Полюби дважды - Элизабет Торнтон

— Я когда-нибудь говорил тебе о том, — сказал он с улыбкой, — что ты очень мудрая женщина и я горжусь тобой?

Мать-настоятельница в ответ грустно улыбнулась.

— Не такая уж я мудрая, Джон, — возразила она. — Сейчас я сильно встревожена, мне кажется, я попала в тупик. Целых три года Марта была счастлива здесь. Теперь, совершенно неожиданно, она отчаянно желает возвратиться к своей прежней жизни.

Пожилая монахиня озабоченно покачала головой и продолжила после минутного размышления:

— Другое дело, если бы к ней вернулась память. Тогда она бы вспомнила, кто были ее друзья. Но я хочу, чтобы она покинула нас прямо сейчас, даже при нынешнем состоянии дел.

— Не думаю, что нужно очень уж опасаться того, что произойдет, — сказал отец Хоуи. — Как я говорил, того, что она нам рассказала, явно недостаточно для того, чтобы продолжать поиски ее родственников и друзей. Однако переживать из-за этого бессмысленно. Если милосердный Бог пожелает, чтобы Марта вернулась к своей прежней жизни, Он укажет ей путь…

— А я, — отозвалась настоятельница, — буду молиться о том, чтобы милосердный Господь был добр к ней.

Она протянула руку, чтобы взять чашечку с чаем, когда в коридоре раздался крик, а затем топот бегущих ног. В дверь громко постучали, и, когда мать-настоятельница разрешила войти, дверь распахнулась и на пороге появилась монахиня.

Это была сестра Бригитта, с лицом, красным от возбуждения. Она тяжело дышала, но несмотря на то, что ей трудно было говорить, она поспешно произнесла:

— Матушка, свершилось чудо! Вы помните женщину, которую вчера привезли в лазарет? Она пришла в себя и… о, вы ни за что не догадаетесь, что произошло!

И настоятельница, и маленький священник от неожиданности вскочили со своих мест. Они обменялись быстрыми взглядами.

— Это касается сестры Марты, не так ли? — спросила мать-настоятельница.

Сестра Бригитта не расслышала нотки фанатизма в голосе пожилой монахини, но отец Хоуи сочувственно улыбнулся, ибо от острого взгляда и слуха священника ничего не могло укрыться.

— Думаю, — сказал он, — что твои молитвы вот-вот будут услышаны, Лиззи. Хотя, возможно, это произойдет не так, как ты предполагала.

Сестра Бригитта послала им лучезарную улыбку.

— Да, это касается сестры Марты, — подтвердила она догадку матери-настоятельницы. — Та женщина узнала Марту! Только она вовсе не Марта. Ее зовут Джессика Хэйворд, и она является хозяйкой поместья Хокс-хилл, которое находится неподалеку от Челфорда, на берегу Темзы.

2

Лукас заткнул пальцами уши и повернулся на другой бок. Но это ему не помогло. Барабанный бой становился все громче и громче, пока голова не стала раскалываться от этого дикого грохота. Вдруг кто-то позвал его по имени. С тяжким стоном Лукас заставил себя приоткрыть веки и сощурился от яркого света. Свет буквально ослепил его, и Лукасу потребовалось время, чтобы наконец рассмотреть помещение, в котором он находился, Первым предметом, который он опознал, был переполненный ночной горшок, водруженный на столик возле кровати. Выстроившиеся в ряд на каминной полке и бьющие в барабаны солдаты оказались всего-навсего пустыми бутылками из-под бренди. Стопка грязных тарелок занимала единственный в комнате стул. От зловония, исходившего от горшка, от запаха пота и дешевой парфюмерии Лукаса едва не стошнило.

Медленно приходя в себя, он снова закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Он находился в «Черном лебеде», в комнате наверху. Три, а может быть, четыре дня и столько же ночей он топил в вине свои печали. И, если он не ошибался, — тут он снова застонал, ощутив, как мягкое женское тело прильнуло к его спине, — здесь имела место быть небольшая оргия, со временем развернувшаяся по полной программе. Деталей он, разумеется, не помнил, да и не собирался вспоминать. Он искал забвения, и он его нашел. Все остальное не имело значения.

Барабанная дробь вдруг превратилась в тяжелые удары в дверь.

— Лукас! Открой! — заорал мужчина за дверью.

Лукас узнал голос своего кузена Адриана.

— Мы знаем, что ты там! — чуть тише прокричал второй мужчина.

Это был голос его младшего кузена Перри.

Лукас только крепче зажмурил глаза. Если он не ответит им, то, может быть, они уйдут и оставят его в покое.

— Проклятие! — послышался женский голос за его спиной; женщина приподнялась и, не стесняясь, крикнула в ответ: — Кончайте орать! Ваш приятель мертвецки пьян!

