Обреченные на месть - Федор Зуев

Федор же Броди был механиком от Бога, еще с колхозным стажем, в армии водил БМП и мог починить любой дизель. Его, контуженного и без сознания, духи выволокли из кабины бронетранспортера и уже хотели добить или, отрубив руки, отпустить, но солярка, въевшаяся за долгие месяцы службы в кожу, навела их практичные мусульманские умы на мысль, что этого солдата можно будет использовать иначе, и не ошиблись. Федор не знал ни ям, ни издевательств. Правда, приставленный к нему афганский парнишка мог в любой момент его пристрелить, как собаку, но…

У этих полубосых духов дворы были забиты ржавой, вышедшей из строя техникой – от мотоциклов 40-х годов до вполне приличных японских грузовиков. Была и русская техника – разбитые или сожженные тягачи ГАЗ-66. Фарид, как его называли афганцы, был нарасхват и вскоре мог бы стать стопроцентным мусульманином, сверши над ним мулла ритуальное членовредительство. Женившись, Федор навсегда растворился бы в этой горной и загадочной чужбине. Тормознуло его одно – мусульманину пить горилку «было не можно». Пьяного могли просто забить до смерти палками или забросать каменьями по указу шариатского суда, и это для Федора было «як по минному полю ходыти».

Сам Алексей вместе в семьюстами другими десантниками был сброшен на голову готовых ко встрече духов. Больше половины солдат и офицеров погибли в воздухе. Остальных шквальным огнем минометов и ПТУРСов добивали в ущелье. Из его взвода вышли из этого адского котла только трое. Он, радист и раненный осколком в лицо лейтенант, которого они тащили на себе по горам, пока тот не «кончился». Похоронили, завалив плоскими камнями, и двинули, оставляя солнце за спиной, на север. На вторые сутки их взяли местные дехкане без воды, курева и сопротивления, и перепродали какому-то полевому командиру, а тот, в свою очередь, перепродал их уже по отдельности дальше. Причем за Алексея он выручил афганей в два раза больше, видимо, сержантские лычки ценились и здесь. Была у Алексея попытка побега из плена без всяких шансов на успех. За чем последовали жестокое наказание и долгие ночи в яме да каторжные дни работы под палящим солнцем за черствую лепешку и консервную банку с зеленым чаем…

И вот теперь «боинг», резко накренившись над Манхэттеном, падал большой птицей на посадочную полосу гигантского международного аэропорта «J.F.K.». Слева за окнами остались стоэтажные «близнецы», справа, за косой залива Джамайка-бей, рябили на волнах крошечные яхты и катера, а далее серо-синей, сливающейся с горизонтом далью простирался Атлантический океан…

Одним из спонсоров освобожденных из афганского плена солдат, поручителем с американской стороны, была Русская православная церковь за рубежом. По прилету в Нью-Йорк после всех формальностей эмигрантской службы парней наскоро провезли по Манхэттену и отправили в Джорданвильский монастырь, на севере штата. Ни конференций, ни интервью. К русским бывшим пленным эмигрантская Америка отнеслась равнодушно. Да и шутка ли – таких, как они, легальных и нелегальных эмигрантов, каждый год через все границы и побережья проходили сотни тысяч, и лишь десятая часть от прибывающих выплевывалась депортационными судами в обратном направлении. Что так сильно влекло людей именно в эту страну, осталось для Алексея неразрешимой загадкой.

В монастыре парней встретили хорошо. Монахи были добры и приветливы. Владыка благословил на послушание трудником Федора, опять же в механическую мастерскую, где автомобилей и прочей сельскохозяйственной техники было предостаточно. Алексей выбрал себе место повара, дело было знакомое: до армии он работал вместе с мамой в московском ресторане «Арагви», хотя и недолго. Но меню монахов не нуждалось в большом разнообразии. Частые и продолжительные посты были аскетически строгими и, конечно, необильными. Мясные блюда в любом виде исключались. А вот Пасха и Рождество, как и другие престольные праздники, были великолепны в своей хлебосольной многочисленной смене явств. Грибы, запеканки, всевозможная рыба, овощные и фруктовые салаты, икра и вино, а также мороженое – всем этим потчевались паломники и прихожане в избытке. И было где развернуться фантазии молодого и, как выяснилось, талантливого кулинара.

Помимо послушания, молитв и бдений были они благословлены владыкой и на обучение в монастырской семинарии, сразу на второй курс. Учеба была легкой и интересной, занятия шли на русском языке. Все студенты говорили по-русски, хотя многие с акцентом. Были они, как правило, дети и внуки эмигрантов первой и второй волны, бежавших из Восточной Европы и Северного Китая. Из иностранных языков изучали только английский и греческий (хотя какой же английский для США иностранный!). Исключение для всех составлял старославянский. Многие семинаристы приехали из англоязычной Канады и Австралии. Были здесь и «братья славяне» из Болгарии, Югославии, Чехии и Польши.

