У края бездны - Дора Штурман

Станкевич - сподвижник Керенского - отождествляет большевистское июльское выступление с мятежом Корнилова, как безграмотные нынешние публицисты отождествляют ГКЧП и генералов Франко или Пиночета, словно не видя, не понимая диаметральной противоположности в направленности этих событий. Он приравнивает попытку большевиков разрушить государственный строй уже республиканской России и взорвать ее государственную машину к попытке Корнилова эту машину усилить, укрепить, ввести в правовые рамки военного времени российскую жизнь.

Потеряв армию, не справляясь с тылом. Временное правительство потеряло все. Станкевич, вероятно, спросил бы нас: "А вы хотели бы увидеть в революционном демократическом правительстве Ленина или Сталина?" Нет, почему же? К примеру, человека типа и масштаба Столыпина, но облеченного доверием верховной власти и общества и не отторгаемого ни первой, ни вторым, человека твердого, практичного, решительного, нравственного...

Но Россия 1917 года его не выдвинула: на одном полюсе она сконцентрировала безволие и близорукость, на другом - безнравственность и тактическую изощренность. Безволие не рискнуло опереться на силу, протянувшую ему руку. Зато безнравственность и тактическая изворотливость не остановились ни перед чем. Народ, в котором не успело сложиться мощное третье сословие, мощный средний класс, легко входит в экстремистские колебания - от "правой" стены к "левой" пропасти. Парадокс этот и заставляет, по-видимому, Солженицына с 70-х годов снова и снова говорить о том, что стране, лишенной демократических правовых традиций, нужен плавный переход к либеральному образу мыслей и жизни, необходимо в переходный период правительство не деспотическое, не свирепое и не беспощадное, но достаточно твердое, чтобы осуществить такой переход. Необходимо, но где его взять? Тогда не нашлось. Столыпин был в свое время убит накануне отставки; Корнилов - предан теми, кому достаточно долго предлагал защиту.

Чего же конкретно хотел Корнилов? Что могла принести России его победа или совместная деятельность с ним правительства, судя по документам движения?

Генерал Деникин ("Очерки русской смуты", т. II. Изд. Поволоцкого. Париж), издаваемый наконец и в России, подробно рассказывает историю корниловского движения. Точно и метко звучит первое же замечание Деникина, включенное советскими издателями в их сборник, очевидно, с целью опорочить Керенского близостью к потенциальному диктатору: "В борьбе между Керенским и Корниловым, которая привела к таким роковым для России результатам, замечательно отсутствие прямых политических и социальных лозунгов, которые разъединили бы борющиеся стороны".

Корнилов не боролся с политической программой правительства, крайне расплывчатой: он хотел остановить развал фронта и тыла.

Свою программу Корнилов изложил уже 30 июля, совещаясь с министром путей сообщения. Тогда же он развернул ее в своей записке Керенскому. Верховный предлагал своему правительству провести мероприятия, обязательные во всякой стране, ведущей тяжелую, длительную войну, тем более в стране, переживающей в военное время грандиозный политический переворот. Характерно, что Ленин, едва захватив государственную власть, немедленно и беспощадно осуществил в интересах своей диктатуры все предложения Корнилова плюс такие репрессивно-террористические нововведения и преобразования, которые Корнилову и не снились (они просто не лежали в области представлений Корнилова о возможном и нужном). Смотрите хотя бы следующую ленинскую директиву:

"ЧЛЕНАМ СОВЕТА ОБОРОНЫ... Хлеб перестал подвозится. Чтобы спастись, нужны меры действительно экстренные... Наличный хлебный паек уменьшить для неработающих по транспорту; увеличить для работающих. П у с т ь п о г и б н у т е щ е т ы с я ч и, н о с т р а н а б у д е т с п а с е н а" (разрядка моя. Д. Ш.}.

Нет никаких оснований сомневаться в том, что слово "страна" в данном контексте означает "большевистская власть".