— Немедленно откройте дверь! — потребовали из коридора.

Это был голос Адриана.

— Ладно! Попридержите вашу прыть! — рявкнула девица, и Лукас услышал, как Милли (а может, Лили?) забормотала еле слышно: — Богач, так ведь о нем отзывались! Тоже мне богач, клянусь моей задницей! Мне еще надо получить с него денежки!

Она схватила Лукаса за плечо и принялась трясти.

— Я хочу получить мои денежки, — заявила она. — Эй, я не виновата, что ты так нализался, что полностью отключился, не обращая внимания на мои прелести.

Затем наступила пауза — женщина задумалась. Но вскоре она спросила:

— А кто такая Джесс?

Этот вопрос окончательно привел Лукаса в чувство. Взревев от ярости, он соскочил с постели. Однако гнев его несколько стих, когда он увидел страх в глазах женщины, а потом и вовсе остыл, когда он хорошенько разглядел девицу с формами Венеры, прелестным личиком и голубыми глазами. Если близость с Милли (а может, Лили?) не прельстила его, значит, он был совсем плох.

Господи, и с каких это пор, захмелев, он стал жалеть себя?

Джесс! От одного этого слова его гнев снова ожил. Скрежеща зубами, Лукас огляделся вокруг в поисках своей одежды, но тут же обнаружил, что он полностью одет. Не хватало только сюртука и ботинок. Сюртук он обнаружил на полу, на куче женской одежды. Дотянувшись до него, Лукас вытащил из кармана золотую монету и швырнул ее девушке. Милли онемела от восторга, что вовсе не удивило Лукаса, ибо и серебряной монеты было достаточно, чтобы заплатить за благосклонность служанки из «Черного лебедя», о чем ему давным-давно было известно.

— Лукас, отвори дверь! — опять заорали в коридоре.

Лукас грубо выругался, и голос за дверью умолк — за ручку тоже перестали дергать. Подобрав с пола одежду, Лукас бросил ее голубоглазой Венере.

— Оденься, — коротко приказал он, подошел к окну, широко распахнул обе створки и глубоко вдохнул свежий воздух. Но это тоже не помогло — он по-прежнему чувствовал себя отвратительно. Сделав один шаг — в этой коробке, считавшейся спальней, нельзя было разгуляться даже кошке, — Лукас оказался у умывальника. Вылив кувшин холодной воды в тазик, он сначала прополоскал рот, а затем окунул в воду лицо и голову.

Одеваясь, Милли краем глаза наблюдала за ним. Лукас Уайльд был здесь завсегдатаем, но крайне редко поднимался в комнаты наверху с кем-то из девушек. А жаль! Он был высокий, стройный и обладал какой-то загадочной красотой, которая заставляла женские сердца учащенно биться. Импотент несчастный! Ей говорили, что он сильно изменился, потеряв девушку, на которой хотел жениться, но чтобы до такой степени… Ей не хотелось верить… И все же… Впрочем, девушку звали Белла, а вовсе не Джессика. Милли озадаченно уставилась на Лукаса — она не могла представить себе, чтобы какая-то женщина, находясь в здравом уме, предпочла ему другого мужчину. А ведь случилось именно так, хотя и произошло это до того, как он получил графский титул и стал лордом Дандасом. Но даже в столь сложных жизненных обстоятельствах он оставался настоящим джентльменом, великодушным сверх меры. Она разжала кулак и взглянула на блестящую монету, мысленно решив, что в следующий раз она непременно отблагодарит его.

— Ты готова? — Лукасу удалось изобразить жалкую улыбку.

Милли кивнула и позволила ему повести ее к двери.

Когда дверь открылась, в комнату ворвался Перри. Он был похож на Лукаса больше, чем на своего родного брата Адриана. Ему было двадцать три, и он был на восемь лет моложе Лукаса, но одного с ним роста и телосложения. У него были точно такие же карие глаза и густые вьющиеся волосы, как у Лукаса, ну, может быть, чуточку светлее.

Однако между ними существовало одно важное различие: юную жизнь Перри не омрачали тени прошлого, и это проявлялось в чистоте и безмятежности его взгляда, а также в готовности улыбаться. Он искренне считал, что жизнью надо наслаждаться. Но эту радость жизни порою отравляло, причиняя Перри беспокойство, сознание того, что Лукас с Адрианом совместно являлись его опекунами, и опека эта временами казалась молодому человеку излишне строгой — дело в том, что оба они управляли им (и не без успеха) посредством кошелька.

— Тпру-у-у! — воскликнул Перри, загораживая дорогу Милли. Он приподнял ей подбородок и, заглянув в глаза, улыбнулся. — Итак, у нас здесь хорошенькая веселая девушка, — радостно заметил он. — А скажи мне, дорогуша, мой кузен тебя… ну… это…