал неизвестный классик, беда, он так и не успел ничего написать.

Пасмурность сменится головной болью, свет это вообще головная боль. Такой жалкий, опущенный, раздавленный богатым вращением мира, забыл дорогу в аптеку, только выйдя на лестницу, только собравшись с чувством, что там будет не скучно. Теперь есть только она – волнообразная красная, не знающая постоянства, что прежде служила ему памятью, а ныне свернулась отрезом ткани, чтобы безразлично глядеть на всё через его усталые глаза. Она подавляет его сознание, раня прочность сетчатки – сердито бьет силой, и развратно лежит на всём, что его окружает.

За тяжелыми днями человека под буквой «У» наблюдал старый ядреный куратор, что всю жизнь убирала их общий двор, критикуя небрежно оставленные окурки. Старуха живет в этом же доме этажом ниже и знает, что путь на аптеку это только начало, что еще миллионы забытых путей, и ничто не дарует ему спасенья, да и поздно говорить о спасенье, пришло время, когда достаточно стука куда-то наверх.

– Ну что, шизнутое Шаганэ? Перемена погоды? Смотри, не написай здесь! Идем, а то еще скинется. И как потом на это смотреть?

– Слушай, а кто это?

– Тебе это надо? Нет. Я вот что тебе скажу, хочешь действительно что-то узнать – попробуй рот сэра Джаггера. Вот смотри, SEX PISTOLS не продались, как были чумовым мочалово, так и есть – понимаешь, что твое. THE CLASH… ну, таких просто любишь, коллектив значительнее, посерьезней, одним словом – энергетика, ты только утри.