30 июля 1917 года Корнилов сказал: "Для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой, армию в тылу - в мастерских и на заводах, изготовляющую для армии фронта все ей необходимое, и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту". Похоже ли это на директиву Ленина? Требования Верховного главнокомандующего элементарны - в том случае, если Россия намерена была продолжать войну (а Керенский вроде бы намеревался ее продолжать).

На том же совещании 30 июля 1917 года Корнилов предложил, "не касаясь вопроса - какие меры необходимы для оздоровления рабочей и железнодорожной армий", предоставить "разобраться в этом вопросе специалистам... для правильной работы этих армий они должны быть подчинены той же железной дисциплине, которая устанавливается для армий фронта".

Корнилов составил докладную записку для Временного правительства, в которой, по словам генерала Деникина, "указывалось на необходимость следующих главнейших мероприятий: введения на всей территории России в отношении тыловых войск и населения юрисдикции военно-революционных судов, с применением смертной казни за ряд тягчайших преступлений, преимущественно военных; восстановления дисциплинарной власти военных начальников; введения в узкие рамки деятельности комитетов и установления их ответственности перед законом".

Можно задумываться над тем, было ли в конце июля 1917 года правительство Керенского еще в состоянии осуществить эти меры, но бесспорная необходимость этих мер для восстановления боеспособности армии и сохранения режима не вызывает сомнений.

С полным к тому основанием говорит генерал Деникин о "двоедушии, которое проявил Керенский и которое сделало неизбежным окончательный разрыв между ним и верховным командованием".

Это даже не двоедушие (то есть не сознательно лживое маневрирование), а органическая двойственность российского "левого" интеллекта, стремящегося совместить несовместимое, не делая решительного выбора между более или менее определенными позициями своих ближайших соседей справа и слева. Быть демократом, не защищая свободы от посягательств; быть сильным, не принимая мер для своего укрепления. Боясь скатиться до практики диктаторской, не принимать вообще никаких мер во имя стабилизации своего политического положения; страшась чрезмерной, на его взгляд, крутости и прямоты Корнилова, опасаясь, что Корнилов в своем стремлении дисциплинировать, упорядочить фронт и тыл может смести и соглашательского премьера с его кабинетом, Керенский начинает подумывать о принятии на себя обязанностей Верховного главнокомандующего. Между тем вся его нынешняя и предыдущая министерская и председательская деятельность уже доказала его полную неспособность вывести страну и армию из тупика. И он не без оснований боится, что Корнилову и его сподвижникам это ясно.

3 августа Керенский, Савинков и Корнилов безрезультатно обсуждают записку Корнилова, которую затем перерабатывает и смягчает военное министерство. Обо всем, что происходит между Керенским, военным министерством и верховным командованием, становится сразу же известно Совету, и в начале августа в газетах поднимается буря против еще не принятой (даже в ее существенно смягченной форме) записки Корнилова. Особенную ярость вызывает пункт о введении смертной казни в тылу за деяния, опасные для страны и армии.

9 августа Керенский наотрез отказался подписать законопроект о введении смертной казни в тылу (за военные преступления). Военное министерство под давлением Керенского несколько раз переделывало докладную записку Корнилова, оставив неизменной (по общему смыслу) только ее теоретическую преамбулу и сведя на нет все практические предложения. Тем не менее Корнилов подписал и эту записку, дабы не разрывать "отношений с Керенским и не компрометировать перед ним военное министерство. Он еще надеялся на возможность убедить правительство в своей правоте и действовать исключительно легитимно.

10 августа после нового обсуждения принимается следующее "решение":

"...правительство соглашается на предложенные меры, вопрос же о их осуществлении является вопросом темпа правительственных мероприятий; что же касается... милитаризации железных дорог и заводов и фабрик, работающих на оборону, то до обсуждения этого вопроса ввиду его сложности и слишком резкой постановки в докладе он подвергнется предварительному обсуждению в надлежащих специальных ведомствах".

Можно ли считать каким-то решением это изворотливо-бессодержательное резюме?

Керенскому, вероятно, казалось, что в этом "решении" он ловко совместил позиции и "правых" (Корнилова), и "левых" (Советов), и собственную. В действительности же это административное блудословие было тождественно смертному приговору, вынесенному Временным правительством самому себе.