Жили все дружно, вино и пиво не возбранялось, но курение было запрещено. И порой, как в армии, друзья собирались келейно после отбоя поговорить, покурить в форточку и выпить «крепкаго». Так же, как в армии, уходили в самовольные отлучки до утра, благо что имели ориентацию правильную и кровь горячую, так что в близлежащих городках недостатка в подругах не имели. Были они заводные студенты-бурсаки, и не было никакой разницы, из капиталистов ты или из лагеря воинствующего социализма. Всем было наплевать на политику, в дискуссиях она не затрагивалась, так как «антихристов коммунизм» ненавидели все. Бывало, что в отношении конфессий – старообрядцев, униатов, а также экюменизма мнения не совпадали, но генеральная линия православия была у всех одна, и это объединяло.

Алексей родился и вырос в Москве, отец его был родом из Сванетии – наполовину сван, наполовину менгрел. И хотя у Алекса мама была русская, звали его здесь Леша-грузин. На грузинском говорить, читать и писать научила его бабушка-менгрелка. Грузинский был так же популярен в семье, как и русский.

После Афгана жизнь маленькой, невероятно далекой от России русской колонии у заснеженной канадской границы казалась Алексею тихой и нереальной сказкой, которая рано или поздно кончится. Это предчувствие становилось особенно острым, когда большинство семинаристов разъезжалось на рождественские и летние каникулы по своим семьям и родственникам. Ему же ехать было некуда. Ожидание потери этой спокойной жизни жило в нем на протяжении всего обучения в семинарии и пребывания в монастыре, вплоть до очередного крутого поворота его судьбы…

Глава IV

Два дня меня никто не дергал, телефон Алекса молчал. Я вышел на работу, день тянулся медленно, заказов практически не было, только пару раз отвезли исправленные кондиционеры. Определившись с напарником на завтрашний день, я зашел в ближайший супермаркет. Холодильник дома был пуст, и решение взять готовую пиццу возникло само собой. Но в тот момент, когда делал заказ, я услышал уже знакомый сигнал телефона. Это был Роман. Как обычно, коротко поздоровавшись, он тут же перешел к делу:

– Слава, у меня сейчас абсолютный цейтнот. Загляни, пожалуйста, на сервис за моей машиной. Это в Марьиной Роще. Там на Огородном проезде есть салон по обслуживанию американских машин. Я оставил там вчера вечером «акуру» на текущий осмотр – смену масла, профилактику тормозов. А сегодня ее нужно забрать и отогнать на дачу в Завидово. Это рядом с Конаково по Питерской дороге. Ты сейчас где находишься?

– В гастрономе, – ответил я недовольно.

– Замечательно! Я как раз хочу тебя попросить закупить продуктов на пару-тройку дней. Будем шашлык кушать и водку пьянствовать. Короче, сделаем передышку от трудов праведных. Деньги, надеюсь, у тебя на покупки есть?

– Деньги-то есть. А как насчет моей основной работы? У меня завтра с утра полно заказов.

– Слава, ты не забывай, чем я занимаюсь – то есть кто я по своей профессии. Короче, больничный тебе обеспечен с любым диагнозом. Ты говорил, что холодильники таскаешь? Ну вот, острый радикулит тебе устрою недельки на две.

– Типун тебе на язык! – разозлился я.

– Ладно, ладно, не психуй, – сменил он шутливый тон на деловой. – Ты, Слава, выручил нас здорово, и я хочу предложить тебе работу в моем бизнесе. Поверь мне, оплата будет раза в три выше, чем ты имеешь в своей конторе, плюс премиальные. Ну, годится такой расклад?

– Вот с этого и надо было начинать, – смирился я.

– Да, кстати, у тебя «жигуль» какого-то непонятного цвета… Ты его оставь вместо моей машины на ночь, ребята к утру сделают любой колор с перламутровым оттенком, как те пуговицы в «Бриллиантовой руке», – сказал он, явно подтрунивая надо мной. – Я оплачу работу. Какой тебе цвет больше всего нравится – красный, зеленый, желтый?

– Пьяная вишня, его нет на светофоре, – брякнул я, желая прекратить пустой разговор.

– Ладно, поезжай в «Додж-караван», но вначале выбери что получше из снеди, выпивки и сопутствующих продуктов, да бери без оглядки на цены – я заплачу позже. Пока.